Божественная охота - Фирсанова Юлия Алексеевна - Страница 21
- Предыдущая
- 21/79
- Следующая
Выгнув бровь, Ледяной Лорд, облаченный в черные кожаные одеяния,подчеркивающие его холодную совершенную красоту и придававшие ей зловещий оттенок, скептически оглядел пострадавший наряд родственника и не без ехидства вопросил:
– Ты, надеюсь, знаешь о неподобающем состоянии своего туалета?
– Ага, я в курсе, – ухмыльнулся Лейм, ничуть не злясь на кузена-вампира. – Как раз иду переодеваться. Подрался, знаешь ли!
– Подрался? – презрительно фыркнул надменный принц и с осуждением уточнил: – А волосы тебе тоже в драке выдрали?
– Нет, – гордо заявил юноша, решив подшутить над высокомерным родственником. – Это новая прическа, последний писк моды в урбо-мирах. Элия видела и сказала 'без сомнения оригинально!'.
– Она так сказала? – бровь Бога Элегантности приподнялась выше, он уже гораздо внимательнее осмотрел темноволосую голову Лейма с выстриженным на виске клоком.
– Ага! – подтвердил принц, ничуть не погрешив против истины. Врать, используя правду и только правду, боги учились с пеленок, чтобы не угодить в ловушку явной лжи, чреватой потерями силы. – И согласилась со мной поужинать!
– Однако, – в легком замешательстве Энтиор коснулся пальцами подбородка, а Лейм, махнув рукой озадаченному кузену, поспешил к себе.
Проводив младшего родственника задумчивым взглядом, принц продолжил путь к центральной лестнице, а с нее на боковую, ведущую к подвалам, где находился самый лучший в Лоуленде (не считая погреба герцога Лиенского) винный погреб и бесконечные лабиринты пещер. Он включал в себя не только усыпальницу с урнами праха членов королевской фамилии, но и казематы для особо опасных преступников и пыточные камеры.
Шагая привычной дорогой, Энтиор погрузился в размышления, не касающиеся его ближайших планов. Не только Бог Боли и Извращений, но и Бог Элегантности и Этикета, он всегда пристально следил за модой и являлся ее главным законодателем. Как прихоти принцессы в выборе туалетов заставляли дам Лоуленда и многих миров в спешном порядке осаждать швей и модисток, перекраивая свои одежды, так и причуды Энтиора и Мелиора руководили мужчинами.
Даже родственники присматривались к модным братьям, чтобы перенять новые веяния, если, конечно, те приходились им по вкусу и соответствовали имиджу. Например, Кэлер скорее сел бы на диету, чем обрядился в пышные кружева, а худощавый и невысокий по меркам Лоуленда Джей никогда не надел бы длиннополого камзола вместо любимых коротких курток. Только глупцы, встречающиеся в изобилии даже среди знати, слепо следовали за лидерами и зачастую так перегоняли их, что не вызывали ничего, кроме гомерического хохота. Крупная брошь на груди Элии как-то подвигла одну леди, не обладающую пышными формами, изукрасить весь свой туалет броскими драгоценными украшениями, отчего дама сделалась похожей на соплю с бриллиантовыми бородавками. А высокие каблуки (на пять сантиметров выше каблуков самого принца Мелиора) стоили нелепому лорду не только авторитета в обществе, но и челюсти, когда он, навернувшись на ходулях, расшиб голову о мраморную статую в бальном зале.
Словом, лишь себя Энтиор мнил, и не без основания, законодателем мод, допуская на пьедестал почета исключительно кузена Мелиора. А тут такой конфуз! 'Король моды' узнает, причем совершенно случайно, что кто-то, пусть даже член семьи, но совершеннейший мальчишка, у которого на губах молоко ребсов не обсохло, явился с новой прической, пришедшейся по нраву Богине Любви. Энтиор решил, что должен немедленно обсудить животрепещущую новость о прическе Лейма со своим братом и наперсником. Стоило решить, игнорировать это нахальное новшество, или перенять его, как одобренное сестрой, ибо тонкий вкус Элии и ее чувство прекрасного бог очень ценил, и не было для элегантного бога большей радости, чем одобрительная улыбка стради, оценивающей его новый наряд.
