Пират Её Величества - Курочкин-Креве Николай - Страница 17
- Предыдущая
- 17/130
- Следующая
И вот, распрощавшись с гостеприимным русофилом сеньором Хайме и запасшись рекомендательными письмами от него разным именитым людям, англичане уехали из Барселоны. Письма им вовсе не затем нужны были, чтоб в прихожих у этих вельмож топтаться да трепетно ждать, подействует ли смиренная мольба провинциального картографа о содействии этим двоим достойным людям. Письма Главному Кормчему Испании, Председателю Палаты Космографии при Совете по делам Индий и кардиналу Дуарте (восприемнику сеньора Хайме при крещении), португальцу, — но сеньору Хайме еще более, чем им двоим, ценно было малейшее свидетельство того, что Дрейк и Федька направляются в Португалию после Барселоны. Сеньор Хайме уже готов был с дыбы орать палачу: «Пиши! От меня они в Лиссабон уехали! Не получили того, чего желали, — и отправились туда, где можно получить! Сними! Я же все сказал, сними!»
Теперь, когда дело сделано, можно было б не спешить и даже делать крюки, отклоняясь от кратчайшего пути, дабы полюбоваться известными достопримечательностями. Разбойников они не боялись — или отобьемся, или они рассмотрят, что мы с собою имеем, поймут, что выкупа тут не взять, и отпустят. Разбойников на дорогах было, по слухам судя, множество — но особо не жестоких, более рачительных. Если выкуп можно будет содрать — вот тут они могли и помучить…
Дрейк и Федор ехали уже на трех мулах: Ушастик и Черныш везли людей, а вздорный и менее надежный Побрекито («Придурок» по-русски) тащил на худой спине вьюк с ковром, одеялами и прочим незамысловатым дорожным имуществом двух иноземцев.
Дрейк решил возвращаться к Виго более южной дорогой — на ней не будет прежних соглядатаев, возможно запомнивших Дрейка и Федора и ждущих с нетерпением их возвращения, чтобы подтвердить или опровергнуть свои догадки…
Дрейк захотел было забраться в Мадрид, понюхать, чем дышит новоиспеченная столица величайшей империи шестнадцатого века. Но тогда, чтобы успеть в бухту Виго к назначенному сроку, следовало с мулов пересесть на резвых скакунов — а по испанским дорогам не ездят на лошадях все, кто того ни пожелает. Небогатые чужестранцы на дорогих лошадях — это само по себе уж подозрительно!
И они решили идти на прежнюю столицу Испании, разжалованный из этого звания десять лет назад Вальядолид и попутно, сразу после Вальядолида, без всяких крюков, на Медину-дель-Кампо («Город в поле»), главную ярмарку Испании.
Первая половина пути была трудной оттого, что крутые тропки по угрюмым, безжизненным и как бы пеплом присыпанным красно-серым горам все силы отнимали. Мулы временами идти отказывались. Но зато ни разу не оступились, даже на самых, казалось, непроходимых тропках. Федор успел если и не полюбить, то привязаться к своему черноватому Ушастику. Безропотному, работящему и самоотверженному — ну, совсем как российский мужик… Он тайком баловал своего Ушастика: приберегал для него палки сахарного тростника, отделяя их от своей доли, не мешал пощипать травку вдоль пути — известно ведь уже, что нагонит, нам ведь тоже свеженького хочется. И Ушастик его полюбил. На ночевках он подходил к сидящему на земле хозяину, клал бархатистую морду ему на плечо, прижимался ухом к уху, закрывал глаза и стоял недвижно, пока не отгонят.
Но в Вальядолиде на Дрейка и Федора обрушилась беда!
Наряд стражников — четверо всадников в жестких черных шляпах с заломленными полями — остановил их, развернул ковер и нашел… Что в нелепом узоре ковра… зашифрованы предательские сообщения для английских шпионов!
Мороз прошел по коже Федьки, едва он понял, в чем их заподозрили. Ведь теперь потребуют расшифровать записи на ковре, а поскольку никаких там записей нет — станут пытать… Изувечат… А потом убьют.
Дрейк, угрюмо глядя на стражников, сказал, почти не двигая губами:
— Вот ни черта на свете не боюсь, только испанской тюрьмы. Это уже давно. Видел побывавших там англичан — и все! Я решил тогда же: лучше смерть в схватке, чем их тюрьма.
