Искусница - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 7

— Подходяще! — сказал Моран, и его глаза сверкнули ярко-зеленым огнем.

— Деньги, — сказал продавец, когда Моран с пилой наперевес двинулся к выходу.

Моран остановился, обернулся. Глаза его медленно угасли.

— Странный нынче день, — проговорил Джурич Моран, — все хотят от меня денег. Я, конечно, мог бы заплатить, у меня водятся. Но не вижу смысла. Мне ведь только одну ветку отпилить, а потом я верну.

Продавец, ошалев, смотрел ему вслед. Моран скользнул за дверь, однако, помедлив, вдруг всунулся обратно.

— Р-р-р! — рыкнул он, захохотал и выскочил наружу.

Продавец с кислым видом смотрел на дверь. Если бы система охраны работала, как надо, дело можно было бы уладить. Но включалась только одна камера, которая снимала покупателей исключительно со спины. Так что все, что сможет предъявить продавец по делу о пропавшей пиле, — это собственную огорченную физиономию.

Громко распевая, Моран приблизился к избранному дереву.

Задрал голову.

— Целый год жену ласкал, — сообщил Моран.

И, зажав пилу в зубах, храбро полез на дерево.

Он устроился на ветке и принялся пилить ее. Внизу появился пес, который долго нюхал землю, потом поднял голову, обозрел Морана проницательным, сверхчеловеческим взором, после чего, словно что-то поняв, задрал лапу и пометил ствол.

Моран оскалил зубы и с удвоенной энергией продолжил работу.

Маленький мальчик сказал женщине средних лет:

— Няня Вера, а что это дядя делает с деревом?

Няня Вера хмуро сказала:

— Он пилит сук, на котором сидит.

Мальчик задумался, а потом молвил:

— Он ведь упадет.

— Да, — сказала няня Вера, — и это глупо.

— А он знает? — не унимался мальчик.

— Да, но его это не волнует.

— Почему?

— У взрослых могут быть свои причины делать то или другое, — сказала мудрая няня Вера и увела мальчика. Моран посмотрел ей вслед с уважением.

Ветка с жутким хрустом рухнула на набережную. Моран проследил ее полет, а затем, с пилой в зубах, полез вниз.

Он так и явился в магазин — ветка в одной руке, пила в другой.

Продавец при виде его слегка воспрянул. До этого он сидел, бедняга, сложив перед собой руки, как примерный ученик на парте в первом ряду, и смотрел на дверь остекленевшим взором.

— Ну вот, — сказал Моран, выкладывая перед ним пилу, — я даже зубчики не погнул. Только и надо было, что одну ветку спилить. А шуму-то было разведено!..

Продавец взял пилу, потрогал пальцами зубья.

— Все равно лучше бы купили, — пробурчал он, явно не желая связываться с маньяком (но, с другой стороны, вдруг это не маньяк, а просто человек со странностями?). — Дома такая вещь всегда может пригодиться.

— У меня дома есть, — заверил его Моран. — Просто подниматься наверх было неохота, понимаете? Некоторые вещи лучше делать сразу, пока запал не кончился. А если бы я начал бегать вверх-вниз по лестнице, да еще шарить по кладовкам в поисках пилы, у меня бы иссякла всякая энергия. И потом, я не могу за себя поручиться. Открывая дверь кладовки, я всегда испытываю острое желание навести там порядок и выбросить ненужный хлам. А это засасывает, понимаете? Я однажды четверо суток прибирался. Представляете?

— Да, — сказал торговец. — Представляю.

— Ну я пошел, — сообщил Моран. — Благодарю за содействие.

Он взмахнул веткой и вышел, унося на левой лопатке мрачный взгляд лысого мужчины в синем халате.

А продавец посвятил остаток дня размышлениям о том, почему он так легко дал себя ограбить и унизить. И в конце концов ответ пришел сам собой, очевидный и в то же время невероятный. Продавец догадался о том, что Джурич Моран — не человек. Он только не мог понять, кто же такой этот Джурич Моран, и в конце концов решил, что пришелец.

