Кто предал СССР? - Лигачев Егор Кузьмич - Страница 6

– Нам его не объехать и не обойти…

Большое внимание Андропов уделял и развитию нашей политической системы. Но и в этом вопросе считал необходимым прежде всего советоваться с народом: ведь это Юрий Владимирович ввел в практику предварительное обсуждение важных партийно-правительственных решений непосредственно в трудовых коллективах, на заводах.

Все идеи Андропова здесь не перечислить, но в этой книге мне еще не раз придется возвращаться к тому памятному году, когда великая держава начала разворачиваться на новый курс. Хотя здоровье отпустило Юрию Владимировичу мало времени, но он оставил такой глубокий след в истории, что народ помнит, чтит его. Народ принял его призыв: настрой на дела, а не на громкие слова!..

Машина, которая везла меня к Андропову, свернула на Рублевское шоссе. Сопровождающий – товарищ из девятого управления КГБ, которое ведало охраной членов Политбюро и секретарей ЦК, сказал, что едем мы в Кунцевскую больницу. Въехав через главные ворота, мы свернули налево, к двум одинаковым двухэтажным домикам. Поднялись на второй этаж, разделись. И мне указали, как пройти в палату Юрия Владимировича.

Палата выглядела очень скромно: кровать, рядом с ней несколько каких-то медицинских приборов, капельница на кронштейне. А у стены – маленький столик, за которым сидел какой-то человек.

В первый момент я не понял, что это Андропов. Я был потрясен его видом и даже подумал: может быть, это вовсе не Юрий Владимирович, а какой-то еще товарищ, который должен проводить меня к Андропову?

Но нет, это был Андропов, черты которого до неузнаваемости изменила болезнь. Негромким, но знакомым голосом – говорят, голос у взрослого человека не меняется на протяжении всей жизни – он пригласил:

– Егор Кузьмич, проходи, садись.

Я присел на приготовленный для меня стул, но несколько минут просто не мог прийти в себя, пораженный тем, как резко изменилась внешность Андропова. Поистине, на его лицо уже легла печать близкой кончины. Юрий Владимирович, видимо, почувствовал мое замешательство, но, надеюсь, объяснил его другими причинами – скажем, просто волнением. И удивительное дело, стал меня успокаивать:

– Расскажи-ка спокойно о своей работе, какие у тебя сейчас проблемы?

Я знал, что предстоит встреча с человеком больным, которому вредно переутомляться, а потому заранее приготовился к ответу, который занял бы не более десяти минут. Но Андропов прервал минут через семь:

– Ну ясно, хватит… Я тебя пригласил для того, чтобы сообщить: Политбюро будет выносить на предстоящий Пленум вопрос об избрании тебя секретарем ЦК. – И снова перейдя на «вы», как бы полуофициально добавил: – Вы для нас оказались находкой…

Принесли чаю, и мы неторопливо беседовали еще минут пятнадцать о текущих делах в стране. Юрий Владимирович был одет не столько по-больничному, сколько по-домашнему – в нательную рубашку и полосатые пижамные брюки. Я вглядывался в его лицо и по-прежнему не узнавал того Андропова, которого привык видеть в работе. Внешне это был совсем другой человек, и у меня щемило сердце от жалости к нему. Я понимал: его силы на исходе.

Попрощались мы спокойно, по-мужски. Больше мне не пришлось увидеть Юрия Владимировича живым, и я навсегда сохранил в памяти тот декабрьский вечер в больничной палате.

Через несколько дней состоялся Пленум, на котором меня избрали секретарем ЦК. Предложение вносил Черненко, который вел Пленум, и сослался на мнение Андропова. Перед Пленумом Константин Устинович со мной не беседовал, да и на заседание Политбюро для предварительного рассмотрения вопроса меня не приглашали. Потом Горбачев рассказал:

– Члены Политбюро очень хорошо встретили предложение об избрании тебя секретарем. Особенно поддержали Громыко и Устинов.

Когда после Пленума я пришел в свой кабинет, в моей приемной уже сидел тот самый товарищ из девятого управления КГБ, который отвозил меня в больницу к Юрию Владимировичу. Он стал моим «прикрепленным». А вечером того же дня западные радиоголоса передали сообщение о моем избрании, сопроводив его таким комментарием: новый секретарь ЦК Лигачев – аскет, скромен в быту, полгода назад переехал в Москву с одним чемоданом.

