Лихая гастроль - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 27
- Предыдущая
- 27/57
- Следующая
Повернувшись, он увидел прямо перед собой сидящих у распахнутого окна генерала от кавалерии и посуровевшего архиепископа, разговаривающих о чем-то негромко.
Покачав головой, генерал произнес, явно сочувствуя:
– Эко вас развезло, молодой человек. Наверняка от свежего воздуха. Так бывает.
Архиепископ еще более нахмурился. Смущению не было предела. Смиренно сложив ладони в покорности, Евдоким Филиппович произнес, обращаясь к владыке.
– Подурнело малость… Благословите, святой отец.
– Ступай, ступай отсюда, – рассерженно махнул на него дланью архиепископ, – свиноподобный отрок.
– Ха-ха! – рассмеялся генерал вслед сгорбившемуся от стыда Евдокиму. – Как вы его ловко-то, святой отец. Ха-ха! Надолго он ваше благословение запомнит!
Настроение было испорчено: самое время, чтобы запереться в каюте и заглушить остатками вина навалившуюся тоску.
– Что же вы меня заставляете ждать, молодой человек, – укорила Мальцева, когда Евдоким подошел. – Так с дамами не поступают, тем более с такими, как я. Неужели вы хотите со мной поссориться? Ведь от расстройства я могу и голоса лишиться. Тогда из граммофона вы никогда не услышите мою «Гайда, тройку».
Мадам Мальцева ласково прижалась к нему плечом. В нос шибануло острыми духами, отчего тотчас перехватило дыхание, и Евдоким приложил ладонь ко рту, чтобы не опростоволоситься перед великой певицей. Вот будет пассаж!
Подавив в себе рвотный рефлекс, он произнес:
– Только у меня настроение испорчено.
– Отчего же, милый друг?
– Я к архиепископу со всей душой, подошел к нему благословение просить, а он меня свиноподобным назвал, как же тут не оскорбиться.
– Бедный мой мальчик, какая у вас все-таки чуткая и ранимая душа… Вам нужно именно такую же чуткую и ранимую женщину, как вы сами, которая всегда могла бы вас утешить, успокоить, посоветовать что-то дельное. А хотите, возьмите меня замуж! Я как раз сейчас свободная, из нас получилась бы очень замечательная пара… Ладно, ладно, ну чего вы так напряглись, я пошутила. Вам обязательно нужно какую-нибудь княжну или княгиню, а что вам до какой-то там мещанки Анастасии Мальцевой, пусть даже с большим приданым и с хорошим голосом… Вы как-то побледнели, неужто у вас опять закружилась головушка? Какой же вы все-таки чувствительный. Давайте я вас отведу в каюту… Пойдемте в мою каюту, она поближе будет.
Каюта мадам Мальцевой и в самом деле оказалась недалеко – в самом начале коридора. Открыв дверь, дама втянула вовнутрь не на шутку оробевшего Евдокима. Задернула на окошке занавеску, и когда помещение утонуло в полумраке, произнесла:
– Экий вы нерасторопный. Встали у порога верстовым столбом, да так, что вас и не сдвинешь.
– Оробел я малость… – признался Ануфриев. – Вы – мадам Мальцева, а кто я? Купец!
Мальцева шагнула вплотную. Запах от духов щекотал носоглотку, и Евдоким едва сдерживался, чтобы не чихнуть. Тонкие длинные прохладные руки обвили его плечи. Жаркое дыхание обжигало кожу.
– Что же вы меня не целуете? Или я вам совсем не нравлюсь?
– Оно как-то…
– Подчас мужчины бывают такими нерешительными. – Женщина прижалась к его груди. – А нам порой хочется стать немного безрассудными. Мы хотим, чтобы мужчины были с нами дерзкими, и мы готовы прощать им все вольности… Ну что же вы стоите истуканом? Право, это уже некрасиво по отношению к даме. Срывайте с меня платье, делайте со мной что хотите, берите меня! Вот я, вся ваша! Ну что же вы?! – едва ли не в отчаянии произнесла Анастасия Дмитриевна.
– Ежели, конечно… Вы того… Самого… Просите… Так я со всей душой, – попытался он расстегнуть платье.
– Уф! Какой же вы все-таки неотесанный, Евдоким, – и со смешинкой в голосе продолжала: – А может быть, оно даже и к лучшему. Вы даже не представляете, как мне надоели все эти обходительные поклонники с охапками цветов. Все их никчемные признания в любви, хотя в действительности им нужно от меня одно… Вы покраснели, как невинная девица. Ну что же вы так несмелы? Да не тяните вы так за рукав, вы его просто оторвете. Ведь за это платье я отдала целое состояние! – Повернувшись, Анастасия Дмитриевна проговорила: – Расстегните мне платье. Только умоляю вас, не порвите его! Ведь не нагишом же мне по пароходу шастать!
