Война Роузов - Адлер Уоррен - Страница 34

• Предыдущая
• 34/57
• Следующая

— Равно как и Энн.

— Энн жива.

— Ну и Мерседес могла бы жить, если бы не этот твой дурацкий Шерлок Холмс, — он посмотрел на нее и покачал головой. — Я не убивал ее. Я вообще не убиваю животных. Ее раздавил твой детектив, когда удирал отсюда в своем фургоне.

Она пыталась справиться с шумом в голове.

— Это ты виноват, — сказала она, не в силах подавить панику. — Может быть, не прямо. Но виноват. И кажется, ты теперь радуешься. Ты всегда ненавидел Мерседес.

— Я никогда особо не любил кошек, особенно самок, — пробормотал он, принимаясь расстегивать рубашку.

— Я никогда не прощу тебе этого, Оливер. Никогда, — сердце громко колотилось, она чувствовала, что не может дать выход душившему ее гневу.

— Не простишь меня? Ты превратила в ад нашу жизнь и еще лепечешь здесь о каком-то прощении? Да о чем с тобой после этого говорить? — он потряс пальцем перед ее лицом. — Ты стала безумной, неуправляемой сукой. Все, что ты с нами натворила, не имеет ровным счетом никакого смысла. Так что забирай деньги и убирайся. И не замахивайся на все, словно меня здесь не существует, словно я не вложил в этот дом все мои силы и все мои деньги. Это же просто нелогично.

— Плевать мне на логику! А портить мой пирог было логично?

— А мои орхидеи? Это уж конечно верх логики! — он расстегнул рубашку и стал вытаскивать ее из брюк. Она вспомнила, как когда-то страстно жаждала его тела. "Мой прекрасный бог". Воспоминания вновь и вновь всплывали в ее голове, словно она навсегда заблудилась вместе с ними в какой-то пещере.

— Я никогда не отступлюсь, Оливер. Никогда.

— Это решит суд.

— Я подам апелляцию. Это будет длиться вечно.

— Ничто не длится вечно, — он отвернулся, снял брюки, нижнее белье, демонстрируя свою наготу. Она смотрела, как он прошел к сауне. Прежде чем открыть дверь, он обернулся.

— Поцелуй меня в задницу.

Затем вошел в сауну и закрыл за собой дверь. Она стояла, пригвожденная к месту, уже исчерпав пределы ярости, странно спокойная, чувствуя только холодную ненависть. Ее взгляд бродил по мастерской. Она сама удивилась, как четко работает ее мозг. Она увидела скобу, которая аккуратно прижимала к стене стамески разных размеров. Выбрав одну, она сняла висевшую рядом деревянную киянку и двинулась к сауне. Поместив заостренный конец стамески в щель между полотном тяжелой, красного дерева, двери в сауну и косяком, она с размаху ударила киянкой по деревянной рукоятке стамески, накрепко заклинив ее в этом положении.

— Приятно попариться, — пробормотала она и кинулась вон из мастерской.

Он услышал удар в дверь, но не придал этому значения. Конечно, она страдает по Мерседес. Столкновение было неизбежно, и он рад, что оно не состоялось. Но как она могла подумать, что это он убил Мерседес? Неужели она всерьез верит, что он способен на такое?

С самого начала нового этапа их отношений его приводила в замешательство ненависть, которую она выказывала к нему, но лишь теперь он понял всю глубину этого чувства. Он вовсе не отвергнутый супруг, с которым она провела много, как ему казалось, спокойных и счастливых лет; нет, он ее смертельный враг. Может быть, у нее что-то не в порядке с головой. Наверное, она нуждается в помощи специалиста.

Разумеется, он не обсуждал всерьез такую возможность с Гольдштейном. Как они докажут, что ей нужна медицинская помощь? Но и как отнесутся к нему судьи? Не исключено, что она помешалась, слетела с катушек. Он сделал ей вполне разумное предложение. Несомненно, Соломон бы решил дело в его пользу. Прилив оптимизма успокоил его. Он уверен, что в конце концов победит.

Проблема в том, что он начал поддаваться крайностям. Впредь надо тщательно следить за своими эмоциями и не выпускать их из-под контроля. Ему нужно переждать необходимый отрезок времени, набраться терпения, остаться самим собой. Ей же, напротив, предстоит более нелегкая задача: доказать, что она пожертвовала ради него своей карьерой, и теперь в качестве компенсации за такое жертвоприношение имеет реальные права на дом со всем его содержимым. Да судья должен быть просто сумасшедшим, чтобы удовлетворить такое безумное требование!

