Монах - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/75
- Следующая
Андрей слушал болтовню вышибалы, окаменев как скала, и думал: «Если сейчас воткнуть тебе нож в глаз, ты, гаденыш, сильно будешь верещать? Господи, дай силы сдержаться! Если сейчас я его положу, мне отсюда надо будет бежать. Но ведь как хочется прирезать ублюдка! Он и сам не понимает, какой он подонок… ведь казалось бы — простой парень, даже незлобивый, но ведь тварь! Нет, твари — они Божьи, они не убивают ради развлечения, только люди это могут. А ведь я не сильно от него отличался…»
— …Ну вот, это и есть Круг — важные господа сидят, смотрят, делают ставки — сколько продержатся еретики. И простой народ пускают, там есть кассы — принимают ставки, сколько минут продержатся. Один мой родственник как-то целую кучу денег выиграл на одном еретике, бывшем вояке, как оказалось! Он трех бойцов положил, прямо голыми руками, пришлось его исчадиям убивать. Напустили на него чуму, он так и сгнил на Кругу — покрылся черными язвами, и все хулу на Сагана кричал, чего-то про Бога, про веру… Мы так смеялись — лежит гниет, а все про Бога своего болтает! Не помог ему его Бог! Ну да ладно, ты доедай, а я пойду проверю, как там Василий, да надо уже за залом смотреть. Народ собирается, вечером вообще шумно будет. Дождись Петра Михалыча, он што-нить придумает.
Вышибала ушел, а Андрей сидел над остывшим горшком с мясом — есть ему расхотелось. «Как мог образоваться такой мир, в котором все перевернуто с ног на голову? — И усмехнулся. — Ты же сам жил перевернутый, чему удивляешься? Тому, что тут нет морали? Или такой вот, походя, жестокости и подлости? Что, на Земле такого нет? Ладно, надо укрепиться тут — обживусь, приму решение, как мне жить. Неужели тут все вот такие подонки, как этот парень?»
Он посидел еще некоторое время — может, час, может, два, он не замечал течения времени, погрузившись в подобие транса. Прикрыв глаза, он молился и просил Бога наставить его на путь истинный. К концу своих размышлений Андрей пришел к выводу, что послан в этот мир очистить его от скверны. И очистить так, как он умел это делать, — убивать. Выжигать каленым железом скверну. Иначе зачем он тут?
— Ты Андрей? Петька мне сказал, что ты ищешь работу, это так? — Перед Андреем стоял невысокий полноватый человек лет пятидесяти, с седыми, зачесанными назад и покрытыми чем-то вроде масла волосами. Его маленькие умные глаза внимательно обшаривали худую фигуру монаха, как будто оценивая — много ли на нем мяса и пойдет ли оно в котел. — Что умеешь делать? Поварить? Конюхом?
— Я мало что умею, — признался Андрей, — могу помогать поварам, нарезать, мыть, могу прибираться или помогать конюху. Я быстро учусь. Могу на повара выучиться. Мне нужны работа и жилье, и я готов отработать.
— Хм… по крайней мере, честно, не наврал, — приятно удивился хозяин трактира. — Обычно начинают врать, рассказывать о том, какие они знатные повара и управляющие. Потом оказывается, что заправку-то для щей нарезать не умеют. Ну что ж, таких честных людей, как ты, надо ценить. Я возьму тебя разнорабочим, будешь помогать поварам. Таскать воду, рубить дрова, в общем, делать что скажут. В конюшню тебя не допущу — пусть конюх сам занимается, это его работа, а ты по кухне и по залу будешь работать. Жалованье тебе — серебреник в день, плюс питание. Жить будешь… хм, есть у меня комнатка, маленькая, правда — только кровать и встает. Так что будешь жить один. Это все вещи, что у тебя есть? — Он указал на тощую котомку Андрея.
— Да… как-то не обзавелся еще вещами. Вернее, бросил дома.
— Знаю, знаю… Петька рассказал мне о тебе. Что ж, давай работай. Пойдем, я тебе твою комнату покажу.
