Искусница - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 38

— Тебя обучали ремеслу сказителя? — спросил Евтихий.

— Просто у меня дар, — объяснила Деянира. — Один мой дар ты уже наблюдал, хотя это настрого запрещено — подглядывать за работой мастера, так что лучше помалкивай! А второй дар — сказительный. Здесь это редкость.

Она вдруг поняла, что хвастается, и ей стало противно, как будто она раскусила гнилой орех.

И тут с противоположного конца площади кто-то заорал:

— Эй, Этиго! Евтихий! Евтихий!

Евтихий вздрогнул и сжался, не глядя в ту сторону. А Деянира холодно заметила:

— По-моему, тебя зовут.

— Это не меня, — быстро ответил он.

— Евтихий, собачий сын! Евтихий, козье дерьмо! Я к тебе обращаюсь! Евтихий!

— Это не меня, — повторил Евтихий.

— Ты что, не слышишь? — надрывались там.

— Кто он? — спросила Деянира.

— Никто.

— Он тебя знает.

— А я его — нет.

— Он будет кричать и домогаться, пока ты не ответишь, — предупредила девушка. — В Гоэбихоне не любят шума, криков и вообще уличных скандалов. Лучше отвязаться от него сразу, а не прятать голову в песок.

— Я не хочу с ним разговаривать. Я ему больше не слуга. Он отпустил меня.

— Ты служил ему? — с любопытством спросила Деянира.

Ее удивила угрюмая тоска в его глазах.

— А если и служил? — тихо спросил Евтихий. — Это дело прошлое. Он отпустил меня, он мне больше не хозяин.

— Так вот оно что… — медленно проговорила Деянира. Она покачала головой. — Не бывает прошлого. Ничто никогда не уходит в прошлое окончательно и бесповоротно. То и дело былое набрасывается на тебя, как хищный зверь, из засады. Бывшие мужья, бывшие хозяева, бывшие подруги. Все это остается с тобой. Подстерегает, чтобы заявить на тебя свои права, когда ты меньше всего ожидаешь… — Она чуть подтолкнула Евтихия в спину. — Иди к нему. Иди и разберись, а потом возвращайся.

Он помялся, а потом попросил:

— Пожалуйста, не уходи. Будь рядом.

Выкормыш Морана. Такой же, как она, только более наглый. Деянире следовало догадаться об этом с самого начала. Тогда она бы не растерялась.

Но как ей вообще могло прийти такое в голову! Она почему-то считала, что в Истинном Мире может находиться только один человек от Джурича Морана. Только одна его креатура.

Самонадеянная болванка. Если бы стыд был пламенем, Деянира уже горела бы в самой его сердцевине.

Сперва — неумеренное хвастовство своими «дарами» (ну и что с того, что этот деревенский парень, бывший солдат, бывший пленник, слушал ее с обожанием! не насовсем же у него отшибло критическое чутье!), потом — встреча с человеком, которому Моран доверял, быть может, еще больше, чем самой Деянире…

Евтихий считает этого отвратительного типа своим хозяином. А тот между прочим, объявил, что вообще не считает себя человеком. И ведет себя как настоящий гоблин. Но если ему указать на это, начнет, небось, многословно и агрессивно объяснять, чем тролль отличается от гоблина. Как будто это не одно и то лее.

Назвался диким именем Авденаго. И еще прибавил с наглой ухмылкой:

«Евтихию следовало бы представить меня даме. Кажется, так делается в приличных домах Лондона?»

Деяниру аж передернуло. Сказал бы прямо — «я из Питера, меня прислал Джурич Моран». Кривляться-то зачем?

Интересно, а сам-то он догадался, с кем имеет дело, или просто так выпендривался, бескорыстно, чтобы только хватку не терять? И как вышло, что Моран озаботился отправить такого мерзкого жлоба в Истинный Мир? Никого получше не нашлось, что ли? «Приличные дома Лондона», надо же. Ничего, Деянира покажет ему «приличный дом». Прямо сейчас.

Она вытащила из рукава свой верный кинжальчик и сунула его в ладонь Евтихия.

— Выжди удобный момент и пырни его, — приказала Деянира.

Он глянул в ответ так испуганно, что у нее сжалось сердце.

— Неужели ты до сих пор его боишься? — сердито спросила она. — Он больше не хозяин тебе. Поверь мне, он ничего с тобой сделать не посмеет. Он — никто, а ты — мой друг.

