Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 21

• Предыдущая
• 21/57
• Следующая

Города из центров управления превращались в центры производства, а из центров производства – в центры недовольства. Шаваш очутился на самом дне. Веселые девицы посылали его с записочками к клиентам; они норовили заплатить за поручение жарким поцелуем, но мальчик неизменно добывал за услугу лепешку или монетку; толстые рыночные торговки давали его товар для постоянных клиентов и узнавали от него о приближающихся проверках; не одна воровская шайка положила глаз на шустрого мальчишку и прикармливала его поручениями. Но Шаваш выполнял лишь мелкие просьбы и умел стушеваться, когда речь шла о серьезном деле; связи Шаваша были весьма обширны, но ни одна связь не превращалась в зависимость, и жилось Шавашу голодно.

В городе Шаваш выучился грамоте. Он слушал глашатаев, зачитывавших толпе указы, запоминал текст наизусть и, когда все расходились, оставался у указного листа, сверяя значки со запомненными словами.

Шаваш понял, что красть у частного лица – опасно, потому что частное лицо хорошо бережется; красть у государства – опасно, потому что за это строго наказывают; самое же лучшее – красть ворованное. Тем и жил.

Никто в столице не знал точно, каким образом малолетний воришка исхитрился продать себя в дом одного из самых высокопоставленных вельмож империи, государева наставника Андарза. Не прошло и года – Андарз и Нан устроили маленького раба в лицей Белого Бужвы. Теперь запоздало поговаривали, что все дело в том, что Андарз-де неравнодушен к хорошеньким мальчикам. Но при чем здесь Нан?

Через шесть лет Шаваш с отличием кончил лицей, и Нан взял его к себе в управу.

Нет, недаром сказано в «Наставлениях сына» императора Веспшанки: «В империи и сын пастуха может стать первым министром».

Шаваш отослал свою подарочную корзинку вдове Увинь вместе с письмоводителем Имией, вхожим, на правах доверенного служащего, в личный дом покойного судьи. Вскорости Имия, маленький, верткий человечек с красными слезящимися глазками, вернулся и доложил, что скорбящая вдова счастлива принять секретаря столичного инспектора.

– А барышня-то, – сказал письмоводитель, помаргивая красным глазком, – в малом саду гуляет. – И откланялся.

Шаваш вспомнил, как почти нечаянно столкнулся с барышней утром в покоях вдовы. Барышне было восемнадцать лет, звали ее Ильва, что означало «белая лилия», и, несмотря на свой заплаканный и грустный вид, лилия была необычайно хороша. Ильва как можно натуральнее испугалась, увидев незнакомого молодого человека, и Шаваш понял, что нечаянная встреча была тщательно продумана вдовой, желавшей показать блестящему молодому чиновнику свое прелестное дитя.

Песчаная дорожка возле пруда была разлинована в косую клетку двумя лунами, траву вокруг устилали лепестки опавших цветов. Шаваш, большой охотник до искусства сажать свой корешок, улыбнулся, углубляясь в сад, – никак это вдова сама послала барышню погулять в весенних сумерках…

Но Ильва у нижней беседки была не одна.

Она сидела на легкой резной скамейке, и рядом с ней стояла корзинка с живыми орхидеями, что само по себе было скандально: во время траура полагается дарить лишь мертвые цветы. У корзинки стоял человек, которого Шаваш легко признал: это был давешний посыльный наместника, Ишмик. Это что значит: увел из под носа у Шаваша одну девку, а теперь отбирает вторую? Молодой чиновник невольно и страшно оскалился.

Ишмик наклонился и сорвал с клумбы большой розовощекий пион. Он присел на корточки перед Ильвой и протянул ей цветок. Но слова, последовавшие за подарком, мало напоминали слова влюбленного:

– Вот этот пион, – сказал Ишмик, – три дня, как вы не имеете права его сорвать; цветет слива – но вы уже не отведаете ее осенью; вы даже не дождетесь урожая мушмулы…

– Это наш сад, – капризно сказала девушка.

– Это сад господина городского судьи, – покачал головой Ишмик, – не человека, а должности. Как только будет назначен новый судья, вам с матерью и братцем придется покинуть этот дом. Вы отвергаете брак, а через год будете рады стать простой наложницей! Вам не нравится наместник, а через год вы согласитесь выйти замуж за городского писца!

– Я дочь городского судьи, я не могу быть пятой женой!

