Искусница - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 20

«Как ты здесь очутилась, милочка? Забыла, о чем тебе рассказывал Моран Джурич? Ах, простите, — профессор Моран Джурич? Ну давай, покончи с сомнениями. Спроси про Серую Границу. Про белые башни Калимегдана спросил, давай же. Бояться и в самом деле больше нечего. Раньше надо было бояться. Или по крайней мере думать головой».

— Бедняжка, — сказал Броэрек, по-своему истолковав ее молчание, — должно быть, настрадалась. Теперь все позади. Я отведу тебя в замок. Все твои беды позади.

— Хотелось бы верить, — пробормотала Деянира. Броэрек вызывал у нее доверие. А остальных участников охоты она стеснялась. Она помнила, как подбирала самые яркие сочетания нитей, стараясь сделать их как можно более нарядными.

«Какого лешего я выбрала себе этот простонародный костюм?» — корила себя Деянира, сидя на лошади позади Броэрека. Она крепко обхватила его руками поперек живота. Не хватало еще упасть с лошади. Могучее животное выразительно шевелило мускулатурой. Деянира ощущала это шевеление и понимала, что первобытная звериная сила лошади ее, пожалуй, ужасает. Как-то несерьезно она привыкла относиться к лошадям. По-городски. Ах, лошадка на картинке, как миленько. Давайте девочку на лошадке покатаем. На пони. Тебе нравятся пони? У них такие смешные бантики в прическе. Сто рублей — сделаем кружок по парку.

А если на эту, с позволения сказать, «лошадку» взгромоздиться, то тут-то и окажется, что не милое это одомашненное животное, верный друг человека, а натуральнейший олифант. Зверюга с острым запахом, первобытная мощь на длинных ногах, чей жгучий пот разъедает человеческую кожу за полчаса.

И Броэрек, уверенно управлявшийся с этим созданием, тоже представлялся Деянире существом совершенно отличным от нее самой. Она пыталась подобрать формулировки. Словесная упаковка часто облегчает — не сами обстоятельства, но восприятие их.

Деянира смотрела на широкую твердую спину своего покровителя. Что с ним не так? Чем он отличается от ее одноклассников? Ну, понятно, тем, что они напоминают червяков, а Броэрек — скалу. Если милейших мальчиков полгода гонять в тренажерном зале и одеть в доспехи, они тоже будут напоминать скалу. Нет, имелось некое иное, более существенное отличие…

Она покривила губы. Она нашла причину, но формулировка ей не нравилась. Потому что в семье Деяниры никогда не верили в астрологические прогнозы, экстрасенсов и вообще манипуляции с энергетикой. В этом Деянира была с родителями заодно. И слыла среди подруг чудаковатой.

Но «энергетика» — что бы это слово ни означало — имела место. В обычной жизни это оставалось несущественным, потому что у всех она приблизительно одинаковая. Чахлая, неразвитая, жмущаяся к человеческому телу, как перепуганная собачонка. Этого требует обыкновенная вежливость городского жителя. Ну вот что будет, если все пассажиры метро вдруг возьмут да отпустят свою энергетику, развернутся во всю ширь! Они просто передушат друг друга. Им даже пальцем для этого пошевелить не придется. Невозможно переносить близость другого, постороннего тебе, человека, если он не ужался, не спрятался в раковину, не постарался сделаться как можно меньше и незаметней.

Мы-то воображаем, будто носим эти раковины для того, чтобы не ранили нас! Глупости. Они нам необходимы для того, чтобы никого не ранили мы. Мы сами.

А Броэрек никакой раковины не носил и свою энергетику ущемлять в правах не собирался. Он был — был на всю катушку — весь целиком, огромный, невозможный. Да, такой запросто может ездить на слоне.

Мимо всадников проносились поля и рощи, ручьи, холмы. Хорошо знакомые Деянире края — ведь она сама их вышила на полотне. Вот это одиноко растущее посреди луга дерево, под которым танцевали фэйри в горящих башмаках…

Да, это оно.

Деянира собственноручно стирала на рисунке все многообразие листьев, сказав Морану Джуричу, что крону можно передать волнистой линией, похожей на облако.

Она поневоле усмехнулась. Дерево высилось именно там, где она ожидала его увидеть, и каждый лист в его густой кроне не был похож на все остальные. Деянира оказалась права. Лаконичного контура хватило для того, чтобы вызвать к жизни все лиственное богатство.