Евдокимов сопел, как паровоз, двигавшийся на полном ходу. Пальцы предательски дрожали, когда он касался обнаженной кожи мадам Мальцевой, и он даже судорожно сглотнул, когда коснулся темной родинки под правой лопаткой. Наконец последняя пуговица была расстегнута, платье упало к ее ногам. Розовые панталоны с кружевами плотно обтягивали ее выпуклый зад, а длинные темно-коричневые чулки облегали прямые и слегка полноватые ноги.
– И вы считаете, что этого вполне достаточно? – Руки певицы уперлись в бока.
– Эко сколько механизмов-то у чулок, – показал он на застежки, боюсь, как бы не запутаться. – Мои-то прежние зазнобы попроще были. Платье приподнял, и того… – проговорил он со значением.
– Отправляясь в путешествие, разве я мечтала о таком увальне, как этот купец! – вздохнула Анастасия Дмитриевна. – Ну да уж ладно, – поставила она красивую длинную ногу, одетую в атласный чулок, на край стула. – Будем надеяться, что в койке вы, молодой человек, будете куда более расторопным.
– Вы, мадам Мальцева, снимите с себя всю эту защиту, ну а я уж со своей стороны не оплошаю.
– Какой вы все-таки чурбан! Что вы меня все мадам Мальцевой называете? А разве не можете, например, сказать: «Анастасия, прелесть моя…»
– Виноват-с! Скажу!
Отстегнув чулки и сняв с себя панталоны, Анастасия Дмитриевна предстала, как есть. Евдоким не без удовольствия отметил, что тело у мадам Мальцевой будет куда посвежее, чем лицо. Выразительно сглотнув, он сделал шажок вперед.
– Чего же вы стоите? Или теперь мне вас раздевать нужно?
– Ах, это оно самое… Отчего же, я уж сам смогу, – стянул купец брюки.
– Молодой человек, да не так уж сильно, иначе вы порвете свои порты и до своей каюты вам придется добираться нагишом. Представляю, какой выйдет конфуз. Ха-ха-ха!
Продрав глаза, Евдоким увидел лежавшую подле себя Анастасию Мальцеву и невольно поморщился. Вчерась вечером Анастасия Дмитриевна выглядела куда краше, а сейчас ее лицо напоминало печеное яблоко, да и потягивало от нее будто бы от винного погреба. Мадам Мальцева толк в любви понимает, это надо признать. В сравнении с ней мамзельки из дома маман Пузыревой всего-то неумелые гимназистки. Это надо же, так расшевелить – до самого утра не уснул!
Оставалось только додумать, сколько же может стоить подобное удовольствие. Ежели мамзельки у маман Пузыревой стоят рупь с полтиной, а с иными и вовсе можно было договориться за две бутылки шампанского, то мадам Анастасия Мальцева, по всему видать, в большой цене. Наверняка тут трешницей не отделаешься, а то и красненькую придется отдать. Как-никак все-таки российская знаменитость! А может быть, даже на целую двадцатку потянет. Уж как-то очень неудобно ей трешницу предлагать после всего того, что она проделала, довольно улыбнулся Евдоким.
Поднявшись, Евдоким выудил из кармана портмоне, но, на беду, кроме четвертного, ничего не оказалось.
Мадам Мальцева продолжала спать, выпуская через сомкнутые губы шипящие звуки. Именно с таким звучанием паровоз, стоящий на платформе, выпускает пар. Возможно, кто-то на его месте, воспользовавшись беспамятством женщины, ускользнул бы за дверь, так и не расплатившись за доставленное удовольствие, но только не Евдоким Филиппович, причислявший себя к людям порядочным. А потому, одевшись, он принялся терпеливо дожидаться пробуждения певицы. Однако чем дольше купец сидел, тем сильнее и продолжительнее становились ее рулады, окончательно убив в нем надежду на скорое пробуждение.
Тронув Анастасию Дмитриевну за плечо, Ануфриев произнес:
– Мадам Мальцева.
Женщина спала крепко – видно, прошедшая ночь дала о себе знать – и совершенно не желала пробуждаться. Евдоким Филиппович толкнул посильнее. Разлепив глаза, женщина некоторое время с откровенным недоумением взирала на склонившегося над ней молодого человека, после чего разочарованно произнесла:
- Предыдущая
- 27/57
- Следующая
