Журнал «Если», 2004 № 08 - Бачило Александр Геннадьевич - Страница 68

— Я просто пытался наладить линию связи.

— Так или идаче, бедя ужалила оса, — мрачно объявил мистер Леру. Он пытался разглядеть распухший нос, но глаза начинали косить, и он боялся, что они останутся такими навсегда. Кстати, бабушка всегда ему это предрекала. Но она к тому же говорила, что он покраснеет, раздуется, как иглобрюхая рыба, и умрет, если его ужалит оса, а он вовсе не умер.

Выходит, старушка была психопаткой?

— Представьте, я винил во всем порочных белых англосаксонских протестантов, — в раздумье пробормотал Дитер, глядя на свои мега-часы. — Так или иначе, у нас осталось два часа шестнадцать минут, чтобы исправить то, что вы наделали, и вернуться к обрыву. Или мы увязнем здесь навсегда.

— Молчать! — крикнул один из стражей. Его копье уткнулось Дитеру в спину.

И они замолчали. Из темноты начали просачиваться стоны раненых, и мистер Леру изо всех сил старался не думать о волках. Он прислушивался к болтовне стражей. Подъехал высокомерного вида всадник в покрытой пятнами кожаной куртке и презрительно посмотрел на пленных. Как все аристократы, он напоминал настройщика фортепиано. У него не было бороды, а длинные усы обрамляли рот и подбородок. Всадник рядом с ним казался покрепче — широкие плечи, округлое брюшко. Именно он сегодня сплотил войска, сняв шлем.

— Вильгельб Завоеватель, — сообщил мистер Леру Дитеру.

— Этот? — переспросил Дитер. — Может быть, я сумею убедить его оставить это занятие и вернуться во Францию…

— Вы с уба сошли!

— Нет пределов тому, что может сделать опытный коммуникатор.

— Почебу вы де влюбились в кого-дибудь еще? Ведь есть да свете дабы, ради которых совсеб де обязательдо бедять ход истории.

Но Дитер не слушал. В нем снова проснулась одержимость.

— Все это время я полагал, что мы должны изменить динамику англосаксонской культуры. Это было глупостью!

— Да, — согласился мистер Леру.

— Потому что если норманны берут верх, то изменить следует именно их! Мы возвысим их сознание, понимаете? Я создам группы встреч, дискуссионные группы ровесников, группы терапии, контактные группы…

— Дитер, это среддие века. Здесь не божет быть дичего удобдого. У дих дет даже цедтральдого отопледия.

— И комитеты, чтобы блокировать все несправедливости, пока они не создадут цивилизованное общество, — продолжал Дитер. — Вы будете моим переводчиком?

— Дет.

— У меня степень бакалавра естественных наук, мне не нужен был язык, и все, что я прошел в институте, — это двухнедельный курс испанского. Но, в отличие от вас, я готов рискнуть.

Он направился к герцогу Вильгельму и остановился около его стремени.

— Es usted la employer action affirmatif?[13]

Два десятка вооруженных солдат бросились на Дитера и повалили его на землю.

— Прошу вас, де убивайте его, — вступился мистер Леру.

Герцог слегка откинулся назад, чтобы рассмотреть наглеца.

— Как твое имя? — спросил он.

— Леру.

Герцог слегка наклонил голову, затем его губы расплылись в широкой улыбке. Он перегнулся и сбил шлем с головы стражника рядом с собой, словно крышечку с бутылки, открыв на всеобщее обозрение густую шапку рыжих волос.

— Le roux, aussi![14] — проревел он, откинул голову назад со смехом, напоминающим рев потерявшегося в тумане буксира. Это было самое забавное, что ему приходилось слышать со времен, когда он рвал носы и отрезал уши горожанам Алансона.

Мистер Леру выглядел мрачно. Хотя он иногда размышлял над тем, что его фамилия может быть французской, но никогда не задумывался над возможностью своего происхождения от рыжего норманна. А теперь он стоял лицом к лицу с грубым мужланом, который мог быть его собственным предком. Он смотрел на дыры между желтоватыми клыками, на белый шрам, бежавший по щеке от носа, будто лыжня на Снежной горе, на бледно-голубой мертвый глаз и другой, живой и блестящий.