В сауне становилось все жарче, и он чувствовал, как открываются все поры его кожи, как из тела приятно истекает влага. Нет ничего лучше сауны, чтобы снять напряжение. Он чувствовал, как страдание и волнение покидают его тело.

Он установил регулятор на максимальный жар, решив загнать себя до потери памяти, так, чтобы холодный душ доставил ощущение изысканной расслабленности. Затем он вернется, повторит всю процедуру еще три раза, потом дотащится до постели и провалится в здоровый сон. В городе не осталось ни одного нового кинофильма, который бы он еще не посмотрел, и он допоздна сидел у себя в офисе, занимаясь разными делами, лишь бы убить время. По дороге домой он съел пиццу, которая осела где-то на полпути между горлом и желудком. Барбара, право же, выбрала не самое лучшее время для столкновения.

Термометр на стене показывал уже 200°[42], но он продолжал лежать, лениво развалившись на полке из красного дерева, чувствуя, что тает от жары. Он знал, как быстро холодная вода восстановит его, впрыснет ему адреналина; вот тогда он погрузится в приятное изнеможение. Утром же проснется свежим и бодрым, готовым потягаться с тревогами нового дня.

Сауна, он давно это обнаружил, обладала способностью рассеивать депрессию, обновлять тело. Он следил за тем, как крохотные пузырьки пота сочились сквозь поры, и, протянув руку, размазал масляную жидкость по всему телу. Сауна изолировала его в маленькой комнатке из красного дерева, и он привык видеть в ней материнскую утробу, теплую и удобную. Волнения внешнего мира в сауну не допускались.

К тому времени, когда ртуть в термометре достигла опасной отметки в 220°, он затеял с самим собой игру: решил высидеть до максимально возможной степени нагрева тела, а затем быстро выскочить под душ. Резкая смена температуры накачает его адреналином, подзарядит, стирая всякое уныние и переживания. Тело нагревалось все сильнее, и, когда он сел, пот потоком хлынул по его спине и груди. Маслянистая жидкость сочилась по ягодицам, и он мягко скользил взад и вперед на полке, наслаждаясь прикосновением кожи к гладкой поверхности дерева. Он знал, что подвергает себя испытанию, превышая пределы с единственной целью — доказать твердость собственной воли.

Наконец он решил, что сдержал данное себе слово, соскользнул с высокой полки и толкнул дверь. Она не поддалась. Тогда он толкнул ее еще раз. По-прежнему никакого движения. Он налег на дверь плечом и услышал слабый треск, но она даже не пошевелилась. Сжав кулаки, он замолотил ими по обшивке двери, начал кричать. Звуки эхом разнеслись по парилке.

Он прислушался, но не услышал никакого ответа. Слабея, он опустился на колени и прижался щекой к деревянному полу, где воздух был холоднее, перекатился на спину и, чувствуя, что силы покидают его, начал колотить в дверь подошвами ног. Он чувствовал, что теряет сознание. До него дошло, что он все еще не выключил печку. Он поднялся, шатаясь от слабости, с трудом делая каждый вдох, ощущая, как горячий воздух обжигает легкие, и перевел терморегулятор в положение "ВЫКЛ".

Снова растянувшись на полу, он попытался собраться с мыслями. Жар, он знал это, будет выходить очень медленно. В свое время он специально позаботился, самолично намертво стянув все соединения. Лежа на спине, он снова попытался закричать.

— Помогите! — крикнул он, но силы уходили, сознание туманилось. Впрочем, он все равно не смог бы ни до кого докричаться, он понял это даже в нынешнем состоянии паники. Они все находились двумя этажами выше. Он вспомнил глухой звук, который услышал, когда вошел в сауну, — звук удара. Он думал, это ее кулак — следствие краткой вспышки ярости. Теперь он был уверен, что она заклинила чем-то дверную щель. У него больше не было сил шевелиться, грудь горела. Посмотрев наверх, он увидел, что температура понемногу начала спадать. Столбик ртути уже миновал красную черту и приближался к отметке в 200°.

• Предыдущая
• 34/57
• Следующая