Хоровод нищих - Ларни Мартти - Страница 5
- Предыдущая
- 5/53
- Следующая
Импи-Лена зло взглянула на мужчин. Яблоня и яблоко. Только за обеденным столом и проявляют свое рвение. На память женщине пришли слова из одной умной книги – возможно, это был Календарь общества народного просвещения, – что миром правят голод и любовь. Поскольку в ее голове не умещались сразу два понятия, она думала сейчас только о любви. Но заманивать мужика чашкой кофе и кровяными оладьями – разве это любовь?
– Нет! – воскликнула она возбужденно.
Мужчины прервали еду. Им было трудно понять, что их верная экономка в настоящий момент уподобилась бочке с пивом с запасным клапаном, через который в воздух выбрасывается излишний пыл брожения. Они услышали песню, исполняемую в сопровождении оркестра:
О, где ты, цветок Юга…
И бросились к окну. И тут вспомнили, что сегодня суббота и в Долине любви начался традиционный вечер танцев. Отец толкнул сына в бок и предложил:
– Может, сходим посмотрим?
– Не знаю, – колеблясь, ответил Йере, но тут же решил: – Пойдем.
– Еремиас никуда не пойдет, – сказала, как отрезала, Импи-Лена.
– Что? – удивился Йере.
– Да. Не пойдет, я запрещаю. Ты можешь отправляться, если хочется.
– Раньше мы такого не слышали…
– Вот именно. Старому человеку это неприлично.
– Старому? И что такое неприлично?
– Танцевать да флиртовать…
Еремиас Суомалайнен задрожал от негодования. Если бы он умел так же хорошо читать мысли, как видеть сны, он понял бы глубокий смысл произнесенных женщиной слов. Любовь подобна страхованию жизни: с возрастом за нее приходится платить все больше и больше.
Еремиас вознамерился было возразить, но Импи-Лена не позволила ему рта раскрыть. Он внезапно обнаружил, что в доме женская власть, но попытался подчиниться ей с достоинством.
– Ну, хорошо? ты иди вперед, я приду немного позднее, – заявил он Йере и салфеткой развел в стороны половинки бороды.
Но тут снова встряла Импи-Лена:
– Как уже сказала, Йере может отправляться. Но женщин сюда не приводить!
– Я никогда и не приводил, – пролепетал Йере.
– Намерения были. Отправляйся.
Импи-Лена схватила его за локоть и вытолкнула на улицу. Узкая юбка не позволила ей дать ему пинка. Оставшись вдвоем с Еремиасом, Импи-Лена своим грозным видом напоминала стражницу женской тюрьмы. Долго в комнате стояла напряженная тишина. Точно в ожидании предродовых схваток, словно весь дом испытывал предродовые муки. Но родился лишь маленький скандал.
– Нам надо выяснить отношения, – заявила Импи-Лена.
– Какие отношения?
– Ах, какие? Не надо отвечать вопросом на вопрос.
– Но я просто не понимаю, о чем вы говорите.
– О жизни и о житье.
– Ну здесь-то как раз не к чему придраться.
– Во всяком случае, теперь кутеж кончится.
– Черт возьми, женщина! – воскликнул в неистовстве Еремиас. – Это переходит всякие границы. Если Импи-Лена не умеет вести себя, я вынужден уволить ее.
Женщина попыталась рассмеяться. Она тоже разгорячилась, а если уж доходила до точки кипения, то по доброму финскому обычаю начинала разговаривать с собеседником на «ты».
– Не ори, а то часы остановятся! Значит, уволить? Так кто же кого увольняет? Ты меня или я тебя? Более двух лет ты с сынком съедаешь мои крошечные сбережения и наследство. Теперь хватит! Проедай наследство других. Только вот какая неприятность: родственники господина Суомалайне-на – седьмая вода на киселе, живут черт-те где, да и умирают редко.
– Импи-Лена, закончим этот спор.
– Мы не спорим, а лишь говорим правду.
– Совершенно верно, совершенно верно… Один говорит правду, а другой старается быть корректным. Я прошу, чтобы и вы соблюдали тактичность.
– Не могу я быть корректной и одновременно кормить двух мужиков.
Еремиас, покачнувшись, сделал шаг по направлению к плетеному стулу и надтреснутым голосом произнес:
– Но Йере… ведь что-то зарабатывает?
– Чем?
– Да, действительно, чем?
Мужчина рухнул на заскрипевший стул и закрыл лицо руками. Что-то прояснилось, но темнота полностью не рассеялась. Он, видимо, был полным дураком. Давно следовало бы понять, что на доходы от стихоплетства в Финляндии троих взрослых не прокормишь. Вот если бы какой-нибудь родственник служил в банке кассиром… Трудности испытывают и бизнесмены: сегодня они крутятся на бирже, а завтра, глядишь, бегут в ломбард. И если ты поручишь другу стеречь твои сбережения от воров, можешь быть уверен, что они разделят добычу между собой.
