Кайсе - ван Ластбадер Эрик - Страница 1

• 1/142
• Следующая

Его имя было До Дук Фудзиру, но все, кто знал его в Голливуде и Флориде, звали его Дональд Трак, поскольку именно эта фамилия была записана во всех его фальшивых документах. До Дук, мужчина угрожающего телосложения, утверждал, что свои мускулы он позаимствовал от отца — специалиста по боевым искусствам Вьетнама, в то время как духовную сущность ему передала мать. Однако духовная сущность человека не интересовала никого в Голливуде. И уж во всяком случае, никого в гараже, где он работал. К тому же отец его вовсе не был вьетнамцем.

По возрасту — а ему было тридцать восемь — он был самым старым механиком в гараже. В то время, когда его молодые коллеги проводили свободное время на пляже, До Дук в гимнастическом зале отрабатывал приемы боевого искусства додзё. Хотя данная система, на взгляд До Дука, и не была самой эффективной, это все же было лучше, чем ничего.

Он был исключительно красив какой-то необычной, экзотической восточной красотой, неотразимой для женщин, пугающей для мужчин. У него были жесткие, иссиня-черные волосы и решительные глаза человека, привыкшего к опасности. Резко очерченное лицо создавало вокруг себя как бы ауру, которой он, казалось, мог управлять, когда считал это необходимым. Для чего ему нужно было тратить свое время, работая в гараже, люди могли лишь догадываться — основываясь только на его страсти к автомобилям. Ему не составляло труда переделать любой двигатель так, что он по всем показателям превосходил серийный образец.

В общем-то До Дук обосновался в Голливуде, потому что в его многоликой и многонациональной толпе было легче раствориться и не привлекать к себе внимания на торговых улицах, в жилых кварталах и на автострадах побережья.

Уже два года он был женат на красивой стопроцентной американке, которую звали Хоуп, высокой, грациозной голубоглазой блондинке, родившейся и выросшей в Форт-Лодердэйле. Помимо того что она обожала До Дука, Хоуп была также влюблена в спортивные автомобили, дешевые ресторанчики и беззаботную жизнь.

Для До Дука, привыкшего добросовестно выполнять свои обязанности, жена представлялась необычайным и редкостным созданием, которое он тащил в постель, когда ему только вздумается. Слушая ее неистовые стоны, чувствуя под собой ее извивающееся в экстазе крепкое тело, До Дук готов был признать, что жить в Америке можно.

Однако, по правде говоря, такие мысли приходили к нему нечасто.

Он услышал звонок в дверь в тот момент, когда натягивал на себя в спальне промасленный комбинезон. Стояло ясное теплое утро конца октября. Солнце просто слепило глаза. Он бросил взгляд на спящую на животе жену, на смятые простыни. Его охватило внезапное чувство отвращения, при виде ее голых ягодиц вся страсть улетучилась.

Ощущение это не было для него новым. Его можно было сравнить с зубной болью, если и не ноющей, то напоминающей о себе неожиданными приступами. В дверь позвонили вторично, более настойчиво, однако Хоуп даже не пошевелилась.

Издав какой-то шипящий горловой звук, До Дук босиком проследовал в прихожую через кухню и гостиную.

В дверях стоял молодой почтальон — доставщик экспресс-корреспонденции. Он дал До Дуку расписаться в квитанции и вручил ему бандероль. На мгновение внимание молодого человека привлекла татуировка на левом запястье До Дука. Изображение лица человека. Левая половина — телесного цвета и глаз открыт, правая же — голубая, а вместо правого глаза вытянутый по вертикали крест.

Невольно вздрогнув, юноша взял себя в руки и поторопился выйти. До Дук взглянул на адрес отправителя. Лондонский магазин фирмы «Авалон Лтд». Со странной улыбкой на лице он обвел прихожую взглядом.

Закрыв дверь, он распечатал бандероль, извлек матовую голубую коробочку, внутри которой лежала пара носков, завернутых в зеленую бумагу. Помимо белых и зеленых полос носки были украшены еще каким-то рисунком. До Дук вошел в кухню, ярко освещенную солнечными лучами, падавшими через выходившее на восток окно.

