Хозяин дракона - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/65
- Следующая
Кряжистый окидывает меня взглядом. Одежда на мне мокрая, как и волосы, под босые ноги натекло.
– Развяжите мне руки, покажу, что делал!
Кряжистый задумывается и кивает. Подскочившие воины распускают ремень на моих руках. Другие кладут ладони на рукояти мечей. Сторожатся… Кому я опасен без оружия? Растираю кисти – они совсем затекли. Осматриваюсь. У стены несколько отроков. Хорошо одеты, при мечах.
– Вот этот! – указываю на младшего. – Телом такой же, как княжич.
Отрок бледнеет.
– Сробел, Брага? – усмехается кряжистый.
– Я… – Отрок обиженно выступает вперед. – Совсем нет!
– Пусть снимет меч! – говорю сердито. – Не то порежется!
На окаменевших лицах воинов вспархивают усмешки. Я рассмешил или Брага? Меч и в самом деле лучше убрать. Еще пырнет с испугу. Кряжистый кивает. Брага снимает пояс с оружием, кладет на лавку, идет ко мне. Лицо его насуплено. Я опускаюсь на колено, второе выставляю вперед.
– Ложись! Животом мне на колено.
Брага мнется и все же ложится. Я надавливаю ладонями ему под ребра. Брага сопит, но терпит.
– Так выдавил воду. Затем…
Я хватаю Брагу за одежду, он легкий, и одним движением укладываю на спину. Он этого не ждал и растерялся. Оттягиваю подбородок и вдуваю ему воздух в рот. Брага шумно выдыхает, вскакивает и начинает яростно плеваться. Трет губы рукой. В комнате – рев. Мужчины хохочут, щеря зубы, машут руками. Не смеются только старик и кряжистый, хотя глаза последнего лучатся.
– Оставьте нас! – говорит седой.
Не прекращая ухмыляться, все тянутся к дверям. Мы остаемся втроем. Кряжистый подходит ближе. Глаза у него холодные и пронзают насквозь.
– Как зовут?
– Некрас.
– Откуда?
– Из Веси.
– Весей много. Из которой?
– Дальней, что на большой реке. Десять дней сюда плыл.
– Зачем?
– Весь сожгли.
– Кто?
– «Поповцы».
Слово выскочило само, но я слишком измучен, чтоб себя контролировать. Худо!
– Так ты из поганых?
– Крещеный…
В глазах его недоверие.
– Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твое, да прииде царствие Твое, да будет воля Твоя яко на небеси, так и на земли…
Недоверие сменяется изумлением.
– Что ты делал у поганых?
– Жил.
– Почему у них?
– Подобрали.
– А где родичи?
– Я сирота.
– Никого не осталось?
Качаю головой.
– Значит, весь спалили, – продолжает он. – Людей в полон увели, так?
Киваю.
– А ты где был? Ховался?
В его глазах насмешка. Трусливый отрок прятался в кустах, пока «поповцы» убивали жителей. Теперь вот сам в руки приплыл…
– Я был в лесу, как напали.
– А потом?
Злоба переполняет меня. Она туманит разум и будит бешенство. Проклятые «поповцы»! Они убили Елицу и жителей Веси, они били меня за то, что спас их княжича. Это не люди…
– Я засек двоих! – говорю с вызовом. – Мог и больше, если б по одному. Они разом набежали.
– За что сек? Тебя же не трогали?
– Они Елицу убили – на сносях была. Деда Бощу, других жителей… За что? Кому они мешали? Жили мирно, никого не трогали… А вы приплыли, зарезали, избы пожгли… Я ходил и бросал убитых в огонь, чтоб зверье не жрало, после чего сел в челн и поплыл. Людей искал. Думал, примут меня. А вы… Не люди вы! Хуже зверей! Те не грызут своих, когда не голодные. Душегубы! Чтоб вы сдохли!
Звонкая оплеуха бросает меня в сторону.
– Малыга! – кричит седой.
– Ничего, княже! – усмехается кряжистый. – Ему на пользу!
Прихожу в себя. Малыга прав, но ему следовало ударить раньше. Теперь поздно, я проговорился.
– Говоришь, двоих засек? – усмехается кряжистый. – Секирой?
– Лопаткой.
– Этой?
Он подходит к лавке и берет лопатку. Ее привезли вместе с поясом и серпом. Протягивает.
– Кажи!
Хватаю черенок, принимаю боевую стойку. Правая нога вперед, левая полусогнута, лоток на уровне лица. Левая ладонь защищает горло. Кряжистый ухмыляется. Сейчас я ему! Выпад!
Рука с лопаткой проваливается вперед: кряжистый исчез. Внезапно мою левую ногу подбрасывает вверх, я грохаюсь на спину. Удар сапогом по руке – и лопатка летит в угол. Не получилось… Понуро встаю.
– Зелен еще курских кметов резать! – ухмыляется Малыга и поворачивается к князю. – Галицкие купцы сказывали: Володько поганых пожег, добрый полон взял. У самого пятерых побили, причем двоих унош лопатой засек, после чего сбежал. Я не поверил. Чтоб унош воев, да еще лопатой… Теперь вижу: этот мог. Я беру его.
– Не пойдет.
– Какой смерд не хочет в дружинники? Сыт, одет, на коне и с серебром. Не землю ковырять…
– Он мнит: мы спалили его весь. Так ведь?
Киваю. Малыга пожимает плечами
– Звенигород погнанных не палит. Это всем ведомо.
