Воин Заката - ван Ластбадер Эрик - Страница 1

• 1/45
• Следующая

Ронин умирал, но сам он об этом не знал. Он лежал, неподвижный и полностью обнаженный, на какой-то овальной каменной плите, расположенной посередине холодной квадратной больничной палаты. На черных, коротко стриженных волосах блестели капельки пота. Лицо его с тонкими, правильными чертами не выражало вообще ничего.

Сталиг, целитель, мял ему пальцами грудь. Взгляд врачевателя выдавал напряжение. Ронин попытался расслабиться, думая про себя: все это — напрасная трата времени. Пальцы целителя медленно продвигались вдоль ребер по левому боку. Ронин старался не думать о боли, но тело больше не подчинялось ему. Мышцы предательски дергались под давлением толстых пальцев.

— М-да, — хмыкнул Сталиг. — Рана-то свеженькая.

Ронин уставился в потолок — в никуда. Что его так беспокоит? Ведь это была только драка. Обычная драка. Обычная? Он скривил губы в усмешке. Банальная потасовка, завязавшаяся в коридоре, как какая-нибудь уличная заваруш... и тут внезапно он вспомнил все...

Его голые руки блестят от пота. Меч, только что вложенный в ножны, ощущается тяжестью на боку. Руки почти невесомые после целой смены непрерывных тренировок. Из зала боевой подготовки он вышел один. Один и в расстроенных чувствах. И вышел он в самую гущу людей, что-то тупо и злобно орущих. Он идет — ему нет до этого дела. А потом что-то как будто ударило ему в грудь, и из общего гула прорезался голос:

— И куда это мы направляемся?

Холодный и неестественный голос. Его обладателем оказался высокий худющий блондин с косыми нашивками чондрина на груди. Черное с золотом. Ронин не узнал эти цвета. Чуть позади блондина стояло еще человек пять-шесть. Меченосцы с нашивками тех же цветов. Очевидно, они только что задержали группу учеников, возвращавшихся с тренировки. Одно непонятно — за что.

— Отвечай, ученик! — велел чондрин. Лицо его было каким-то уж очень бледным и состояло, казалось, из одного здоровенного носа, как будто вылепленного из воска. На высоких скулах — следы от оспы. Длинный шрам, протянувшийся, как слеза, от уголка глаза по всей щеке. Из-за этого шрама один глаз чондрина смотрелся ниже другого.

Ситуация показалась Ронину даже забавной. Он сам был меченосцем и практиковался, естественно, с меченосцами. Но в последние дни ему нечем было заняться, и от скуки он начал ходить на занятия и с учениками тоже. На такие «ученические» тренировки он одевался попроще, и те, кто не знал его лично, частенько принимали Ронина за студента. Как это случилось сейчас.

— Это, наверное, мое дело, куда я иду и что делаю, — достаточно вежливо отозвался Ронин. — А вы с чего это вдруг привязались к ученикам?

Чондрин вытаращился на него, вытянув шею, — ну прямо змея перед тем, как наброситься на добычу. На щеках его вспыхнул румянец. Оспины обозначились еще резче.

— Ты что себе позволяешь, студент? — угрожающе выдавил он. — Где уважение к старшим по званию? А теперь отвечай на вопрос.

Ронин промолчал, только взялся за рукоять меча.

— Так, — расплылся в ухмылке чондрин, — похоже, этот ученик очень нуждается в том, чтобы ему преподали хороший урок.

Как по сигналу, меченосцы набросились на Ронина. Все это случилось так быстро, что он не успел даже сообразить, что в такой давке ему не удастся вовремя вытащить меч. Уже через пару секунд его повалили на землю и он подумал еще: нет, такого не может быть — это все не со мной происходит. Он машинально ударил, больше — наугад, и не без удовольствия ощутил, как сапог его врезался в чью-то плоть. Но тут кто-то вмазал ему кулаком в висок, что несколько поубавило Ронину боевого энтузиазма. Впрочем, он тут же пришел в себя. Кровь ударила в голову. Он принялся молотить руками налево и направо, нанося яростные удары. И хотя Ронин лежал на спине, то есть явное преимущество в диспозиции было отнюдь не за ним, его кулак все же попал куда надо. Хрустнула кость. Раздался истошный вопль.

