Нелегал - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 22

— Вон там, как я ощущаю, должна проходить медная жила. Там она ближе всего подступает к поверхности. Но они не желают проникаться моими страданиями! Равнодушные скоты. Будь на их месте кто-нибудь менее бессердечный, давно бы уж вскрыли жилу и избавили меня от мук.

— Стало быть, смотрителями рудников становятся те тролли, у которых есть этот дар — ощущать близость полезных ископаемых? — спросил Авденаго.

— Дар? — Тахар страдальчески сморщился. — Назови это лучше проклятием! Но никто из нас не скрывает своего дара и не уклоняется от долга перед остальным народом. Никто. Все мы готовы служить на рудниках и, жертвуя своим телом, помогать добыче руды. Если ты сумеешь угадать победителя и не погибнешь во время Великого Камбая, — ты ведь вспомнишь о Тахаре? О Тахаре, который приносит жертвы?

— Думаю, мне не придется вспоминать о тебе, ведь я тебя и без того никогда не забуду, — сказал Авденаго.

— О! — произнес Тахар с непонятным выражением.

— Ты стал первым троллем, которого я встретил, вернувшись в отчизну, — сообщил Авденаго.

«Выразился! — запоздало подумал он. — „Вернувшись в отчизну“! Сказал бы еще — „в фатерлянд“! Я ведь все-таки не тролль… или? Ох, Джурич Моран, объяснил бы ты мне побольше, а то ведь так и помру в полном неведении происходящего!»

Тахар сжал кулак и приблизил его к скуле Авденаго. Медленно, как бы с усилием преодолевая невидимую преграду. Авденаго даже не моргнул. Тролль прикоснулся костяшками пальцев к лицу собеседника и постоял так мгновение, потом опустил руку.

— Я тоже никогда тебя не забуду! — провозгласил он. И совсем буднично кивнул на лестницу: — Что, лезем наверх?

Они начали восхождение. Перил здесь не было, даже веревочных, поэтому Авденаго просто переставлял ноги и старался не смотреть вниз. И даже не думать о том, как высоко они уже забрались. И еще о том, что можно, в принципе, упасть.

«Если я тролль, то меня это заботить не должно, — размышлял он. — Но тролль ли я?»

Он решил проверить это самым простым способом — попытаться понять, какие чувства вызывают в нем пленные. Если люди в оковах и с тачками пробудят в Авденаго жалость, значит, он — человек, как и они. В природе всех живых существ жалеть себе подобных, разве нет?

Едва лишь оказавшись на надежной площадке, Авденаго внимательно осмотрелся по сторонам. Он подолгу задерживал взгляд то на одном рабочем, то на другом, а потом опускал веки и терпеливо прислушивался к себе.

Но слышал лишь молчание. Сердце не отзывалось ни на одну из картин.

Может быть, будь хоть кто-то из этих существ без бороды, в джинсах и свитере, Авденаго и испытал бы к нему родственные чувства. Но все они были облачены в грязно-коричневую рванину, все заросли волосом и были покрыты пылью и комками глины. Ни цвет кожи, ни разрез глаз не воздвигает таких непроходимых барьеров между людьми, как проклятые категории «умытости-неумытости», «бородатости-безбородости», «оборванности-ухоженности». Негр и белый гораздо больше похожи друг на друга, нежели умытый и чумазый. Да что там негр — тролль гораздо ближе белому человеку, если тролль добротно одет и пахнет приятно: горьким дымком и шерстью дикого зверя.

Вот почему Авденаго упорно не признавал в рабочих с тачками своих собратьев по расе. «Если они люди, — решил он после того, как очередное костлявое существо протащилось мимо, звеня цепями и сверля землю угрюмым взглядом, — то я, очевидно, нет. Хвала Пяти Ветрам, что это так!»

Они остановились перед входом в ту пещеру, которая причиняла Тахару столь невыносимые страдания.

— Не хочешь ли заглянуть внутрь? — осведомился Тахар.

— Мне не хотелось бы проделывать путь в темноте без провожатого, — ответил Авденаго.

— Я буду твоим провожатым!

— Ты ведь мучаешься, когда приближаешься к медной жиле, — возразил Авденаго. — Было бы невежливо подвергать тебя лишним страданиям.