– Но не ему. Он не знает, куда приплыл.
– Быть такого не может!
Малыга подступает ближе.
– Не ведаешь?
– Нет.
– Откуда такой? Смерд или холоп? Чей?
– Ничей.
– Значит, вольный. Пойдешь в дружину?
– Не хочу убивать стариков и женщин.
– Гляди, какой! – щурится он. – А чего хочешь?
– Отпустите меня.
– Куда?
– Поплыву далее.
– Зачем?
– Искать добрых людей.
– А мы, выходит, злые?
Молчу. Брови кряжистого ползут к переносице.
– Не прикидывайся ягненком, унош! Когда спасал княжича, то рассчитывал на награду?
– Уже получил!
– Обидчивый! – хмыкает Малыга. – Радуйся, унош, что на бреге не засекли. Яр за княжича отвечает головой. Прогляди он Ивана, я бы ему ту голову своей рукой и снес. Нечего губы дуть! Никто не видел, как княжич тонул, а ты из реки его волок.
– Я не знал, что он княжич.
– Значит, награду не ждал? – Брови кряжистого разглаживаются. – Но спасать-то полез. Почему?
– Жалко стало.
– Досыть, Малыга!
Седой подходит, отодвигает кряжистого.
– Хоть и не знал ты, кого спасаешь, но я твой должник, Некрас! Прости нам обиду!
Он кланяется мне, выпрямляется и вдруг гладит меня по голове. Ласково, как дядя Саша. Внутри меня будто вскипает. Слезы сами выскакивают из глаз.
– Совсем еще отрок, – шепчет князь. – Отрок…
Я вытираю слезы рукавом. Отпустят?
– Эта Елица… Она тебе кто? – спрашивает князь.
– Жена.
– Значит, не отрок… – он отступает. – Кто учил бою?
«Дядя Саша!» – хочу сказать я, но вовремя спохватываюсь. Здесь такого имени нет.
– Дядька.
– Кто?
Князь смотрит на Малыгу, тот – на него. Я что-то не так сказал?
– У тебя был дядька? – спрашивает князь.
– Да.
– Как твое имя в крещении?
– Иван.
Еще один обмен взглядами.
– То-то гляжу: не похож на смерда, – бормочет Малыга. – Лицо чистое, сам гожий… Потому и пытал, думал, подослали.
– Помыть, одеть, накормить! – командует князь. – Живо! После чего отвести в покои! Пусть отдыхает!
Ничего не понимаю! Какой трудный сегодня день…
Ночь, я крадусь коридором. С наступлением темноты шастать в хоромах нельзя – добрые люди спят, но мне приспичило. День выдался жаркий, опился воды. Поймают гридни – накостыляют по шее, могут и мечом приложить. Пусть сначала поймают! Лопухи они, гридни зеленые, Некраса поймать – не за девками подглядывать! Я зверя в лесу скрадывал, а у того слух не чета людскому. Босиком, на цыпочках пробираюсь к нужному чулану, справляю свои дела и возвращаюсь в ложницу. Как и ожидал, гридни не услышали.
Скольжу мимо княжьих покоев. Дверь приоткрыта, внутри свет. Голоса… Слух улавливает мое имя, останавливаюсь. Подслушивать нехорошо, но удержаться не могу. Говорят обо мне.
– …Мнишь, так?
Это князь.
– Суди сам, княже, – отвечает Малыга. – У смердов, коли отца нет, отрока растит стрый[2] или уй[3]. Дядьки только у князей.
– Или бояр.
– Бывает, – соглашается Малыга. – Но коли Некрас – боярский сын, пошто сторожится? Семью вырезали вороги? Князь защитит своего дружинника! Боярин – тля перед князем, даже не заикнется, чтоб выдали. А коли ворог твой князь, да еще не из последних, то лучше б не знал он, где ты хоронишься. Еще поведаю. Он хоть и сторожится, да не умеет – уный еще. Повел его меч выбирать. «Бери! – говорю. – Любой, какой глянется!» Стоит, мнется. Отвечает: мечному бою не учен, меч в руках не держал. А у самого очи горят. «Ага! – думаю. – Лопатой-то как махал! Чуть не засек меня! Я-то волк курский, шкура рубленая, увернулся, а будь на моем месте гридь – тут бы ему и конец. Говорю Некрасу: «А ты спытай!» Переглядел он мечи и выбирает сабельку угрскую. Примерил ее по руке, махнул раз-другой… «Эту!» – говорит. «Ага, – думаю, – вот ты и попался!» Саблей-то с коня секут, смерды пешью ратятся: копье в руках да нож за сапогом. Прицепил он сабельку к поясу, пошли в конюшню. «Бери себе, – говорю, – скакуна!» И что думаешь? Лучшего выбрал, на таком и мне не сором сидеть. «Седлай!» Всю сбрую переглядел, каждый ремень ощупал! Узду худую сразу отбросил. «Морду коню натрет! – говорит. – Дайте другую!» Принесли. Оседлал – да так ловко! Подпругу затянул, стремена подогнал, сразу видно, что дело знакомое. После чего скок – и в седле! Сидит, как вбитый. Смерды, княже, седел не знают, ежели скачут верхами, то охлюпкой[4]. Проехались с ним, скачет ловко. Как вернулись, коня расседлал, спину оглядел – не сбилась ли? Опытный… Коней любит, да и жеребец его признал. Он с норовом, а под Некрасом даже не взбрыкнул.
- Предыдущая
- 25/65
- Следующая