Только теперь он увидел в узоре рисунка слова. Расположенные по вертикали буквы складывались в слова ПРИМО ДЗАННИ[1].

Коробка выпала из его руки, и он услышал глухие удары собственного сердца. Усевшись на пластиковый стул, он принялся растягивать руками носки, рассматривая их внимательнее. Затем поднялся, прошел по дому, заглядывая в каждую комнату, как бы запоминая обстановку.

Наконец он вернулся в спальню. Подошел к шкафу, вытащил свою сумку, побросал в нее самые необходимые вещи. Их оказалось немного. Добавил к ним туалетные принадлежности из ванной.

Вновь вернулся в спальню. Окинул спящую жену беглым взглядом, затем из ящика шкафа достал складной карманный нож, подсунул лезвие под ковер и подцепил острием доску пола.

Этот тайник он оборудовал сразу после того, как въехал в дом, еще до женитьбы на Хоуп. До Дук вынул оттуда старую зеленую металлическую коробку из-под патронов. В ней лежали пачки новеньких банкнот, а под ними — карнавальная маска. Она была старая, раскрашенная от руки в черный цвет, желтым и зеленым были обозначены глаза, щеки и рот. Изготовленная из папье-маше, она являла собой лицо мужчины с большим носом, огромными бровями, выдающимися скулами и покатым лбом. Нижний обрез маски заканчивался там, где у человека находится рот. До Дук держал маску с такой нежностью, как будто в руках у него было тельце ребенка.

— Что это?

Он вздрогнул, повернулся и увидел жену, сидящую голой на краю постели.

— Чем ты занят?

Привычным движением она запустила руку в свои длинные белокурые волосы.

— Ничем, — торопливо ответил он, быстро пряча маску в коробку.

— Как это ничем, Дональд? — сказала она, поднимаясь. — Ты же знаешь, я ненавижу всякие тайны.

Она быстро подошла к мужу. В лучах утреннего солнца он увидел тоненькие золотистые волоски на изгибе ее руки, фигура жены казалась окруженной радужным ореолом. Исходящая от нее аура пульсировала в такт каждому биению серпа. Губы До Дука слегка приоткрылись, как будто он хотел попробовать эту ауру на вкус.

— Мы должны доверять друг другу. Разве мы не договаривались... — По лицу Хоуп скользнула робкая улыбка.

До Дук вогнал лезвие ножа в нижнюю часть ее живота и, распрямляясь, рассек нежное тело, доведя нож до самого сердца.

С напряженным интересом он следил за тем, как на лице ее поочередно сменялись изумление, неверие, растерянность и ужас. Душа его с наслаждением впитывала в себя каждый тончайший оттенок ее предсмертных ощущений.

Хлынувший поток крови заставил До Дука отступить назад. В спальне повис сладкий запах смерти.

Тишина. Ни единого вскрика. Именно так его и учили убивать.

До Дук стоял, уставившись на вывалившиеся внутренности своей жены, сизо отсвечивающие в солнечных лучах. От них поднимался парок. По своей красочности зрелище казалось ему дивным; ощущения, которые он при виде его испытывал, вряд ли можно было передать какими-либо словами.

Эта картина и стоящий в комнате запах были для него все равно что старые приятели. Кровь напоминала о том, куда ему уже надлежит спешить.

В самолете, следующем в Нью-Йорк, у До Дука было время подумать. Он достал собственные цветные фотографии, которые сделал в киоске с автоматической съемкой по дороге в аэропорт в Лодердэйле. Затем отложил их в сторону вместе с контрольным талоном на авиабилет, оформленный на имя Роберта Асуко, и открыл номер «Форбс». Уставившись глазами в страницу журнала, он восстановил в памяти ту информацию, которую получил сразу по приезде в Голливуд. Ее прислали ему в альбоме с репродукциями картин Джона Сингера Сарджента, который славился глубиной проникновения в женскую психологию и изысканностью пейзажей.

• 1/142
• Следующая