Самое удивительное в том, что это была сущая правда. Но откуда они узнали, что я действительно переехал в Москву с одним чемоданом и толстой связкой написанных от руки выступлений и докладов, накопившихся за семнадцать томских лет?

А вскоре началась подготовка к выборам в Верховный Совет СССР, и я вылетел в Томск для предвыборных выступлений. Остановился в знакомом месте на даче у Синего Утеса. Именно там поздним вечером 9 февраля 1984 года и застал меня новый звонок Горбачева:

– Егор, случилась беда, умер Андропов. Вылетай. Завтра же утром будь в Москве, ты здесь нужен…

Официальная шифровка о смерти Андропова поступила в Томский обком только утром. Но я в это время уже подлетал к Москве, – когда летишь с востока на запад, выкраиваешь время: в восемь ноль-ноль вылетаешь из Томска по местному времени, и в восемь ноль-ноль приземляешься в столице, но уже по московскому времени. Разница между Москвой и Томском, как я уже писал, четыре часа, но и время полета – четыре часа.

В то же утро в кабинете Зимянина мы писали некролог. Было нас человек пять-шесть, среди них, помню, Замятин, Стукалин, Вольский, помощник Андропова, кто-то еще. Когда написали о Юрии Владимировиче – «выдающийся партийный и государственный деятель», кто-то из присутствующих засомневался:

– Не слишком ли мы преувеличиваем роль Андропова? Генсеком-то он работал совсем немного времени, всего лишь год с небольшим.

Но я возразил:

– Дело не во времени, не в сроках, а в тенденции развития, в результатах!

У В.И. Ленина есть интересная мысль о том, что исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно со своими предшественниками.

Черненко был избран Генеральным секретарем, как говорится, без проблем. На Пленуме его кандидатуру выдвинул Председатель Совета Министров Тихонов, она была поддержана, и все прошло гладко. Заминка произошла несколько позднее, когда на организационном заседании Политбюро Константин Устинович внес предложение поручить проведение заседаний Секретариата ЦК Горбачеву. Черненко, видимо, понимал, что тут нужен человек энергичный, молодой, физически крепкий.

Однако не все члены Политбюро придерживались столь здравой точки зрения. На предложение Генсека немедленно откликнулся Тихонов.

– Ну Горбачев превратит заседание Секретариата в коллегию Минсельхоза, будет вытаскивать туда сплошь аграрные вопросы…

Было ясно, что это лишь формальный повод отвести кандидатуру Горбачева, но кое-кто за это ухватился, раздалось еще несколько реплик, выражавших сомнение. А «за» предложение Генерального секретаря высказался Устинов.

И тогда, используя свой дипломатический опыт, слово взял Громыко. Чтобы снять возникшую напряженность, он предложил соломоново решение:

– Давайте подумаем, не будем сейчас торопиться. И позднее вернемся к этому вопросу.

Однако несколько флегматичный, слабый здоровьем Черненко неожиданно проявил характер и твердо сказал:

– Я все-таки настаиваю на том, чтобы вы поддержали мое предложение доверить ведение Секретариата товарищу Горбачеву.

Да, произошло именно так, из песни слова не выкинешь. Хотя между Черненко и Горбачевым никогда не было близости, Константин Устинович сам решил выдвинуть Михаила Сергеевича на неофициальный второй пост в высшей партийной иерархии, твердо отстаивая эту линию, и настоял на своем. Вообще Черненко был человеком далеко не таким простым и однозначным, каким быстро представили его иные журналисты уже в перестроечный период.

И при нем, хотя и не без осложнений, роль Горбачева продолжала возрастать.

Заминка, случившаяся на заседании Политбюро, когда Черненко предложил поручить ведение Секретариата ЦК КПСС Горбачеву, указывала на то, что после «года Андропова» наступают новые времена. Впрочем, точнее было бы сказать: не новые, а старые. «Брежневский экипаж» членов ПБ сохранился почти полностью, и многое стало возвращаться на круги своя. Я не хочу рисовать то поколение политиков одной лишь черной краской, среди них были одаренные, по-настоящему деловые люди. Но даже среди тех, кого по тогдашним понятиям можно было считать передовыми, Андропов заметно выделялся. Он заглядывал вперед, за пределы собственной жизни, что, по известному изречению Черчилля, и отличает истинного государственного деятеля от политика, озабоченного лишь исходом очередных выборов.