Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 23
- Предыдущая
- 23/114
- Следующая
А ведь в неконтролируемом одиночестве находился и Эрромиорг. Кстати, венценосный крэг был, по-видимому, ближе всего именно к нему. Но не кто иной, как Эрм, так гордившийся своей должностью сенешаля, больше всех терял в случае любой перемены существующего положения вещей.
Так же незаметно друг для друга не могли исчезнуть Сорк и Флейж, остававшиеся в Урочище Белых Тараканов. Ну а если все-таки допустить, то кто из них?..
Сорк — такой же невзрачный, как и Дуз, только лицом покруглее; скромный, не терпящий роскоши и вычурности — даже его крэг, помнится, был без хохолка. Во всем, что называется — золотая середина. Такие не бывают персонально незаменимыми, но на них держится если не все королевство, то уж точно — его войско. У таких ровно столько верности, чтобы никогда не изменить своему долгу, и недостает хитрости, чтобы в случае, если это все-таки произойдет, совершить это бесследно и безнаказанно. Да, крэг у него был серенький и поэтому, наверное, и его самого командор как-то назвал «серым, как штаны пожарника». Нет, коварный предводитель крэгов, изощренный в хитросплетениях интриг и заговоров, никогда не выбрал бы себе в помощники такого бесхитростного служаку, как Сорк.
И последним в этом невеселом списке оказался Флейж, рыжий насмешник, о котором Юрг после пересказа плачевной истории о Ромео и Юлии отозвался: «Ну этот — помесь Тибальда и Меркуцио». Мона Сэниа плохо представляла себе того и другого, но одно она знала точно: если бы бесславно почившая тварь явилась к Флейжу с посулами или угрозами, то ему в любом случае и договорить не удалось бы: его венценосную голову ожидала бы та же самая участь, что и в этот раз от руки Харра по-Харрады. Кстати, о местонахождении последнего ни Сорк, ни Флейж тоже не подозревали.
Наступила минута уныния.
— Что же нам остается, муж мой, любовь моя? — шепотом, полным глубочайшего разочарования, вопросила мона Сэниа.
— Вынужден констатировать, что осталось самое невероятное: мы сами… Нет, это бред какой-то!
— Тогда — как это у вас на Земле называются люди, разыскивающие преступников?
— М-м-м… детективы, если память мне не изменяет.
— Ну, так вот: мы с тобой просто никудышные де-тек-ти-вы. Я верно произнесла?
— Ты и мыслишь правильно: где-то в своих рассуждениях мы допускаем принципиальную ошибку. Глупейшую притом. Но…
— Одно только «но»?
— И одного хватит! — Он неожиданно сгреб ее в охапку, неуклюже, по-медвежьи — адреналин, взвинченный до предельного градуса всеми дневными происшествиями, ударил-таки в голову. — Мне совсем не нужно, чтобы ты была детективом — оставайся только всегда такой, как сегодня… Ты бы видела себя со стороны! Я всегда чувствовал, что в тебе дремлет королева, мое твое величество… Мое…
— Ох, не в детской же… Погоди. Это, наверное, оттого, что мне предложили стать властительницей всего Джаспера. На правах регентши. Вот я и вошла в роль.
— Тебе? Трах-тибидох! И кто же? Папенька?
— Ну что ты! Покойник. Собственной персоной.
— Та-а-ак, он, оказывается, еще успел наделать тебе гнусных предложений? Вот и оставляй тебя одну. Да, как снег на голову.
О, древние боги — снег! Снежок на голову был тогда, когда она услышала голос отца. А вот все последующее — это уже был обвал. Лавина. А ведь она еще не рассказала Юргу и половины всего, что с ней сегодня приключилось. Только это — после. После…
А после была все та же неизбывная нежность, и любимые руки, замыкающие ее в теплый кокон отчуждения от всего мира, и шорох потрескавшихся губ, повторяющих беззвучно, но узнаваемо: «Королева… моя королева…» Постороннему слуху это сонное бормотание показалось бы или слишком высокопарным, или до унизительности пошлым — но разве можно дозволять чужому уху подстерегать слова, бездумно рождаемые одним дыханием?.. Королева. А почему — нет? Довольно чувствовать себя изгнанницей, из милости пригретой великодушным Алэлом. Да, королева. Королева сказочного бирюзового царства. Обласканное морем крошечное королевство с ящеричным именем — Игуана; причудливый кораблик в невообразимых просторах беззлобных индиговых волн; недвижный кораблик, осененный изумрудными парусами неувядаемой зелени… «Моя королева, — донеслось из жаркой темноты, — я и не надеялся, что ты подаришь мне еще одну такую же ночь, как тогда, когда мы с тобой занимались любовью в лесу, на цветущем огненном папоротнике…»
Лиловым крылом отчаяния полыхнуло и исчезло сказочное королевство.