Еремиас почувствовал на плече прикосновение руки женщины. Импи-Лена подошла к нему и тоном, исполненным сожаления и помилования, произнесла:
– Господину следует подыскать работу. Когда беден, нельзя жить одним лишь собственным достоинством.
– Достойно жить можно всегда, – ответил Еремиас серьезно. – Бедность не должна влиять на поведение человека, хотя и делает существование в какой-то степени неприятным. Но надеюсь, Импи-Лена понимает, что мои трудности с деньгами явление временное, то есть преходящее.
– Не минует оно человека, если тот не примется за работу, – успокоившись, вздохнула женщина. – Что посеешь, то и пожнешь.
– Совершенно справедливо. Библейские выражения всегда используют неправильно. Это прямое следствие того, что люди не знают основ экономики.
– Я-то знаю. Во всяком случае, свою…
В передней заскрипел пол. Аманда Мяхкие больше не в силах была находиться в полусогнутом положении у дверей комнаты Суомалайненов. Она медленно, точно слон, спустилась на первый этаж. Слово в слово слышала она дискуссию Еремиаса и Импи-Лены и приняла торжественное решение: ей следует вступить на стезю конкурентной борьбы. За мужчину есть смысл бороться всегда – и во время подъема конъюнктуры, и при ее падении. У Импи-Лены могут быть в банке несколько тысчонок, но и у нее самой водятся деньжата, да еще Гармоника впридачу. И хотя некоторые злопыхатели и сравнивают любовь вдовы с залежалым товаром, все же за нее платят полной ценой.
Если ехать из Хельсинки, то Долина любви располагается на правой окраине Денатуратной. В летние месяцы она становится одним из самых подходящих мест для свиданий молодежи, а также размещения пожарной охраны. Транспортная связь с Денатуратной действовала бесперебойно, и на танцы в Долину любви приезжало много молодежи из столицы. В сумерках наступающего вечера площадка напоминала взбитое желе.
Воздух был тепл и нежен, словно подогретые сливки. Солнце уже пряталось за здание пожарного депо, выкрашенное в красный цвет. Его последний луч весело играл на саксофоне, из которого извлекалась бессмертная мелодия «Черного Рудольфа». Летний вечер был прекрасен. Юноши произносили тирады басом переломного возраста. Они пытались развлекать девушек, а те с готовностью «умирали со смеху».
На краю площадки, где роилась молодежь, как обычно, торчала группа людей, пришедших просто поглазеть. Они слушали симфонии Малышки Лехтинена. Крохотный музыкант заложил мандолину и купил налитого в бутылку сорокаградусного кайфа. Сейчас он играл на губной гармошке. Благотворительность в Долине любви не была в таком же почете, как на общественных торгах, поэтому в ладонь музыканта редко кто клал монету.
Йере попытался незаметно проскочить мимо этой группы, но Малышка Лехтинен понял его коварные намерения и крикнул:
– Эй, коллега, добро пожаловать на бал! Ты лирик, я музыкант, песни наши разносятся по лесам. «Собирайтесь, друзья», как сказал поэт Отто Мяннинен, и его встретили криками «ура», Йере почувствовал себя несколько неловко, как все знаменитости, избегающие находиться в центре внимания. И все же он оставался для многих неведомым, причем настолько, что ему, пожалуй, можно было бы дать Нобелевскую премию в области литературы. Он помахал музыканту рукой и вежливо ответил:
– Добрый вечер!
Затем поспешил на площадку, где собрались молодые, и попытался сбить со своего следа музыканта, который об экономическом кризисе знал лишь понаслышке. Йере не презирал своих ближних, но в этот вечер его не интересовала скудоумная классика Малышки Лехтинена. Он растворился в людском потоке и остановился возле танцплощадки послушать новую модную мелодию. Он искренне верил, что чем чаще песню исполняют, тем скорее она умирает. В этот момент он почувствовал на руке чье-то прикосновение и увидел рядом с собой молодую девушку. На ее лице играла улыбка. Девушка жила в Аспирине, и звали ее Ауне Кейнянен. Девятнадцатилетнее, смуглое, чувственное создание с макияжем на лице. Йере познакомился с ней в редакции газеты «Тосикертомус», где она считывала гранки, распечатывала письма читателей и стучала одним пальцем на машинке. Некоторое время они оживленно беседовали, и Йере пытался развлекать девушку рассказами о Каапро Яскеляйнене и других своих дальних родственниках, эмигрировавших в Америку. Из них только Каапро мог написать свое имя, остальные вместо росписи прикладывали палец. Девушка позевывала, и Йере, наблюдая это, предложил:
- Предыдущая
- 5/53
- Следующая