Ишмик засмеялся.

– Что же прикажете господину наместнику – отравить остальных? Ваш отец не успел позаботиться о семье, вас ждет нищета. Вы ходили по улицам Нижнего Города, Ильва? Вы знаете, как выглядит нищета, как она пахнет? Не орхидеями, барышня, и даже не инчем…

Шаваш слушал внимательно, уцепившись за влажные и шероховатые ветви вишни.

– У нас есть друзья! – сказала девушка, кусая губы.

– Друзья вашего отца – друзья господина наместника. Они не станут помогать вам.

– Мы уедем к дяде в Ламассу.

– Но Ламасса – это тоже Харайн, и господин наместник лишь из чувства дружбы к вашему отцу утвердил дядю ее налоговым инспектором. Во что превратится ваша жизнь у человека, который благодаря вашему упрямству перестал соответствовать должности?

Ильва перегнулась пополам и начала тихонько всхлипывать.

– Послушайте, барышня, – сказал Ишмик. – Я тоже кого-то люблю, но есть обстоятельства, когда надо любовь запихать в рукав. Хотите, наместник даст вашему милому должность при зерне и сыре?

– Я никого не люблю, – всхлипнула Ильва, – никого!

– Так это же еще лучше, барышня – вскричал Ишмик, – давайте найдем молодого чиновника и попросим у него за должность три тысячи, а у наместника мы получим ее даром! Половину мне, половину вам, а?

И кто его знает, что бы барышня Ильва ответила на этакое деловое предложение, – если бы Шаваш не услышал за спиной своей, на дорожке, шаркающие шаги. Секретарь заметался, но деться было некуда: слева беседка, справа пруд. Шаваш стряхнул с себя опавшие лепестки и непринужденно вышел из-за угла.

– Ах, вот оно как, – растерянно произнес Шаваш, глядя на барышню с кавалером.

Ишмик поспешно распрямился. Шаваш хмыкнул. Но девушка вдруг взяла инициативу в свои руки.

– Господин секретарь, – закричала она, с недевичьей силой вцепившись в рукав Шаваша, – господин секретарь, да прогоните же вы его!

– Эй, Ишмик, – насмешливо сказал Шаваш, ухватив корзинку с орхидеями и пихнув ее в руки сводника, – ты слышишь, что сказала барышня?

Ишмик побледнел.

– Когда в следующий раз будешь грабить цветочную лавку, – продолжал Шаваш, – учти, что во время траура живых цветов не дарят.

Ишмик шваркнул корзинкой о берег. Та, спружинив, отлетела в пруд и гоголем поплыла по воде. Лепестки цветов опали и закачались среди кувшинок.

– Не зарься на чужой пирог, столичный щенок, – сказал насмешливо Ишмик, – к барышне Ильве сватаюсь не я, а наместник.

Два молодых человека глядели друг на друга, набычившись и сжав кулаки, готовые подраться из-за девицы, к которой ни один из них не питал никаких чувств. «Ладно, – подумал Шаваш, – Нан всегда сможет за меня почтительнейше извиниться».

– Как! Наместник забыл кодекс цветов и церемоний? – усмехнулся Шаваш.

Ишмик повернулся и бочком-бочком заспешил к изгороди.

– Смотри, секретарь, – бросил он на прощание, – за ложкой погонишься, так казанок упустишь.

– Наглец, – сказал Шаваш вдогонку и обернулся к барышне Ильве. Барышня, не выпуская его рукава, затрепетал. Ах, матушки-пряхи! Сплетите, сплетите сказку дальше: в самый безвыходный миг явился справедливый чиновник, прогнал сластолюбивых злодеев и увез жену в столицу!

Шаваш наклонился и нежно поцеловал руку барышни. Думал он о том, что сцена в саду, возможно, кем-то подстроена; и что теперь наместник не простит смелому секретарю сломанную корзинку, а столичному инспектору – смелого секретаря.

Маленькая и высохшая фигурка вдовы Увинь как-то не отвечала тяжелогруженому овалу стола и синей траурной скатерти, на которой церемонно толпились горшочки, мисочки, кувшинчики и плошки. Тут же стояла подарочная корзинка Шаваша, и из нее, ножками вверх, свидетельствовала почтение вдове маринованная курица и прочая снедь. Кроме животворной еды и искусственных мертвых цветов ничего не полагалось приносить в дом, где траур.

• Предыдущая
• 21/57
• Следующая