Ночной позор - "GO-блин" - Страница 52

• Предыдущая
• 52/61
• Следующая

Поезд медленно полз среди невысоких холмов, проезжал мимо деревень, угрюмых коров и обломков былой колхозной мощи нашей великой державы.

Удивительно, что все это еще не растащили на металлолом. Тут же немалые деньги можно поднять… Кстати, мысль. Останусь жив, арендую грузовик, загружу железяками, один вон трактор за сколько можно сплавить… Главное в решении жизненных вопросов — практический подход.

Пиво в поезде можно пить совершенно открыто, водку — если прятать бутылку под сиденье. Милиция смотрела на все сквозь пальцы, лишь бы был порядок.

Скоро и я, утомленный злоключениями, придремал на жесткой лавке. Кому могла прийти в голову мысль оснастить электрички деревянными скамейками, к тому же, скользкими? Вообще, как мне кажется, проектировщик этих вагонов сделал все, чтобы они оказались как можно более неудобными для человека. Кто трясся пять часов на еле трюхающем электроне, тот поймет меня. Да еще солнце, блин, сквозь окна запыленные прямо в глаз светит. Я уже и так, и так пересаживался, но дорога, согласно известному всем закону мироздания, осуществляла очередной поворот, и солнце вновь оказывалось как раз напротив моего окна.

— Хочешь, я тебя вырублю? — предложил Утка, которому мои ерзанья мешали придаваться бессовестнейшему расслабону. И это когда товарищ рядом задремать не может! — Сперва ничего даже и не почувствуешь, а когда проснешься, голова малость поболит, может, тошнить будет, но немного…

Я от такой услуги, понятно, отказался.

Мы проехали упоительно заброшенную Лососиху, историческое Ханженково, забавную станцию Карандашную, призрачную Миклухо-Маклаевку, похмельную Сардинку, памятное мне Едальцево, страшный Сто Первый Километр, за которым, по слухам, кончается мир, чудесные Такие Края, целебный Горячий Ключ и известную производством консервированного зеленого горошка Сатанеевку, пока не добрались наконец до укрывшейся в заповедных сосновых лесах, воспетых Чеховым, станции Фенольной.

Пассажиры принялись закрывать поднятые по случаю первой жары окна. Пока поезд, высоко взвизгивая тормозами, замедлял ход, я успел рассмотреть ржавую цистерну с откинутым лючком. Из лючка вовсю валил самого подозрительного вида желтый пар.

— Че, говоришь, за город? — спросил я, принюхиваясь.

— Фенольная-Бензольная,— сказал Утка.— Здесь в былые времена на всю страну нафталин разливали. Помню, нам тут пришлось сумасшедшего вампира отлавливать. Он, бедняга, состоял в гражданском браке с бригадиршей цеха бензольных соединений. Укусил ее в порыве страсти, и видимо чем-то таким из крови своей возлюбленной угостился, что сделался от этого зависим, и повадился подкарауливать юных работниц фабрики после смены, у самой проходной. У меня, кстати, роман с одной из спасенных жертв приключился. Я ее недавно встретил, волосы выпали, зубов нет… Опасное производство. А еще ведь и тридцати лет не прошло!

— То-то я смотрю, деревья тут какие-то перекрученные.

— А ты как думал? Сплошной мутаген крутом,— блеснул ученым словом Утка.— Ты еще детей здешних не видел.

— Хорош городишко. Я б тут не жил.

— Жил бы. Куда б девался? Но плохо и недолго,— подбодрил меня оперативник.— Радуйся еще, что нам в Артемьевск не пришлось наведаться. Там вообще, в соляных пещерах, где раньше курорт был, и шампанское, помнишь, какое разливали? Один из лучших сортов, в мире. Любил я это шампанское из горла подряд по три бутылки выпивать, а потом…

— Так что с шахтами?

— С учетом экономического кризиса, там недавно могильник для атомного топлива устроили. Со всего мира к нам отходы везут.

— Откуда ты такой грамотный? — удивился я.— С виду вроде ду… э-э-э… человек человеком, а ты вон, оказывается, какой умный!

Черт, чуть было не ляпнул, что я про товарища думаю. Прищепку что ли себе на языке оборудовать?