А потом кто-то заехал ему сапогом по ребрам, и в голове у него помутилось. Он попытался ударить еще раз. Не смог. Грудь как будто налилась свинцом. Легкие полыхали огнем. Он вдруг почувствовал жгучий стыд. Его опять пнули по ребрам, и Ронин отключился...

Боль снова накрыла его, как волна, но на этот раз он сумел справиться с ней. Он даже не дернулся, только легонечко вздрогнул. Он сфокусировал взгляд на склоненной над ним голове — непропорционально большой голове с косматыми бровями, слезящимися глазами и морщинистым лбом.

— Ага! — воскликнул целитель, обращаясь скорее к себе, чем к Ронину. — И во что это ты, интересно, вляпался, а?

Он покачал головой, взял какую-то темную и ворсистую тряпку, смочил ее жидкостью из бутылки матового стекла, после чего приложил все это хозяйство к боку Ронина. Ронин ощутил приятный холодок, и боль поутихла.

— Ну вот. Давай одевайся и заходи. — Сталиг швырнул тряпицу на спинку стула и скрылся за дверью. Ронин сел. Бок онемел, но боли больше не было. Он натянул на себя рубашку, леггинсы, короткие кожаные сапоги. Встал с овального ложа, пристегнул к поясу меч и прошел следом за Сталигом в соседнюю комнату, залитую мягким светом, маленькую и уютную, особенно по контрасту с геометрически правильными очертаниями операционной.

В комнатушке царил беспорядок. Три стены — сплошные полки, заставленные переплетенными папками с табличками-разделителями. Они поднимались, подобно дикому плющу, от пола до потолка. Кое-где — в самых странных местах — между полками попадались пустоты. Разделительные таблички торчали под самыми невообразимыми углами. Рабочий стол Сталига, притулившийся у дальней стены, равно как и два табурета при нем, тоже был завален папками и бумагами. Имелся также стеклянный стеллаж, забитый скляночками и коробочками.

Сталиг сидел за столом. Когда Ронин вошел, целитель, даже не соизволив оторваться от своих бумаг, извлек откуда-то из-за спины бутылку с янтарным вином и две жестяные кружки. Правда, прежде чем разливать вино, Сталиг все же сподобился выдуть из кружек пыль. И лишь после этого он поднял глаза на Ронина, протянув ему выпивку и пригласив его сесть широким радушным жестом.

Ронину сначала пришлось убрать с табурета бумаги и папки. Он поставил кружку с вином на стол, сгреб бумаги в охапку и так и застыл, держа их в руках и решая, куда бы их лучше пристроить.

— А, брось их куда-нибудь, — небрежно махнул пухлой лапой целитель.

Ронин сел, отхлебнул вина. Приятная теплота разлилась по телу, как будто внутри развернулся пушистый и мягкий ковер. Он сделал еще один большой глоток.

Сталиг наклонился вперед, уперевшись локтями в разбросанные на столе бумаги, сцепив пальцы в замок и рассеянно теребя верхнюю губу:

— А теперь расскажи: что с тобой приключилось?

Ронин молчал, побалтывая в кружке вино. Из-за разбитого бока ему приходилось сидеть очень прямо. Целитель опустил глаза, не без раздражения скомкал первый попавшийся лист бумаги и зашвырнул его в угол.

— Так-так, — он нарочито громко вздохнул, но потом его голос заметно смягчился: — Ты не хочешь об этом рассказывать, но я же вижу, что что-то тебя беспокоит.

Ронин лишь молча взглянул на него. Целитель подался к нему через стол.

— Да, да, этот дряхлый старик еще кое-что видит и кое-что смыслит в жизни. — Он внимательно поглядел на Ронина. — Скажи, как давно мы с тобой знакомы? — продолжал Сталиг, водя пальцами по столу. — Ты был совсем еще мальчик. Еще до того, как твоя сестра ис...

Целитель прикусил язык, и легкий румянец окрасил его дряблые щеки.

— Я...

Ронин тряхнул головой.

— Продолжай, это меня не заденет, — проговорил он как можно мягче. — Я уже это пережил.

• 1/45
• Следующая