Энтиор миновал очередной пост стражи, спустился на самый нижний этаж королевского замка, в то самое место, о котором ходило множество зловещих слухов, отнюдь не преуменьшающих ужаса дел, творящихся там. Лорд Дознаватель знал и очень любил свою работу. Свет коридора, источаемый камнями потолка, обработанными специальным составом, являли лишь стылую мертвую пустоту. Зрелище столь же безнадежное и унылое для заключенного, сколь привычное для Бога Боли. Принц свернул из центрального коридора направо и, небрежно кивнув стражникам, открыл дверь.
Одна из любимых пыточных камер Энтиора была готова к работе. Молчаливый помощник разложил на длинной стойке в несколько ярусов сверкающие опасной чистотой, словно просящей кровавого приношения, зловещие инструменты: клещи, крючья, ножи, зажимы, иглы и иные приспособления, названия которых не знал неискушенный обыватель. В углу пылала красными глазками углей жаровня, рядом стоял зачарованный короб со льдом, а на стене, как раз в удобной близости ото всех инструментов, на дыбе висела жертва – светловолосый могучий мужчина. Беспомощный узник пронзил мучителя ненавидящим жарким взглядом.
Если бы ненависть могла убить, Энтиор в мгновение ока стал бы покойником. Вот только заключенный такой способностью не обладал, и жгучий его взор, полный ненависти загнанного в угол зверя, был банально проигнорирован.
– Не старайся, я все равно ничего не скажу! – сипло выплюнул слова мужчина, со страхом следивший за тем, с какой неторопливой методичностью изучает принц орудия производства.
– Угадал, – не без иронии согласился вампир и подал знак помощнику.
Тот достал клейкую ленту, кляп и заткнул жертве рот.
Сегодня Энтиору не нужны были признания этого убийцы и предателя, приговоренного к смерти судом Лоуленда. Ему нужна была сама смерть, чтобы согласно плану, разработанному совместно с сестрой, откровенно доложить Верховному Маршалу о мучениях и гибели жертвы, неся на себе отзвук ужаса и крови для большей достоверности. Выносливый узник нужного блондинистого окраса и комплекции пришелся очень кстати.
Положив для начала на жаровню небольшие клещи и пяток игл разного калибра, вампир сплел заклинание связи и позвал:
– Мелиор!
Заклятье померцало, словно абонент несколько секунд решал, отвечать или нет, а потом все-таки активизировалась, и явило Энтиору некий контур, укутанный сумраком. Очертания его слабо напоминали гибкую фигуру Бога Коллекционеров. Ночное зрение вампира, не пощадив хозяина, безжалостно проникло в полумрак и явило совершенно шокирующее, почти безобразное зрелище.
Внешность элегантного, утонченного, аристократичного принца Лоуленда, так гордившегося своей красотой, претерпела ужасающие метаморфозы. Тонкие нервные пальцы стали столь пухлыми, что на них уже не налез бы ни один перстень из богатой коллекции, утонченные контуры лица оплыли, появился второй подбородок, а поджарый живот превратился в настоящую жировую подушку, которую не мог скрыть даже просторный шелковый халат, в который закутался Мелиор. Шокированный Энтиор даже забыл, о чем собирался поговорить с братом. Он лишь озадаченно покачал головой и промолвил, осторожно подбирая слова:
– Возможно, критика неуместна, но Мелиор, твоя прежняя комплекция более соответствовала моим эстетическим предпочтениям.
– Моим тоже, – расстроенно процедил принц, отправляя в рот маленькоепирожное в шоколадно-ореховой глазури. – И когда я вычислю мерзавцев, сбивших мне метаболизм, им придется заплатить с лихвой за все мои неудобства, – с задумчивой уверенностью в своих силах констатировал Мелиор. Смакуя пирожное, одновременно бог продумывал все этапы мести нечестивцам, осмелившимся надругаться над его совершенной красотой.
Почему-то принцу казалось, что без родственников здесь не обошлось. А кто еще осмелился бы так напакостить Лоулендскому Пауку, зная его мстительность и любовь к ядам? Но месть пока была лишь отдаленной перспективой, для начала богу следовало разобраться с наложенным на него заклятьем и вернуть былую форму. Пакостники подошли к надругательству над Мелиором творчески, выбрав период его уединенного пребывания в мире с иным, более быстрым течением времени. Они не только запутали ему настройку метаболизма, способствовавшего сохранению фигуры Бога Гурманов, но и добавили к нему чары иллюзии, притупившие бдительность самолюбивого бога настолько, что он заметил изменения в своей внешности только тогда, когда стало уже непоправимо поздно.
- Предыдущая
- 21/79
- Следующая
