Промзона - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/100
- Следующая
В январе 2001 года Ахрозова вызвали в Москву.
В шикарном кабинете банкира Ахрозова дожидались двое: сам хозяин банка и сорокатрехлетний моложавый кореец с белыми волосами. Банкир невозмутимым тоном поставил Ахрозова в известность о том, что последние две недели он вел с группой «Сибирь» переговоры о продаже контрольного пакета ГОКа, и что три дня назад они подписали по этому поводу соглашение. Банкир предложил Сергею Ахрозову уволить всех своих заместителей и написать заявление об уходе в отпуск. Банкир также тепло поблагодарил Сергея Ахрозова, который, по его мнению, являлся одним из лучших производственников России. Банкир заверил, что за Сережей сохраняются его служебные квартиры в Москве и в Белгородской области. А беловолосый кореец прибавил, что группа «Сибирь», в качестве жеста доброй воли и уважения к побежденному противнику, хотела бы выплатить Сергею Ахрозову причитающееся ему до конца года жалование – где-то около полутора миллионов долларов.
– Ты понимаешь, Сережа, – сказал Цой, – что мы не можем оставить во главе комбината человека, который последние три месяца срал нам где только мог.
Ахрозов понимал это. Он понимал также, что его отчаянная борьба спасла для банкира десятки миллионов долларов. Что не борись он, группа «Сибирь» еще три месяца назад обанкротила бы ГОК и получила бы даром то, что была в конце концов принуждена купить у банка за разумную сумму, размер которой Ахрозову даже не посчитали нужным назвать. И получалось, что от этой драки насмерть банк выиграл, а он, Ахрозов – потерял все.
Сергей Ахрозов кивнул головой и пошел вон из кабинета. У лифтовой шахты, напротив стеклянной стены, из которой открывался роскошный вид на отделанный мрамором и сталью внутренний дворик банка, его догнал Константин Цой.
– Как насчет того, чтоб поужинать вместе? – сказал Цой. – Завтра, в «Балчуге»?
– Я не любитель ходить по кабакам, – отозвался Ахрозов.
– Не пори горячку, – сказал Цой, – ты представляешь, сколько ты стоишь? Ты стоишь больше, чем весь этот долбаный банк. Менеджеров твоего класса в России я могу пересчитать на пальцах. Причем не снимая ботинок. Сдай дела. Посиди в отпуске месяц. Успокойся. Потом мы переговорим. Я же не живодер.
– На этот счет существуют разные мнения, – сухо сказал Ахрозов.
Сергей Ахрозов отужинал в «Балчуге» спустя неделю. Но не с Цоем. Его сотрапезником был Вячеслав Извольский, компания которого только что подала заявку на участие в аукционе по приватизации Павлогорского горно-обогатительного комбината.
Извольский поднялся навстречу Ахрозову, и на широком его, как лопата, лице, впервые за все время разговора неожиданно нарисовалась улыбка.
– Ну что, попил пивка с Анастасом?
Ахрозов пожал плечами.
– Да я не помню ничего. Там деловой разговор был, нормальный. Мы договорились почти. Он два лимона просил…
– За шахту?
– Ну… за шахту, или за «Белогурскуголь». Предприятие в том же городе, разрез и обогатительная фабрика. Мы через одну эту фабрику…
– Что скажешь, Денис?
– Разумное предложение. Не думаю, чтобы они вернули нам шахту. А вот разрез с фабрикой – пожалуй. Анастас нас пока не обманывал. Он натравил на нас Цоя, теперь ему выгодно наше усиление.
– Ему выгодно, – тяжело сказал Извольский, интонацией подчеркивая слово «ему». – Почему я должен играть так, как выгодно губернаторской подстилке? А? Я завтра лечу в Нью-Йорк. Тема встречи: размещение облигаций Ахтарского металлургического комбината. Объем займа – двести миллионов. Меня ждет глава «Меррилл Линч». А здесь, внутри страны, я должен играть по правилам, которые диктует мне пидор? Здесь отняли, там стравили, тут засунули? Два миллиона долларов за то, чтобы Цоя опустили, как опустили нас. Еще какие плодотворные идеи? Может, кокаин Степе Бельскому подкинуть?
В переговорной наступила долгая тишина. Ахрозов звякнул бутылкой о край стакана, наливая себе минералки. Было слышно, как он пьет – жадно, слегка побулькивая.
– Кто такой Леша Панасоник? – спросил Извольский.
