Бандит - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 20
- Предыдущая
- 20/51
- Следующая
Сзади послышался слабый стон. Валерий обернулся. Очнувшийся Рыжий сидел в кресле и лупал глазами. Взгляд его остановился сначала на Валерии, а потом – на разорванной рубашке, стягивавшей бандиту руки.
– Сволочь, – сказал обиженно Рыжий, – ты за что рубашку порвал?
Валерий, улыбаясь, направился к нему.
– Я тебе не только рубашку, я еще кое-что порву, – сказал он. – За тачку.
– Какую тачку?
– Не валяй больного! Тебе Шерхан сказал, чтобы не лез ко мне? Сказал? А ты что сделал? Да я тебя сейчас придушу, а Шерхан пальцем не шевельнет, понял?
– Слушай, Нестеренко, – изумился Рыжий, – не трогал я твоей тачки, землю жрать буду, не трогал!
– Будешь, – пообещал Валерий. И достал толстую связку ключей: – Этот откуда?
– Ты слышишь, идиот! Не трогал я твоей тачки!
Кулак Валерия с выступившим на сантиметр острием ключа въехал Рыжему под ребра, словно там находилась какая-то замочная скважина, которую надлежало отпереть. Бандит заорал было, но другая рука Валерия заткнула ему пасть, и Рыжий сделал безуспешную попытку ухватиться за эту руку зубами.
Валерий разжал кулак и показал ключ: – Еще раз не по делу вякнешь, эта штука будет торчать из кулака на всю длину, понял?
Рыжий с ужасом смотрел на рваную дырку чуть пониже груди. Из дырки уже начинала сочиться кровь.
– От чего ключ?
– От «Вольво», 18-37.
– Тот, что под окнами?
– Да.
– Так. Этот – от зажигания. Этот – квартира. Этот откуда?
– От мамкиной квартиры, – сказал Рыжий, – мамка в однокомнатной живет, в Измайлове, почту разносит. Что, к ней тоже полезешь?
– Адрес?
– Не тронь мать, понял?
– Если почту разносит, не трону. Адрес?
– Девятая Парковая, семнадцать – сто девяносто три.
– Это?
– Дача. Семьдесят третий километр по Ярославскому, деревня Пригорки, улица Ленина, пятнадцать. Да не дача это – развалюха, родительская.
– Этот ключ?
– Гараж, третий переулок направо, второй бокс.
– Что у тебя за дела с Михайским?
– Это мои дела, а не твои.
Одна рука Валерия зажала Рыжему рот, а другая вцепилась, как клешами, в мужское достоинство бандита, жалобным червячком выглядывавшее из-под разорванной рубашки.
– А-а… – застонал Рыжий, когда Валерий разжал руки.
– Еще раз спрашиваю, что это за контракт с подписью Михайского?
– Контракт на извлечение редкоземельных металлов, – сказал Рыжий, – из отработанного оборудования.
– Чьего?
– Американского.
– А что же они, на Западе, разве не лучше нас это делают?
– Оно радиоактивное.
– Па-анятно! Значит, Михайский импортирует поманеньку всякий розничный чернобыль и всю эту гадость в Москве же и перерабатывает.
– Не перерабатывает. Просто хоронит.
– Е-мое! Ничего не понимаю!
– Контракт реэкспортный. Михайский должен извлечь редкоземельные металлы из оборудования и реэкспортировать их в Америку. На самом деле бочки радиоактивные, из них никто ничто не извлечет, и их просто хоронят, по всем правилам. А под это дело идет экспорт наших металлов.
– Понятно. А ты тут при чем?
– Это я посадил Михайского на этот контракт.
– Круто. И много у тебя таких контрактов?
– Отпусти меня, – сказал Рыжий, – слышишь? Я твоей тачки не бил. Тебя Шерхан на меня натравил, ясно?
– С Шерханом я разберусь, – пообещал Валерий, – ты мне расскажи про другие бумажки. Чего это они, кстати, у тебя лежат, или Шерхан о них не знает?
– Ты без меня с Шерханом не разберешься!
– Я жду. Про другие контракты. А то я тебе уши подровняю.
Рыжий побледнел страшно. Видимо, всякое упоминание об ушах задевало бандита до глубины души. Потом он перевел дыхание, моргнул несколько раз и натянуто улыбнулся: – Слушай, мужик, а ты мне нравишься.
– Ого! Так тебе, когда бьют, нравится? Я тебе ша еще больше понравлюсь, – осклабился Валерий.
– Сядь и не чирикай, – вдруг сказал Рыжий, – и подумай чуток не одними кулаками.
Предложение это было произнесено до того бесстрастным тоном, что Валерий молча и гибко, как молодой кот, сел на корточки напротив своего пленника.
