Царская сабля - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 11
- Предыдущая
- 11/15
- Следующая
Возле палатки боярских детей Леонтьевых было тихо и пусто. Похоже, и отец, и старший брат, и пятеро холопов сейчас рубились на улицах города за пробитой взрывом брешью. Раной пришлось заниматься самому.
Спустив порты и ополоснув рану чистой водой, Басарга достал из стоящей всегда наготове чересседельной сумки комок серого болотного мха, прижал сверху к кровоточащей ране, накрыл тряпицей, еще один комок подложил снизу, плотно обмотал рану матерчатой лентой, закрепил узлом. Натянул штаны. Обойдя палатку до противоположной стенки, поднял овечий бурдюк, сделал несколько больших глотков яблочного вина, заел его гречневой кашей из еще не остывшего котелка – взрыв отвлек и бросил в бой боярскую семью как раз во время обеда.
Наскоро утолив голод и жажду, Басарга прихватил топорик на длинной ручке, на всякий случай сунув его за спину, за пояс, взял вместо порядком изрубленного и треснувшего в двух местах щита новый и вышел на воздух, решительно направившись в сторону Казани.
От лагеря воротынской дружины было видно, что приступ развивается успешно. Снаружи в пролом продолжали пробираться все новые и новые бойцы. Покамест – только татары и казаки. Из бойниц Арской башни воины стреляли в сторону города. Значит, она уже взята. А пока бояре и стрельцы рубились с врагом врукопашную, мастера и наряд торопливо придвигали к пролому высоченную осадную башню с полусотней больших и малых пушек. Еще час или два стараний – и эти пушки смогут поддержать атакующих, стреляя внутрь крепости прямо через стену.
В сторону царской ставки от бреши скакали семеро бояр с развевающимися за плечами епанчами. Басарге показалось, что самый первый, в пурпурном плаще, – это князь Михайло Воротынский. Но на таком расстоянии боярский сын мог и ошибиться. К тому же он слишком спешил к пролому, навстречу редкой веренице раненых, горя желанием вступить в схватку – исполнить долг свой воинский и поддержать боярскую честь.
Однако путь в триста сажен оказался слишком тяжел для раненого. Ко рву он подступил, уже приволакивая ногу, через полузасыпанную телами яму перебрался с трудом. Подстреленная нога ощущалась, как мешок с зерном: тяжелая, непослушная, холодная. Вдобавок на штанине снова начала проступать кровь.
Негромко ругаясь, Басарга повернул вправо, к Арской башне, стараясь не ступать на мертвецов. Получалось плохо: трупы лежали в три-четыре слоя, русские и басурмане вперемешку. Некоторые еще продолжали стонать или вздрагивать, но это были уже последние, предсмертные судороги.
Крепостную башню казанцы срубили на совесть, из десятиметровых дубовых бревен в полтора обхвата толщиной, подняв на высоту сажен десяти и устроив целых пять боевых ярусов. Снаружи это укрепление было совершенно неприступным, но из города внутрь вела дверь. Ее-то ворвавшиеся за стену воины и прорубили. Тонкие, в две ладони, сосновые бревнышки – это вам не дубовые стены – поддались быстро.
За дверьми, видно, схватка тоже выдалась жестокой. Тут лежало два десятка стрельцов, несколько одетых в броню бояр и с полсотни ногайцев в кольчугах и халатах. Наверное, весь гарнизон башни здесь в одной сече и полег.
Перебравшись через убитых, Басарга присел на какой-то бочонок, приспустил штаны, осмотрел повязку. Она и вправду сбилась немного вниз и явно ослабела. Распустив узлы, боярский сын замотал ногу снова. Доковыляв до ближнего ногайца, раненый распорол на нем халат, отрезал от подола рубахи две полотняные ленты, навязал поверх старой повязки, стремясь надежно закрепить ее на месте. Огляделся, приходя в себя.
Нижняя часть башни защитниками использовалась как склад. С чем были бочонки, Леонтьев разбираться не стал, но вот лежащие широкими слоями пучки стрел Басарге понравились. Тем более что луки мертвецов тоже проглядывали между телами. Выбрав один и прихватив под мышку два пучка, воин забрался на второй ярус – полутемный, всего с двумя узкими бойницами, тоже заваленный мешками, заставленный сундуками и бочонками, выстеленный россыпью ломаных стрел. На третьем ярусе оказалось светлее. Здесь были три бойницы, направленные в сторону русского лагеря, и две – по сторонам, вдоль стены. Возле одной из трех пушек сидел прикованный к лафету за ногу османец, отчего-то не убитый при захвате, и однообразно завывал, глядя в пол и обхватив руками голову. Цепь имела длину шага три, не более, и потому Басарга безопасного бедолагу тоже не тронул, полез выше.