— Я так же, — твердо сказал Федька. Ему было не страшно. Ему было до острой боли печально. И жить почти не начал, а уж конец. Ну что ж делать, такая судьба.
— Эй вы! Говорить только по-испански! Впредь за каждое слово на ваших языках — по удару хлыстом! — зарычал старший наряда.
«Ну уж нет. Буду лучше молчать!» — подумал Федька, поднял глаза на своего капитана и понял: Дрейк принял такое же решение…
Им связали руки, поводья каждого мула привязали к правому стремени одного из стражников и повлекли пленных (или арестованных?) в город — до него было миль пять.
В Вальядолиде их доставили прямиком в полицейскую управу. Было время послеобеденной сиесты. Офицер, дежуривший в то время, скучливо удил мух из чернильницы и раскладывал на просушку в ровный ряд.
— Еретики? Хо, еще и шпионы? А ну-ка, где этот ковер? Это? Да нет, у моего тестя точь-в-точь такой же висит. Только на нем мастера поэкономили — бахрому не подшили. Откуда везете? Ну правильно, вот и тесть в Барселоне купил. На улице… Нет, не помню, на какой улице. Так зачем он вам-то?
— Во-первых, сеньор рехидор, я не еретик, а добрый католик, в Плимуте все знают, что мне пришлось и скрываться от нынешних властей. И мы приехали в Испанию не шпионить, а поклониться праху апостола Божия святого Иакова Компостельского.
— Славное имя! А кто может подтвердить, что вы там были и что действительно молились?
— Да много кто! Мы ж на постоялых дворах ночевали, нас там все видели, а поскольку мы иностранцы, многие, уверен, запомнили.
— Ну, среди паломников всегда много иностранцев.
— Тогда уж и не знаю, чем доказывать…
— Ладно. Мы уклонились от главного. Зачем вам именно этот ковер?
— Во-первых, — медленно и как бы с жалостью к полицейским, которым приходится растолковывать очевидное, начал Фрэнсис, — на нем единственное в своем роде сочетание растительных и животных мотивов. Одно это делает ковер ценным для понимающего человека. Во-вторых, блеклые тона создают иллюзию значительной древности изделия. На деле это не так, ковер вполне современный. Но понять это сможет только понимающий все тонкости ковроткачества человек. А любому человеку, хоть и вас взять, ковер покажется трехсотлетним. Наконец, в-третьих, бахрома. Вот у вашего ковра бахромы нет, говорите? И это не случайно. Присмотритесь к форме узла на кисти. Это еврейский узел! А найдите мне нынче на любом рынке Испанского королевства современное изделие с еврейскими узлами! Ни в Мадриде, ни даже в Медина-дель-Кампо, уверяю вас!
— И что, у вас много ковров? — спросил офицер.
— Нет, пока всего лишь шестнадцать, считая вот этот. Но у меня имеется богатый дядя семидесяти семи лет. Я — наследник. И как получу наследство — отправлю этого молодого человека в Грецию и Турцию. Проинструктирую его — и он купит дюжину подлинных персидских ковров и парочку болгарских — знаете, таких пестрых, крестьянских…
Подавленные стражники молчали. Только Дрейк разливался соловьем. Федор тоже онемел от изумления. Такие познания, такая уверенность… Откуда это? Ни разу прежде Дрейк не проявлял ни малейшего интереса к коврам…
Их отпустили. И первое, что Федор сказал, выехав за ворота полицейской управы Вальядолида, — это:
— Мистер Дрейк! Я и не подозревал, что вы такой знаток ковров!
— Ха-ха-ха! Тэд, я тоже еще два часа назад этого не подозревал!
— Так откуда все, что вы им говорили?
— Честно?
— Конечно!
— Жить очень захотелось — вот откуда. Признаться, я уже ничегошеньки не помню из того, что я им там рассказывал. Поэтому, если они нас сцапают вторично и потребуют повторить рассказ, — я засыплюсь и нас вздернут как шпионов. Притом не рядовых, а особо опасных, сумевших даже стражников одурачить…
После этого оба наших путника решили, что ничего с ними страшного не будет, ибо их Господь хранит. И поехали по сухим степям Кастилии, спеша в. свою землю, соскучившись по нормальной жизни, в которой у каждого есть хоть какие-то права…
- Предыдущая
- 17/130
- Следующая