– Ты можешь разгромить эту квартиру, – продолжал Рыжий, – можешь убить меня, можешь упрятать все эти баксы в чемодан и уехать на «Вольво». Но ты не проедешь с этими баксами и двух километров.
Тебя завалят. Нафаршируют маслинами, как гуся черносливом. Завалят боевики Шерхана. Не так ли?
– Нет.
– Почему же?
– А ты мне скажешь, где сейчас Шерхан, и я завалю его раньше, чем он меня.
Рыжий даже закашлялся от смеха.
– Это было бы неплохо, детка, но я не знаю, где Шерхан. Он тебе не дошкольник, чтобы отчитываться перед подчиненными о своем местопребывании… Тем более если плодотворное сотрудничество с этим подчиненным подходит к концу…
– Это я заметил, – усмехнулся Валерий.
– Заметил… А ты не подумал, что если Шерхан мной недоволен, так мне не стоит бить твою тачку? У меня что, голова на плечах или кувшин с квасом, чтобы из-за тебя ссориться с Шерханом? А? Или я на отмороженного похож?
Валерий облизал губы. На отмороженного Рыжий действительно не был похож. Такие все взвешивают, как в аптеке. – Вот и получается, – сказал Рыжий, – что разбил твою тачку не я, а Шерхан.
– Ему-то зачем?
– А затем, чтобы ты меня завалил. Надоел я Шерхану. Больно умный. А умным должен быть один Шерхан. А ведь я ему плохого не делал. Завод завел, Шерхан говорит: «Отдай завод», я и отдал, словно лох какой. Поноску за ним таскаю. Штаны ему лижу. Не буду лизать – завалит за бунт на корабле. А лижу – так он всех пальчиком подманивает, – мол, глядите, якая сука этот Рыжий, я его попрошу, так он мне зад свой подставит! Рыжий швец, Рыжий жнец, Рыжий на дуде игрец. Рыжий деньги выколачивает, планы составляет, учет ведет, и за это Рыжего допускают поцеловать барскую ножку. А как я наклонюсь ее поцеловать – так он мне этой ножкой в рожу. Свой авторитет так поднимает. Самому деньги сделать у него ума нет, а авторитет поднимать надо… И вот я сижу порой и думаю: это что же получается? Чем же я от тебя или Шакурова отличаюсь? Тем, что Шакуров Шерхану будет тридцать процентов платить, а я – девяносто? Тем, что Шакуров заплатил тридцать процентов, и – гуляй, Вася, а я заплатил девяносто, и – пожалуйте к барской ножке? И вот что интересно, думаю я, чем это кончится? Чем больше я денег буду приносить Шерхану, тем больше у меня будет веса. А больше у меня веса, тем я опаснее. Тем больше надо мной смеяться надо. Тем скорее меня надо пристрелить. А меньше буду приносить, – так тут же пристрелят, мол, – вышел у Рыжего ум, а храбрости никогда не было. Что ж – один попугай сдох, другого купим. Вот и получается, что в какую сторону мне ни рыть, рою я себе могилу. Так?
Валерий, сцепив руки под подбородком, слушал бандита.
– Вот у тебя тачку разбили, так ты резать меня прибежал. А у меня Шерхан завод забрал. Наладил я водку делать. И ведь наладил, все продумал – откуда спирт, откуда стеклотару, где наклеечки достать, опять же сбыт, – все я наладил. А Шерхан пришел и: отдай мне, Рыжий, заводик, а то мне кажется, ты мухлюешь, не столько бабок сдаешь… Так у него сейчас меньше бабок, чем я ему сдавал. Но для него дело было не в бабках. Он думал, я взовьюсь. Думал, скажу: «не отдам», и можно меня будет пристрелить в назиданье. А ты бы что делал на моем месте? – Не знаю. Я торгую мороженым, а не фальшивой водкой. – А я знаю. Ты бы Шерхана пристрелил. На месте. У тебя мозги в кулаках. А я вот семь раз примерю, а с Шерханом, если семь раз примеришь, так отрезать будет поздно… А он уже боится меня, Шерхан. Человек никого так не боится, как того, кому делает мерзости… За непослушание меня завалить не получается, а надо… Вот он и разбил твою тачку. Либо ты меня завалишь, и тогда он тебя убьет в отместку за Рыжего, либо я тебя завалю, и тогда он меня накажет за прямое непослушание…
Валерий все так же сидел на корточках.
– Понимаешь, Нестеренко, я не бил твоей тачки. И из-за этого мне кранты и тебе кранты. Тебе – потому что ты влез к бригадиру Шерхана и связал его собственной же рубашкой, а мне – потому что Шерхану не нужен бригадир, которого каждый фраер может его же рубашкой связать. И у нас с тобой один выход. Я обещаю тебе узнать, где Шерхан, обещаю, что весь пирог после Шерхана мы поделим пополам.
- Предыдущая
- 20/51
- Следующая