Тем временем бравый Моран при помощи длинной ветки выудил клубок. Он швырнул ветку на лед, просто так, чтобы полюбоваться, как утка шарахнется в сторону и опять захлопает крыльями. Подержав клубок между ладонями, точно замерзшего котенка, Моран отнес его к уже знакомой луже. Он не спешил. В Петербурге лужи не высыхают очень подолгу. Моран сел на корточки и аккуратно положил нитки в воду. Затем вытащил и отжал, следя за тем, чтобы влага от безумного снега пропитала клубок до самой сердцевины. Удовлетворенный результатом, он наконец поднялся к себе в квартиру и занялся приведением добычи в порядок.

Он распутал и вычистил пряжу, высушил ее и разложил по цветам. Никогда прежде Джурич Моран не делал такой кропотливой и мелкой работы. «Что ж, я начинаю понимать женщин, — сказал он себе, когда все было закончено. — Определенно, они находят некоторое удовольствие в том, чтобы приводить в порядок мельчайшие частицы мироздания».

Услышав звонок в дверь, Моран метнулся в прихожую и заорал:

— Никого нет дома!

— Моран! — послышался женский голос. — Джурич Моран! Это я, Диана.

— Кто? — переспросил Моран, кривясь. — Не знаю никакой Дианы. Вы не туда попали, девушка.

— Нет, я туда попала, — настаивал женский голос. — Тут табличка медная и на ней гравировка — «экстремальный туризм». Все, как вы говорили.

— Ну и что? — заупрямился почему-то Моран. — Это ничего не доказывает. Любой зрячий в состоянии увидеть табличку и описать ее, а слепец может прочитать буквы, если поводит по ним руками. Все предусмотрено. Убирайся отсюда.

Девушка с досадой стукнула кулачком по двери.

Моран отодвинул засов и увидел Диану. На ней были джинсики и курточка, светлые волосы забраны в хвостик.

— Можно войти? — осведомилась она.

Моран посторонился, пропуская ее в прихожую.

— Ну надо же, все-таки ты пришла, — проговорил он растроганным тоном.

Она резко повернулась к нему.

— А что же не хотели пускать?

— Ну, мало ли… Может быть, настроение такое было. Ты «Пер Гюнт» читала? У троллей бывают причуды.

— При чем тут Пер Гюнт? — удивилась Диана.

— Пер — ни при чем, — сказал Моран. — Тролль — при чем.

— А тролль при чем?

— Я — тролль, — сказал Моран и нахмурился. — Я что, тебя не предупреждал?

Она покачала головой. Моран видел, что она ему не верит, но не потому, что подозревает его во лжи или не доверяет ему, а просто потому, что слишком занята собственными невзгодами. Чересчур уж много отъели эти невзгоды от Дианы Ковалевой. А для того, чтобы поверить в невероятное, требовалось сделать некоторое усилие, но вот на него-то у нее душевного пороху и не хватало.

Все это Моран сразу же постиг и потому ничуть не обиделся. Многие ему не верили — сказать по правде, решительно все, с кем он здесь знакомился, — но потом разными путями, так или иначе, истина прокладывала собственный путь к их разуму и сердцу.

— Хочешь чаю? — спросил Диану Моран.

Она чуть улыбнулась — бледненько так.

— Хочу, — И уже следуя за ним в гостиную, где имелись круглый стол и диван в белом чехле, спросила: — А вам потом ничего не было?

— За что? — удивился Моран.

— Ну, за тот случай в кафе.

Моран, не оборачиваясь, дернул плечом.

— Ну вот еще! Я после этого дела еще и пилу бесплатно брал. Я же тролль, понимаешь? Садись пока за стол, — он открыл дверь гостиной, — а я принесу чай. Тебе в каких чашках?

— Все равно, — не подумав, ответила Диана.

Моран развернулся к ней всем корпусом. Лицо его запылало гневным румянцем.

— Два варианта, — он показал два пальца. — Или я забываю о том, что только что спрашивал тебя и что ты ляпнула какую-то несусветную чушь, и мы начинаем диалог заново. Так сказать, переписываем эту строчку в нашей дружбе. Или же я немедленно отрываю тебе голову, и вся история получает логичное, хотя и по-своему трагическое завершение.

— Э-э… — сказала Диана.

— Ладно, — милостиво проговорил Моран (но брови его продолжали мрачно сталкиваться над переносицей), — итак, в каких чашках предпочитаете, сударыня?

— Античный стиль, — тотчас потребовала Диана.

— Почему античный? — возмутился Моран.