Ахрозов поднял брови.
– Придурок один мелкий. Бандючок. Мы на его примере хотели проучить местных уродов. Он вчера ко мне в приемную прибегал. Я не принял. Приеду, приму.
– Опоздал ты с приемом, – сказал Извольский, – его ночью медведь съел.
– Как – медведь?!
– А так. Сначала его пристрелили, а потом кто-то загнал в дом мишку.
Ахрозов протяжно свистнул.
– Итак, два миллиона? – спросил Извольский.
Менеджеры смущенно молчали. Черяга уже понял, что никакого согласия на предложение Анастаса не будет. Ахрозову, по сути дела, судьба шахты была безразлична. Он еще не разгребся на ГОКе.
– Ладно, – сказал Извольский. – Бог с ней, с шахтой. Есть одна идея.
Денис вскинул голову.
Извольский зашевелился в кресле. Рука директора – белая пухлая рука с короткими пальцами и дорогим «Константином Вашероном» на запястье – придвинула к себе лист бумаги. Извольский взял ручку и нарисовал не очень твердый, похожий скорее на завиток улитки круг.
– Ахтарский металлургический, – сказал Извольский.
Через мгновение лист украсился вторым кружком, поменьше.
– Павлогорский ГОК. И между ними – железная дорога.
Изображение железной дороги тоже появилось на бумаге в виде черты, соединяющей оба кружка.
Директор сел прямее.
– Теперь, Денис, смотри. ГОК делает окатыш и везет его по железной дороге в Ахтарск. АМК делает из окатыша сталь, а из стали – рельс. И расплачивается рельсом с железной дорогой.
Так?
– Так, – сказал Черяга.
– Не так! – взорвался Извольский. – Потому что окатыш везет не железная дорога, а небезызвестный тебе Горный. И рельс мы даем не железной дороге, а опять-таки Горному. Спрашивается, какого черта там сидит этот Горный и расплачивается за мой окатыш – моим же рельсом?!
Денис сморгнул. Насчет «небезызвестности» Горного Извольский сильно преувеличивал. Афанасий Горный был местный черловский коммерсант, какими-то путями сдружившийся и с губернатором, и с МПС. Часть его бизнеса была связана с железнодорожными перевозками. Горный был настолько влиятелен, что в свое время, когда ГОК еще не принадлежал Извольскому, Извольский платил только Горному, за перевозку, а за окатыш благодаря этому не платил. А когда Горный понял, что через пару лет такого хозяйствования перевозить будет нечего, именно Горный свел Извольского с губернатором и Анастасом и помог купить ГОК.
Горный никогда не входил в число потенциальных противников или объектов поглощения, и поэтому особой информацией Денис о нем не располагал. Слышал только, что последние полгода бизнес Горного развивался настолько удачно, что тот вытеснил всех остальных железнодорожных посредников и стал практически монополистом по железнодорожным перевозкам в пределах Южносибирского округа и Северного Казахстана.
– Шестьдесят процентов в стоимости окатыша составляет дорога, – сказал Извольский. Куда идут эти деньги? Эти деньги идут губернатору, а губернатор дает их своему любимому Анастасу, а нас Анастас на эти деньги трахает! А потом дорога куда-нибудь провалится, потому что не ремонтируется, Горный на Канары свалит, а я останусь и без денег, и без рельса, и без дороги – Ахтарск тут, а Павлогорск там!
Извольский помолчал и вынул из верхнего ящика стола пластиковую папку с бумагами.
– Я договорился с Ревко, – сказал Извольский, – он учреждает государственное унитарное предприятие «Южсибпром». Для него скидки с тарифа составят до шестидесяти процентов. Всей черновой работой по организации перевозок займешься ты, Сережа.
Денис мысленно присвистнул. Бог с ним, с окатышем. Довезти, к примеру, экибастусский уголь до Черловской ГРЭС стоило сейчас, согласно тарифу, двенадцать долларов тонна. По ставкам Горного выходило около восьми долларов, по предполагаемым ставкам «Южсибпрома», – меньше пяти. Было ясно, что Горный вылетит с рынка, – а вместе с ним пострадает и губернатор, связанный с Афанасием Никитичем неясными, но теплыми финансовыми узами. А может быть, и не вылетит. Ведь новой компании даже не обязательно самой возить грузы, достаточно перепродавать свой пятидолларовый тариф тому же Горному по семь с половиной долларов…
- Предыдущая
- 11/100
- Следующая