— Теперь уже недалеко до замка, — пробормотала она.

Броэрек чуть шевельнул лопатками.

— Ты бывала здесь раньше?

«Я создала этот мир!» — подумала Деянира сердито.

А вслух произнесла:

— Наверное… Не помню. Может быть, мне это снилось.

Подобное объяснение, как ни странно, полностью удовлетворило ее спутника.

— Я передам тебя кастелянше, — сказал он. — Она позаботится о тебе. Если захочешь, останешься в замке. Нет — вспомни, где ты жила раньше, и я найду того, кто отвезет тебя домой.

Деянира промолчала. Броэрек не стал настаивать и расспросы прекратил. Наверняка он ей сочувствовал. Хороший человек. Простой и добрый.

Но крестьянское платье!.. «Дитя мое». Так обращаются к молодой простолюдинке. И как это Деяниру угораздило?

Она еще раз мысленно вернулась к тому мгновению, когда распахнула платяной шкаф в квартире Морана Джурича.

Сначала оттуда вылетела моль. Мама, завидев моль, начинала отчаянно хлопать в ладоши. В детстве Дианочка думала, что мама в восторге от этих крохотных серых мотыльков с такой обильной пыльцой на крыльях, и потому аплодирует. Но оказалось — нет, мама яростно пытается их убить. Деянира так никогда и не примирилась с маминой ненавистью к моли. Она так и не поверила в то, что эти эфемерные создания уничтожают дорогие шубы и проедают жуткие дыры в любимой мохеровой кофте. Потому что личинок моли она никогда не видела.

А Моран, кажется, с молью не воевал. И Деянира поневоле ощутила в нем родственную душу. У нее с Джуричем Мораном вообще нашлось довольно много общего.

Но симпатия к моли все-таки имела свою оборотную сторону. Самое роскошное платье из тяжелого драпа оказалось с дырками. Жаль. Длинные, до пола, рукава, облегающий миф, мощнейшая юбка. Красота. Если по лифу еще пустить золотую вышивку — то вообще глаз не оторвать. Но — безнадежно проедено в пяти местах.

Пришлось отложить. Прочие «аристократические» одежки вызвали у Деяниры неподдельный ужас. Во-первых, они были сшиты из занавесок. Ну, из портьерной ткани. Во-вторых, такой топорной работы она век не видывала. Одно Деянира все-таки примерила — сидит ужасно, везде тянет, руку поднять невозможно. Она с отвращением избавилась от этих тряпок.

Мама всегда говорила, что национальный костюм, особенно женский, всегда хорошо сидит, потому что он, как правило, подчеркивает женственность — грудь, талию, бедра, — и довольно прост. «Это изысканная простота, — объясняла мама. — В крестьянской культуре имеется собственный аристократизм». Она вычитала эту мысль в каком-то сочинении по фольклору и время от времени выкладывала ее на стол, точно козырного валета. Не ожидали, что юрист, бизнес-леди, разбирается в подобных предметах? А вот-ка вам.

И, словно для того, чтобы дочь получила возможность подтвердить или опровергнуть сие утверждение, в руки Деянире свалился корсаж на шнуровке. Она быстро отыскала рубаху с красивой вышивкой и полосатую юбку. Затянула шнуровку потуже, повертелась перед зеркалом. Действительно — здорово. И идет ей. На Белоснежку немного похожа, только волосы серенькие и щечки не как яблочки.

Деянира подошла к дивану, над которым она укрепила картину. Работа была закончена полчаса назад, и девушка все еще кипела от радости. Получилось! И нитки рассчитала в точности, ни одной не осталось, все ушли в работу. Если смотреть на картину с расстояния, кажется, будто созданный Деянирой мир — совершенно живой. Здорово у нее вышло.

Она просто не могла вот так уйти и оставить картину Морану. И ничего не взять себе на память. Она решила сфотографировать работу. А потом решила сфотографироваться сама — на фоне этой работы. Моран говорил, что у него где-то лежит полароид.

Вот так Деянира раскрыла дверцы шкафа и нашла крестьянское платье.

А потом, наслаждаясь прикосновением длинной юбки к коленям, она расхаживала по квартире и напевала. И искала «полароид». Она везде зажгла свет, чтобы было как на балу. Она была Золушкой в поисках фотоаппарата.