Вот прямо так и брякнула — «друг»! Аж щеки полыхнули.

Евтихий молча покачал головой и взял кинжальчик. На миг их пальцы переплелись на рукоятке. Деянира смотрела на Евтихия умоляюще. «Не будь таким! — безмолвно заклинала она. — Будь храбрым. Будь свободным. Избавься наконец от страха перед этим человеком. Разве ты не видишь, что это обычный питерский парень? Старшеклассник, наверное, из выпускного класса. И ничего в нем нет особенного. Просто хулиган. Двоечник. Пара по физике, банан по химии, пятнадцать грамматических ошибок в сочинении, балл по ЕГЭ — тридцать пять из ста… Он — ничтожество. Ударь его ножом — увидишь, как он взвоет, как начнет корчиться и ныть! Убей свой страх, Евтихий. Ты ведь всегда был отважным. Ты — тот, кто мне нравится. Робкий с женщинами и смелый с мужчинами. Не разочаровывай меня, пожалуйста. Очень тебя прошу…»

Вооруженный какой-то дубиной, Авденаго шел навстречу Евтихию и улыбался. Деянира стиснула кулаки, вонзила ногти себе в ладони. Она не знала, что сейчас произойдет, просто чувствовала: надвигается нечто. И ей хотелось, чтобы «оно» поскорее закончилось. Разрешилось так или иначе.

Евтихий что-то сказал, взмахнул ножом и со всей силы ударил Авденаго в грудь. А тот даже улыбаться не перестал, до такой степени был уверен в том, что бывший раб не поднимет на него руки.

Авденаго упал, Евтихий оказался рядом и снова занес руку с кинжалом для удара. Он покраснел, некрасиво оскалился, стал похож на женщину. На растрепанную, очень разозленную женщину.

Деянира быстро зажмурилась. Ей совсем не хотелось, чтобы это зрелище потом стояло между ними. Этого не нужно. Следует только подождать, и все закончится. Сейчас. Прямо сейчас все закончится, и тогда она сможет спокойно открыть глаза…

Ей казалось, что она может улавливать их дыхание. Отдельно — Авденаго, отдельно — Евтихия. Она воспринимает каждый их вздох. А потом все стихло.

И вдруг Деяниру охватил ужас. Ей почудилось, будто она осталась одна во всем мире. Площадь бесконечно раздвинулась, превратилась в огромную пустыню. Ни домов, ни рынка, ни колодцев — не стало ничего. Гоэбихон исчез. Здесь был какой-то свет, но очень отдаленный, нездорового желтоватого оттенка, и все предметы выглядели серыми, мертвыми и не связанными между собой. Мир распался, утратил целостность.

Краем сознания она все еще понимала, что это лишь кратковременный кошмар, вызванный — возможно — переутомлением, а может и перевозбуждением. А затем и это понимание угасло.

Несколько мгновений Деянира находилась в полной власти этого кошмара…

И тут чей-то голос как будто проговорил у нее в голове: «Дура. Тебе нужно просто открыть глаза. Все это фантазии».

Она сделала над собой усилие и открыла глаза.

Авденаго лежал на мостовой. Рядом валялась дубинка. Одежда Авденаго была испачкана кровью, он дышал ртом и надувал розовые пузыри, похожие на дешевую жевачку.

А Евтихия нигде не было видно.

Мир оказался абсолютно пустынным, хотя на совершенно иной лад, чем это секунду назад представлялось Деянире. Из мира был изъят единственный человек, который был ей интересен, и все кругом непоправимо потускнело. А этот Авденаго корчился на земле и что-то говорил бесполезное.

И, как это частенько случалось во время пирушек с подгулявшими подмастерьями, Деянира испустила воинственный клич и набросилась на простертого в бессилии противника. Она уселась на него верхом и принялась лупить, не разбирая, кулачками.

— Где он? — кричала она. — Где он? Что ты с ним сделал?

Несколько раз она ощущала под кулаком что-то мокрое: кровь из раны, слезы из глаз. Тело Авденаго неприятно содрогалось, — очевидно, она попадала по раненой груди. Но ей было все равно. Она готова была забить его насмерть голыми руками.

— Где он?

Удар по лицу — наискось по скуле.

Голова лежащего дернулась, стукнула о камень.

— Где он?

Удар по груди. Авденаго булькнул горлом, слабенько плюнул густо-красным, оно размазалось по губам, как помада.