Потому что этого никогда не было на цветущем папоротнике!..
— Что ты? — Он встревоженно поднялся на локте. Немигающие глаза слепо глядели вверх, где сквозь мутноватый потолочный купол так же незряче стыла предутренняя луна.
— Да что с тобой? Я совсем забыл, что ты умаялась на Свахе, маленькая моя… Ну, спи спокойно, а завтра я все хлопоты возьму на себя.
Как бы не так — из детской послышалось требовательное вяканье безымянного младенца. Она стремительно поднялась, нашаривая свой офит и радуясь поводу отсрочить такое страшное для нее объяснение. Но Юрг из солидарности тоже покинул свое ложе и теперь горестно вздыхал у нее за спиной:
— Он же, стервец, каждую ночь по пять раз будет тебя вздергивать… Завтра с утра пораньше надо попросить у Ардиньки, чтобы подыскала кормилицу, а нет, так просто на ночь его под бок козе пристраивать… Хочешь, я его подержу, пока ты молоко греешь?
— Не нужно.
— Нет, ты определенно какая-то не такая. Может, я что-то не так сказал?
Не так… «Мы с тобой занимались любовью в лесу, на цветущем огненном папоротнике».
— Заниматься можно рукоделием, — проговорила она сухо. — Или стряпней. Или танцами. Но любовь — это не то, чем занимаются.
Он как-то равнодушно вздохнул, позевывая:
— Ну, извини. У нас просто так говорят. Если я тебе не нужен, то я пойду, а? — и пошел. Поговорил со своей королевой и пошел спать, звездный эрл…
А она, накормив ненасытного карапуза, так и пролежала до утра, устремив свой невидящий взгляд вверх, туда, где уже не светился стертый пятачок последней луны.
Наутро, едва открыв глаза, командор, как видно, решил взять реванш за все вчерашнее: прежде всего, погнал Флейжа в королевскую резиденцию, за Ардиенью; когда та прибыла, осторожно, на цыпочках прокрался в детскую и вынес на белый свет новообретенного члена их семейства. Младшая царевна ахнула, всплеснув руками, восторженно и чуточку испуганно. Словно и не человеческого младенца увидала, а детеныша чуды-юды. Правда, сразу же спохватилась, принялась разматывать мокрые пеленки.
Малыш отпихивал ее крепкими длинными ножками и счастливо ухмылялся.
— Как его нарекли? — спросила Ардиень, тоже не удержавшаяся от ответной улыбки.
А это мы сейчас спросим, — Юрг направился к Харру, все еще отсыпавшемуся после всех своих одиссей возле привратного кораблика; добровольная нянька неуверенно последовала за ним. — Эй, счастливый папаша, день на дворе!
Спящий с трудом приходил в себя. Разлепил веки, уставился в утреннее небо, и на его осунувшемся лице отразилась такая тоска, какая только овладевает человеком в преддверьи смертного часа.
Командор с царевной переглянулись — было очевидно, что отнюдь не осчастливленного своим возвращением менестреля надо из этого состояния как-то выводить.
— М-да, — пробормотал Юрг, — прибежали в избу дети, второпях зовут отца… Тятя, тятя, как сыночка-то кличут?
Харр медленно сел, подтянув под себя ноги. Глядел он опять в никуда, устремляя мутноватый взор между Ардиенью и командором. Неизгладимые видения прошлого маячили перед ним, заслоняя все настоящее.
Мона Сэниа, поднявшаяся при звуках чужого голоса, вышла из своего дома, инстинктивно перепрыгнув через то место, где вчера топорщилась кучка перьев; но дальше не пошла, наблюдая за всем происходящим издалека и почти так же безучастно, как и блудный странник.
Между тем младшая Алэлова дочь достала спрятанную на груди коробочку с золотистой цветочной пыльцой, обмакнула в нее мизинец и, гибко наклонившись над чернокожим великаном, нарисовала на его лбу, между убегающими вверх косичками бровей, крошечное солнышко — знак просветления. Харр тряхнул головой, так что несколько золотых пылинок ссыпалось ему на нос, и уже достаточно осмысленно уставился на царевну.
- Предыдущая
- 23/114
- Следующая