— Подвергаться страданиям — мой долг, — ответил Тахар. — А ленивые и неблагодарные скоты этого не понимают! — Он погрозил кнутом веренице рабочих, проходивших с тачками по дорожной спирали. — Думают, что только они одни здесь мучаются. Воображают, будто жизнь должна вообще протекать без мучений.

— Жизнь никому ничего не должна, — изрек Авденаго.

— Образ мыслей, достойный тролля, — в очередной раз похвалил его Тахар.

«Не слишком ли часто он это повторяет? — подумал Авденаго. — Наверное, он ужасно хочет мне угодить…»

От этой мысли сладкое тепло разлилось у Авденаго по кончикам пальцев.

Все-таки здорово быть могущественным.

Если бы он был ничтожным, его улыбка не стоила бы и гроша — ее бы просто никто не замечал. А так от его улыбки расцветают счастьем лица. Ну, по крайней мере, одна троллиная физиономия.

Тахар снял со стены факел, зажег его, и они углубились во тьму тоннеля.

Сначала Авденаго не видел ровным счетом ничего, кроме каменной стены и грубых бревенчатых подпор. Оранжевое пламя факела все время прыгало впереди, так что глаза начинали болеть от чересчур яркого света.

Затем тоннель немного расширился, подпор стало больше, и замелькали другие огоньки. Теперь Авденаго видел гораздо лучше. Полтора десятка факелов были воткнуты в специальные держатели на стене. Они озаряли большую пещеру, в которой стоял страшный грохот: там трудилось больше десятка рабочих. По дну пещеры когда-то протекала река, но теперь она вся была завалена пустой породой и песком. Под ногами хлюпало и чавкало и изредка, пробившись в микроскопическую паузу между ударами молотков о камень, доносилось журчание подземной воды.

Авденаго видел, что камень действительно поддается с трудом. Люди отбивали кусок лишь после долгих усилий.

— Это здесь, — сказал Тахар, с тоской втягивая ноздрями воздух. — Я чую ее запах, она проникает ко мне в кровь и — о-о! — причиняет боль.

Он с силой хлестнул по плечам рабочего, оказавшегося ближе других.

— Слыхал? Я страдаю, ты, бездельная тварь! Я страдаю! Я страдаю, а тебе и дела нет! Ты не страдаешь! Ты ленишься! Ты не хочешь прекратить мои страдания!

— Оставь его, — сказал Авденаго, морщась. От рабочего пахло слишком резко. «Наверное, это запах страха, — подумал Авденаго. — Запах бессильной человеческой злобы. Они все тут злые».

— Он не страдает, — почти жалобно сказал Тахар.

— Я буду страдать вместе с тобой, — утешил его Авденаго. — Нарочно приму какое-нибудь снадобье, чтобы вызвать у себя запор. Хочешь?

— Очень хочу, но… это слишком большая честь для меня!

— Ничего, — сказал Авденаго. — Я ведь потом уеду на Великий Камбай и сразу же приму другое снадобье, чтобы восстановить пищеварение.

— Все равно, это великая жертва.

Они обменялись дружескими тычками, и вдруг Авденаго громко чихнул. Тахар нашел это восхитительным и расхохотался. А пещера отозвалась едва слышным гулом.

Если бы Авденаго по-прежнему оставался в полной мере человеком — и ничем, кроме человека, — он не почувствовал бы этого гула; но в своем нынешнем состоянии он обостренно воспринимал малейшие изменения в окружающем мире. Может быть, то давал о себе знать один из даров Морана Джурича.

Очевидно, Моран все-таки заботился о том, чтобы его «экстремальные туристы» не погибали в чуждом для себя мире. По крайней мере, не погибали сразу. Благодаря полученному от Морана бонусу, они ухитрялись закрепиться и продержаться некоторое время. Не снабжай Моран своих подопечных некоей толикой «харизмы» или, быть может, таинственных умений, их скорая и бесславная смерть была бы просто неизбежной.

Гул осторожненько прохаживался в толще горных пород и не спешил повышать голос и предупреждать об опасности. Он копил силы, чтобы то, что его породило, обрушилось на головы внезапно.

— Уйдем отсюда, — сказал Авденаго и стукнул Тахара кулаком между лопатками. — Быстрее.

Тахар скривился. Его оранжевые зубы блестели от слюны.

— У меня приближается приступ, — прохрипел он. — С моей стороны было слишком самоотверженно приводить тебя сюда. Ты прав — пора уходить.