Здесь пушек стояло две, а бойниц прорублено было целых шесть – три направлены на врага, две на стены и одна в город. Возле внутренней двое холопов в колонтарях увлеченно пускали стрелы куда-то вдаль. Басарга, не задерживаясь, поднялся дальше, на самый верх, где отдыхали два стрельца и пятеро одетых в панцирные кольчуги детей боярских. Все оказались ранены: у кого лицо залито кровью, у кого нога замотана, у стрельца с узкой рыжей бородой кафтан на груди оказался иссечен так, что вата и конский волос набивки свисали наружу крупными кровавыми шматками, половина левого подола валялась рядом с сапогом, а вторая лоснилась от влажной грязи. Однако выглядел стрелец вполне бодро, старательно вытирая клочком ваты кровь с глаз своего сотоварища. Бояре же занимались ранами самостоятельно. Видно, остались в жаркой схватке без холопов.
Басарга подошел к краю верхней площадки, оперся на зубец, всматриваясь в улицы Казани, над которыми клубился белый пороховой дым.
Ногайцы новомодное оружие не жаловали, предпочитая в дальнем бою луки. Значит, палили стрельцы. То ли вернулись за своими пищалями, затруднившись ломать без них басурманское упрямство, то ли кое-кто с самого начала огневое снаряжение с собой захватил.
От башни расходились четыре улицы, и сеча шла на каждой. Однако только на самой правой, что тянулась ближе к полуразбитой стене, русские увязли в басурманском сопротивлении. Им удалось пробиться вперед всего на сотню шагов. На охоте Басарга Леонтьев на таком расстоянии и зайца, и рысь бил без труда. А бывало, и белку с дерева снимал.
Боярский сын вытянул стрелу из одного пучка, взвесил в руке, положил на ладонь, проверяя баланс. Потом открыл поясную сумку, нашарил и насадил на большой палец правой руки кольцо с прорезью, зацепил им тетиву, проверил крепость лука и его натяжение, уложил в сжатый кулак длинное древко с широким режущим наконечником, подступил к зубцу, резко натянул лук и пустил стрелу в задние ряды напирающих на стрельцов ногайцев. Стрелять ближе из чужого, незнакомого оружия Басарга все же не рискнул.
Однако выстрел оказался на удивление точным, и две следующие стрелы молодой воин пустил уже ближе к дерущимся, выбирая среди врагов тех, кто рубился без доспехов.
– Ты из какого рода будешь, служивый? – зашевелились бояре.
– Боярский сын князя Воротынского я, – ответил Басарга. – Еремея Леонтьева отпрыск.
– А мы от боярина Андрея Басманова исполчались, – ответил один, в округлой железной мисюрке на голове, с наполовину закрывающей лицо бармицей. На грудь его ниспадала седая ухоженная борода. – Я из рода Колычевых, Алексей, сотником стою. Побратим мой Терентий – из Гончаровых, а это – братья Прилепины.
– Здоровья вам, служивые, – кивнул Басарга и быстро выпустил одну за другой сразу две стрелы. И обе на диво удачно ушли под ворот ногайского халата. Выцеленный им басурманин упал.
То, что встреченный ратник был сотником, боярского сына ничуть не волновало. У Басмановых – свои сотники, у Воротынских – свои.
– Лук, смотрю, татарский у тебя, боярин, – продолжил Колычев. – У ворога взял али свой такой?
– Внизу таких еще с десяток лежит, бояре, – с выдохом пуская еще стрелу, ответил Басарга. – Нечто не заметили?
– Рюрик, сходи! – после короткого колебания, приказал Алексей Колычев. – Принеси, сколько найдешь.
– Я тебе что, холоп? – возмутился один из братьев Прилепиных.
– Сотник я! А ты – ратник из полка Басмановых.
– Пусть вон Терентий бежит. Гончаровы позднее Прилепиных к Ополью поселились. Посему и род их ниже.
Басарга опять выбрал жертву и пустил вниз несколько стрел. А Басмановы бояре продолжали препираться у него за спиной:
- Предыдущая
- 11/15
- Следующая
