Рыцарь-призрак - Функе Корнелия - Страница 12

• Предыдущая
• 12/34
• Следующая

– Йон! – прошептала Элла. – Чего ты ждешь?

Да, чего? Пять, нашептывало во мне нечто. Пять штук. Что может один против пятерых убийц? Но, несмотря ни на что, я зажал в кулак львиную печать, в то время как дьявольские собаки, почесываясь, смотрели на своих повелителей, словно умоляя их дать приказ начать травлю.

Уильям Лонгспе, пожалуйста, помоги мне.

Он явился сразу же, как только мои пальцы сжали отметину. Его кольчуга сияла так ярко, что темноту, казалось, внезапно залил свет. Лонгспе выхватил свой меч и встал между нами и всадниками, так что лошади-призраки отпрянули назад, а черные собаки съежились в траве.

– Смотри-ка, пять душегубов, – сказал он, не повышая голоса, – у вас дичь перевелась, что ли, что вы теперь на детей кидаетесь?

Бледные лошади захрапели, и темнота обступила их, словно ядовитый дым.

– Уйди с дороги… – Голос Стуртона звучал так хрипло, словно его горло все еще сдавливала петля, висевшая у него на шее. – Не заблудился ли ты во времени? Дни рыцарства миновали уже тогда, когда у меня на костях еще были плоть и кровь.

– А что с твоими днями? – дал сдачу Лонгспе. – Им, как видно, положила конец шелковая веревка. Не слишком-то славная смерть!

Черные собаки зарычали, будто почуяв гнев своего хозяина, а Стуртон оскалил зубы, словно был одной из них.

Мне передался Эллин трепет. Я был рад, что она стоит рядом, но в то же время желал бы, чтобы она оказалась как можно дальше отсюда – в Цельдином доме, где человеку грозила единственная опасность: споткнуться об одну из жаб.

– Ага! Теперь я знаю, кто ты такой! – выпалил Стуртон, в то время как его холопы подогнали к нему своих лошадей. – Ты – тот королевский ублюдок, которого похоронили в соборе. Что ты здесь забыл? Я думал, ты вознесся прямиком в небеса, судя по тому благородству, какое тебе приписывают!

– А ты почему ж все еще не в преисподней? – Лонгспе не спускал глаз с холопов Стуртона. – Такому трусливому душегубу, как ты, дорогу туда, полагаю, не трудно отыскать. Или от тебя даже сам дьявол отказался?

Стуртон выпрямился в седле. Его бескровное лицо светилось, напоминая ядовитый цветок, а тьма ласкала его, словно князя[14] своего, черными руками.

– В преисподнюю я въеду как король, – проворчал он, – но только тогда, когда под солнцем больше не останется ни одного Хартгилла.

Он поднял руку, костлявую, как у самой смерти, а когда его холопы вынули свои мечи, с клинков опять заструилась кровь. Мне послышалось, будто откуда-то издалека Альма Поппельуэлл окликнула меня по имени, но мир, где имелись приемные родители и другие безобидные существа, казалось, был теперь дальше луны. Лонгспе сделал шаг назад, и я увидел, как его рука крепче сжала рукоятку меча. Их было пятеро! Пятеро против одного! Внезапно мне стало так страшно за него, что я хотел было броситься и встать рядом с ним. Но Элла удержала меня.

– Нет, Йон! – прошептала она.

В тот же миг Стуртон погнал свою лошадь прямо на Лонгспе.

Едва он замахнулся мечом, я закричал, но Лонгспе был проворнее. Он уклонился от клинка и воткнул висельнику меч в бок. Лошадь Стуртона взвилась на дыбы, когда ее господин свалился с нее. Он упал во влажную траву, и я увидел, как за ребрами у него тлеет, напоминая черные уголья, сердце. С хриплым проклятием он снова поднялся на ноги. Кровь бежала у него по белесым, словно плесень, платьям, она была такой же призрачно-бледной, как и его кожа. Яростным гавканьем он приструнил слуг, и его окутала своим покрывалом темнота. Рядом с ним пригнулись с ощетинившейся шкурой черные псы и оскалили зубы.

Уильям оглянулся на нас. Не могу сказать, что я увидел на его лице. Существует ли страх после смерти? Если да, то тогда это был страх за нас.

Стуртон все еще нетвердо стоял на ногах, но он выдрал свой меч из травы. За ним ждали его холопы.