Мы перешли железнодорожные пути по гулкому мостику — виадуку или акведуку; ровно в два раза превосходящий меня познаниями человек легко сможет выбрать подходящее слово, и оказались в каких-то нездоровых зарослях, после зимы еще не обросших чахлой листвой. К вездесущему химическому запаху, который жег гортань и горчил слюну, вызывая навязчивое желание плеваться, мы быстро притерпелись, он сделался как бы частью окружающего пейзажа, такой же, как изогнутые коленцами трубы с остроконечными шапочками поверху, и зловещего вида серые строения, в недрах которых происходили страшные химические процессы.

— А далеко?

— Да за городом тут. Хорошо, что мы днем приехали, засветло доберемся.

Я с трудом представлял себе хранилище могучего артефакта, древнего, как, например… ну я не знаю.

— Одного не понимаю. Почему эта дубина все время на место возвращалась?

— Никто не знает.

— А мы узнаем?

— Мы узнаем.

Славный ПГТ, именуемый согласно градообразующему предприятию Феноловкой, Бензоловкой, а также Мориловкой, это неофициально, среди местных жителей, вызвал у меня приступ мгновенной ностальгии. Аккуратные двухэтажные домики из серого от времени кирпича, с деревянными лестницами и толстыми стенами, аккуратно подбеленные бордюры, памятник Ленину на площади перед дворцом культуры, колонны которого показывают ржавую арматуру под осыпавшейся известкой… В точно таком же городишке прошло мое безоблачное советское детство. Вместо вездесущего запаха в родном моем Камнемольске был грохот от взрывов на горных выработках. От взрывов этих дрожала земля и валилась посуда с полок.

Дома на моей малой родине были газофицированы… Как-то это, наверное, по-другому пишется. Газ привозили в больших баллонах, которые запирались на замок под красивые фигурные решетки. Баллоны подключали к системе, которая питала сразу несколько домов.

В детстве я никак не мог понять, почему взрослые так противятся нашему ребяческому увлечению жечь костры прямо рядом с этими решетками. Лишь теперь я в некоторой степени разделяю чувства гонявшегося за мной с ремнем соседа. В самом деле, жахнуло бы так, что полгорода снесло бы, а то и больше. Эх, золотое время…

Автостанция была такой же, как и весь городок, не тронутой временем, словно только вчера отгремело ее торжественное открытие, освященное клятвенным обещанием выполнить пятилетку за четыре года.

Мы уселись в старенький «ЛАЗик», автобус Львовского производства, что-то вроде «Запорожца» среди крупного пассажирского автотранспорта. Автобус ехал на фазенды, забирать первых весенних огородников с принадлежащих им участков. В маленьком городке фазенда — это не дача, а необходимое продовольственное подспорье.

Утка с трудом уместил свои ноги, незаметно оторвав переднее сиденье от пола и сдвинув его вперед. Надо бы и себе, что ли, в спортзал с ним походить. Пускай научит тягать железо и правильно уклоняться от ударов.

— Уже скоро,— сказал мне оперативник.

Скоро двухэтажные домики кончились, и началась какая-то и вовсе деревня, с тряскими щебенчатыми дорогами. Видимо, щебенки здесь было с избытком, автобус увязал в ней колесами, ревел мотором и медленно пробирался вперед.

Утка попросил остановиться у колодца. Не без облегчения покидая пыльный салон, я протиснулся через узкую дверь и спрыгнул на старый, проросший травой асфальт.

— Хорошо-то как! — воскликнул оперативник, вдыхая полной грудью. Видимо, мы достаточно далеко отдалились от проклятого предприятия, и воздух был по-деревенски чист и приятен.

Утка, пленившись романтикой, рявкнул в шахту колодца что-то нецензурное, с удовольствием прислушиваясь к эху, после чего столкнул ведро вниз и, покрутив ручку ворота, поднял его обратно. Оперативник заставил меня полюбоваться, как красиво играет на цинковом дне прозрачная вода.

Затем мы сделали по глотку, у меня заныли зубы, и вообще, от всего этого пропахшего курятником очарования, присущего молоку и сену, мне всегда хотелось материться.

— Сейчас будет самое опасное место,— сказал Утка, когда мы ступили на заповедную землю дачных участков.— Если примут за грабителей, что картошку пришли воровать, пристрелят без разговоров. Народ нынче агрессивный пошел, пальбу открыть готов по любому поводу.

• Предыдущая
• 52/61
• Следующая