— Надеюсь, у вас нет детей мужского пола? — спросил мистер Леру.

— Le roux, aussi! — трубил в тумане Вильгельм, на случай, если кто не услышал. Его прервал шум в темноте, и еще несколько солдат приблизились к огню, волоча с собой своих пленников.

— Regardez la bonne chance![15] — радостно крикнул один из них, откидывая капюшон своего пленника.

— Эльфайн! — задохнувшись, выговорил мистер Леру.

Она не поднимала глаз.

— Une fille![16] — воскликнул Леру-прототип.

— Эльфайн? — повторил мистер Леру.

Она взглянула на него сухими глазами, откинула назад рыжие волосы. Широкое лицо и кроличьи зубы делали ее еще более уязвимой. Рыжий схватил Эльфайн за волосы и заставил повернуться к нему.

— Перестаньте! — прохрипел мистер Леру, удивив даже самого себя.

— Сеньор, — запротестовал рыжеволосый стражник. — Она наша!

— У нее на глазах сегодня убили мужа, — сообщил мистер Леру.

Улыбка герцога Вильгельма потускнела. Он перевел взгляд со стражника на Эльфайн, взирая как бы издали, словно думая о дочери дубильщика кож из Фалеза, которую его отец взял на берегу озера, где девушка мирно стирала белье.

— Возьми всю остальную Англию, — велел герцог, выпрямляясь в седле. — Предоставь ей горевать.

Рыжий стражник неохотно поклонился, бросив искоса взгляд на Эльфайн.

— Сейчас я произнесу прорицание, и оно окажется истинным, — сказал мистер Леру на самом своем лучшем французском языке. — С этого дня вас будут именовать Вильгельмом Завоевателем.

Герцог улыбнулся.

— Все лучше, чем Вильгельмом Бастардом.

Он дал знак стражникам отпустить Дитера, затем повернул коня и ускакал в историю.

Мистер Леру принял мех с водой от собрата-пленного и передал его Эльфайн. Она напилась и вытерла рот тыльной стороной руки. В ней была сила, которая показалась ему необычайно привлекательной. Он взглянул за нее, на красное небо на западе. Закат уносил не только прожитый день. Мир потерял нечто удивительное и чудесное. Несмотря на все хвастовство, Хротфут обладал отвагой, и Дреориг, вопреки своей мрачности, отличался проницательностью, свойственной немногим.

Мистер Леру почувствовал необходимость обозначить конец этой эпохи. Для его поэтических намерений староанглийский не подходил, но у него были остатки «Мэлдона». Он пролистал книгу. Первые слова на уцелевшей странице «…были разбиты». Как верно. Он прочистил горло и при мерцающем свете костра начал читать, нет, скорее, декламировать — тихо, вполголоса.

— Поэт! — прошептал один из пленных. — Сплетающий слова!

Мистер Леру покраснел. Он не был поэтом, он только декламировал чужие строки, но все остальные придвинулись ближе, чтобы найти утешение в знакомых ритмах.

— Прекрасно, дружище, — прошептал Дитер. — Пусть им будет хорошо, а я пока что-нибудь придумаю.

У кого-то оказалась при себе арфа, и четыре торжественных удара по струнам отмечали каждую строку. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Как юные воины отказались от своих коней и велели их увести, как родственник Оффы отпустил его сокола, а Эдрик дал клятву, как герольд викингов насмехался и упрекал, а Бьортнот разрешил врагам переправиться через реку, как Элфнот и Вульфмаер пали. На глазах у всех блестели слезы, ведь мистер Леру показал сегодняшнее поражение в зеркале другого, случившегося семьдесят пять лет назад. Он добрался до последней страницы: старый слуга Бьортнота призывает его воинов сражаться, даже зная, что они должны погибнуть.

На обрывке были еще строки о Годрике, бросающем копье в приближающегося неприятеля, но комок, стоявший в горле мистера Леру, сделался слишком большим, чтобы можно было продолжать.