– Повторяю. Прочь с дороги, глупец! – напустился он на Лонгспе. – Мальчишка – мой. Он принадлежит мне, с тех пор как Хартгиллово отродье накинуло мне на шею веревку.

Закатное солнце грело мне спину, но оно было частью другого мира. Его лучи задыхались в нависшем над садом тумане.

– Убирайся, – сказал Лонгспе спокойным голосом, – убирайся и не думай возвращаться.

В ответ раздался злорадный, напоминавший собачий лай хохот Стуртона. При этом рот его зиял, словно на этом месте треснула его бледная, как пергамент, кожа.

– Разорвать его! – крикнул он, и собаки, оскалившись, прыгнули на Лонгспе.

Первой, еще до того как та успела вцепиться зубами в его тело, он отсек голову. Другая повисла у него на руке, но Лонгспе воткнул ей меч в спину, и чудовище растворилось в грязном тумане. Их вой разрывал мне уши, и, прежде чем я успел оглянуться, Элла рванула меня к земле и, желая защитить, обвила руками. Над нами дребезжали скрещенные мечи. Холод леденил мне кожу.

Пятеро против одного.

Я видел, как по кольчуге Лонгспе скользили лезвия, как они проткнули ему плечо, распороли бедро. Я видел кровь – раны, которые снова затягивались, как если бы окружавший Лонгспе свет вновь скреплял их печатью. Двое из Стуртоновых холопов пали, когда Лонгспе проткнул им мечом то место, где когда-то билось их сердце; из их груди заструилась тьма, приняла человеческий облик и с криком растворилась. Третьему – хомячьей морде, поджидавшей меня под окнами, – рыцарь рассек голову. Его тело рассыпалось в прах и развеялось по ветру. Лицо Стуртона пламенело от ненависти, когда угасающий день вернулся обратно в сад.

Но Лонгспе тяжело дышал. Когда последний из холопов набросился на него, он зашатался и левая рука его повисла без движения.

Я вырвался от Эллы, чтобы прийти ему на помощь. Но внезапно надо мной вырос Стуртон. Отпрянув, я споткнулся. Элла, отважная Элла, бросилась мне на выручку с поленом, которое я впихнул ей в руки, чтобы защищаться от собак, но что может какая-то головешка против бессмертного убийцы? Стуртон дунул ей в лицо своим гнилым дыханием, и она упала в траву. Я услышал свой собственный крик и почувствовал, как сжимаются мои кулаки, чтобы как следует врезать ему по свирепой образине. Но Стуртон только злорадно надо мной захохотал и вознес меч.

Вот и все, Йон Уайткрофт, пронеслось у меня в голове. Как они объяснят себе твою кончину? Что ты с тоски утопился в ручье? Что сам себя разрезал на куски, что задохнулся от черного дыма и еще прихватил с собой несчастную Эллу Литтлджон? Между ребер я уже почти ощущал Стуртонов клинок. Элла ошибалась, совершенно точно. Конечно, он мог нас прикончить. Да он разрубит нас на куски!.. Но вдруг глаза Стуртона потухли, словно охладевшие уголья, а костлявые руки выпустили меч. Спереди из груди у него торчал клинок Лонгспе. Выкованное железо так почернело, как будто его вымазали в саже, и висельник-лорд упал к моим ногам. Из раны у него в груди валил дым, а его стон ледяной ладонью водил мне по лицу, будто он пытался прихватить с собой и меня. Но потом все внезапно смолкло, и передо мной лежала лишь пустая оболочка, словно кожа вылупившейся стрекозы.

Я дрожал всем телом. Просто не мог остановиться, пока темный туман вокруг меня не рассеялся и я вдруг снова не увидел окон интерната в глубине сада.

– Элла? – проговорил я срывающимся голосом.

Из страха, что она, может быть, лежит позади меня на траве мертвая, я не решался обернуться, и сердце мое запрыгало от облегчения, когда подле меня раздался ее голос.

– Ах, как это отвратительно! – сказала она.

Она стояла тут же, живая, с сухими листьями в волосах и парой царапин на лбу, и с отвращением глядела на пустую оболочку из-под Стуртона, таявшую в лучах вечернего солнца.

В последних солнечных лучах поблекли и черты Лонгспе. Когда он вложил свой меч обратно в ножны, я едва мог его узнать.

– Спасибо, – запинаясь пролепетал я. – Спасибо. Мы…

Но Лонгспе мне только молча кивнул, одарил нас тенью улыбки – и исчез.

• Предыдущая
• 12/34
• Следующая