Шань - ван Ластбадер Эрик - Страница 17
- Предыдущая
- 17/154
- Следующая
Да, эти стремительные успехи впечатляли, однако Олег Малюта, человек, сидевший сейчас рядом с ней, мог уничтожить результаты ее трудов одним мановением руки.
Его внешность производила странное впечатление. Ее нельзя было назвать типично русской. Скорее наоборот, слегка раскосые глаза и высокие скулы говорили о том, что предки Малюты вели свой род из диких монгольских степей. Присыпанные сединой черные волосы были тщательно подбриты у висков. Небольшая проплешина на макушке вызывала неизменно доброжелательное отношение к ее обладателю со стороны тех, кто имел с ним только мимолетное знакомство. Неискушенному наблюдателю он мог показаться кем-то вроде прославленного шахматиста, чья интеллектуальная энергия направлена на достижение исключительно безобидных целей.
Как же глубоко заблуждались эти “наблюдатели”!
Малюта принял стакан, наполненный на три пальца, из рук Даниэлы и залпом опрокинул его. Он пил по-русски, то есть высоко задрав подбородок, при этом его огромный кадык ходил взад-вперед при каждом глотке. Отдай стакан спутнице, он вытер губы пожелтевшим кончиком указательного пальца и, повернувшись, стал разглядывать вереницу сопровождающих машин. Казалось, он любуется этим ночным парадом, устроенным в его честь.
Следуя инструкции, полученной от Даниэлы, Алексей свернул с Каширского шоссе на набережную Москвы-реки. Даниэла подозревала, что Малюта любит реку почти так же сильно, как балет. Она знала, что он специально подбирал себе квартиру, равно как и кремлевские кабинеты, располагавшиеся таким образом, чтобы из окон обязательно открывался вид на Москву-реку.
— Лунный свет выглядит так красиво на реке, — промолвил он, вытряхивая сигарету “Кэмел” из пачки.
Он не предложил закурить Даниэле, и та облегченно вздохнула. Лантин в свое время заставлял ее курить, и она прониклась глубочайшим отвращением к табаку. Вот и теперь ее едва не стошнило, когда она почувствовала омерзительную вонь табачного дыма, ассоциировавшуюся в ее памяти с резким запахом газа.
— Это из-за льда, — отозвалась она.
Они мчались вдоль набережной. Узловатые и перекрученные тени голых ветвей походили на пальцы старика, с мольбой протянутые над серебристой гладью скованной льдом реки.
Салон “Чайки” наполнился дымом, и Даниэла чуть опустила стекло со своей стороны.
— Как там, в Ленинграде? — поинтересовалась она.
— Забавно, — процедил Малюта, не отрывая глаз от ре ки. С того момента как они стали приближаться к Центру города, он отвернулся от Даниэлы и сидел неподвижно, уставясь в темное стекло.
— Разрешите спросить... — начала было она, но Малюта пренебрежительным жестом прервал ее на полуслове.
— Я проголодался.
Это было уже откровенное хамство. Он ведет себя так, потому что я женщина? —недоуменно спрашивала себя Даниэла. — Или тут кроется что-то еще, о чем я не подозреваю?
—Когда я поужинаю, — продолжил он, — ты получишь ответы на все свои вопросы.
Сидеть рядом с Малютой, —промелькнуло в ее голове, — все равно что вступить в контакт с нечистой силой.Она буквально кожей ощущала излучаемый им мощный поток отрицательной энергии. Проведя всего десять минут в его компании, она чувствовала себя истощенной до предела и окоченевшей изнутри. Теперь ей приходилось бороться с этим ощущением, чтобы сохранить остроту и ясность ума, столь необходимые ей сегодня.
Она заранее поручила Алексею заказать столик в гостинице “Россия” на Москворецкой набережной. Там имелось девять ресторанов. Даниэла частенько посещала тот, что располагался на первом этаже, по праву гордившийся своим великолепным оркестром. Однако на сей раз они поднялись на двадцать первый этаж. Отсюда открывался изумительный вид на Кремль и разноцветные маковки собора Василия Блаженного. Даниэле казалось, что ее выбор должен понравиться Малюте, и она не ошиблась в расчетах.
— Как прекрасно выглядит Москва, — заметил он, когда им предложили лучший столик у окна. — Она такая чистая и сверкающая в ночи.
И тут же заказал водку и закуски: два вида каспийской икры, заливную осетрину и паштет. Ему и в голову не пришло поинтересоваться у Даниэлы, чего она хочет.
Она закрыла глаза и мысленно увидела свою доску для вэй ци.Всякий раз, когда представлялась такая возможность, она не упускала случая сыграть партию в эту старинную китайскую игру, известную в Японии под названием го. С незапамятных времен считалось, что стратегия и тактика, выбираемые игроком за доской, являются отражением его личной философии.
Она недоумевала, что побуждало Малюту временами играть с ней. Он несомненно не испытывал к ней ничего, кроме ненависти и отвращения, то есть тех чувств, которые питал по отношению ко всем женщинам. И уж тем более его возмутило ее наглое посягательство на святая святых мужской власти — Политбюро.
Заказ немедленно приняли: еще одно проявление вездесущего могущества Олега Малюты. К счастью для Даниэлы, он заказал перцовку, которую она любила сама, особенно в зимнюю стужу. Острый перец придавал водке изысканный, согревающий душу аромат.
Малюта дождался, пока поднос с закусками не поставят на стол, но не проявил ни малейшего намерения притронуться к ним, хотя утверждал, что хочет есть.
— Мы должны узнать, в чем суть этого самого Камсанга.
Это заявление, сделанное без малейшей преамбулы, шокировало Даниэлу. Так назывался секретный проект, осуществлявшийся в китайской провинции Гуандун, доступ к которому она пыталась отыскать на протяжении уже почти целого года без малейшего успеха. Только два человека были полностью посвящены в эту тайну: Ши Чжилинь и его сын Джейк Мэрок. Почему Олег Малюта вдруг ни с того ни с чего заинтересовался этим проектом?Даниэла совершенно не доверяла ему. Если он хотел добраться до секретов Камсанга, то это могло означать только одно: когда придет время делить награды, он обязательно постарается избавиться от нее, Даниэлы, и вряд ли что-то сможет помешать ему сделать это. Камсанг мог предоставить сказочную власть в распоряжение Даниэлы или Малюты, но не обоих одновременно:
— Сделать это будет чрезвычайно трудно, — осторожно заметила Даниэла.
— Это должно быть сделано, товарищ генерал. — Глаза Малюты сверкнули. — Я собираюсь стать преемником Федора Леонидовича.
Он имел в виду Федора Леонидовича Геначева, советского лидера, главу коммунистической партии Советского Союза.
— Без власти, которую я обрету, овладев секретом Камсанга, мои шансы окажутся близкими к нулю. С такими друзьями в Политбюро, как Резцов и Карелин, нельзя даже пернуть у себя в туалете, чтобы это тут же не стало известно Геначеву.
Карелин. Не имелось ли у Малюты других причин вспоминать это имя?
Даниэла постаралась применить тактику медленного дыхания. Значит, она все-таки оказалась права. Какой сумасшедший план вынашивал этот маньяк? А впрочем, какая разница.Главное заключалось в том, что он намеревался втянуть ее в свою игру. Целый вихрь мыслей закружил у нее в голове. Даниэле приходилось предпринимать усилия, чтобы оставаться внешне спокойной.
— Вам бы следовало побывать в Ленинграде вместе со мной, товарищ генерал. Так, просто для того, чтобы посмотреть на Геначева. Зрелище еще то. Он ходил в толпе, улыбаясь и крича: “Я здесь вместе с вами, чтобы помочь вам. Выслушать ваши проблемы и решить их. Я пришел сюда, чтобы вместе с вами строить новую страну!”
Малюта глубоко вздохнул. На его лице появилась гримаса, как у человека, внезапно почувствовавшего смрад гниющей плоти.
— В молодости я видел Никиту Хрущева. Он выступал перед народом во всех уголках Советского Союза. Он упивался восторгами толпы. Сугубо внешние, низкопробные проявления действовали на него, как наркотик. Он даже ездил в Америку и там умудрился забраться в Диснейленд. Однако тогда я принимал все за чистую монету и считал его настоящим героем. Человек, живущий иллюзиями, интересовавшийся всем, что происходит повсюду в мире, за исключением своей собственной страны, вызывал у меня искреннее восхищение. Так продолжалось до тех пор, пока однажды я не услышал от отца слова, вначале показавшиеся мне кощунственными. Он материл Хрущева на чем свет стоит. “Культ личности, на создание которого Хрущев затрачивает столько времени и энергии, представляет собой серьезную и насущную угрозу”, — говорил он. — “Хрущев слишком много говорит о Хрущеве, — добавил тогда отец. — Он, как обезьяна, подражает во всем американскому президенту Кеннеди. Война между Советским Союзом и Америкой не имеет никакого отношения к народам и идеологиям. Нет, это война двух раздутых эго”.
- Предыдущая
- 17/154
- Следующая