Они прошли уже знакомым коридором через подсобку, и вскоре Андрей оказался в маленькой комнатке.
И вправду она не вмещала больше чем узкую кровать, похожую на ту, на которой он спал в монастырской келье. Он был очень рад, что жить будет один: во-первых, привык к одиночеству, а во-вторых, избавлен от такого соседа, как Петя, с утра до ночи рассуждающего о своих подвигах на Круге. Он бы или с ума сошел, слушая это изо дня в день, или придушил бы его при первой возможности. Скорее — второе.
Андрей не обольщался, что задержится тут надолго. Если он начнет убивать приспешников Сатаны — а он верил, что Господь послал его именно для этого, — в конце концов его вычислят, и придется бежать. Или погибать… Вернее всего — погибать. И может, это и было его Искупление?
Уже месяц он работал в трактире «Серый кот». Как ни странно, работа мало чем отличалась от его послушания в монастыре, она была Андрею не в тягость, к тяжелой и грязной работе он привык, не отлынивал, и постепенно трактирная челядь его приняла как своего. За исключением конюха.
Этот здоровенный ленивый парень все время старался как-то его задеть, пошпынять, пройтись глупыми шутками по его безотказности и усердию.
Как-то раз Андрей проходил с полными ведрами мимо конюшни, на пороге которой сидел конюх Ефим, не упустивший случая в очередной раз высказаться в его адрес:
— Эй ты, придурок! Иди прибери у меня в конюшне! Ты же любишь работать, так иди поработай, подхалим хозяйский! Противно смотреть, как ты всем стараешься угодить! Как проститутка! А может, ты не мужик вообще, а шлюха? Пошли ко мне в конюшню, сделай мне хорошо, шлюха!
В дверях трактира и возле него собралась толпа зевак — посетители и случайные прохожие подзуживали конюха, надеясь на бесплатное развлечение: может, подерутся?
Видя такое внимание, конюх вошел в раж.
— Шлюха, ну иди скорее, я совсем уже распалился! Иди, сделай мне хорошо! — Он радостно зареготал, уверенный в полной своей безнаказанности. — А может, хозяину пожалуешься? Ты ему тоже делаешь хорошо? Кувыркаешься небось с ним, шлюха?
Андрей остановился, подумал секунду и, поставив одно ведро на землю, направился к сидящему на пороге и самодовольно скалящемуся Ефиму.
— Распалился, говоришь? Охладись! — И Андрей выплеснул ведро ледяной воды прямо в лицо негодяю.
Тот захлебнулся ледяной струей, ошеломленно заморгал, протирая глаза рукавом рубахи, а потом взревел и бросился на обидчика со всей дури своих ста двадцати килограммов:
— Убью, мразь!
Андрей автоматически увел в сторону летящий ему в лицо толстый, похожий на дыню кулак и встретил нападавшего прямым ударом в подмышечную впадину. Видимо, это было очень больно, потому что парень хрюкнул и зажал рукой больное место. После этого Андрей провел серию быстрых, как барабанная дробь, прямых ударов в солнечное сплетение — конюх свалился на землю, точно подрубленное дерево. Андрей немного подумал и врезал ему носком сапога по челюсти, выбив как минимум два передних зуба — чтобы помнил.
Потом повернулся, поднял брошенное ведро, подхватил второе, с водой, и зашагал к дверям трактира. Толпа зевак ошеломленно молчала, и только голос вышибалы послышался от дверей:
— Я же говорил, худые, они с сюрпризом, на вид и не скажешь, а у них в жилах вся сила!
Толпа расступилась, пропуская хмурого Андрея, и он продолжил свой путь к кухне. Ему надо было принести еще десять ведер воды.
Он ожидал, что хозяин его оштрафует или выгонит за то, что покалечил его работника, потому до вечера ходил хмурый и раздумывал, куда податься, если попрут из трактира.
Петр Михалыч пришел под вечер, как обычно. Он жил в нескольких кварталах отсюда, в обеспеченном районе, где обитал весь средний класс этого города. Андрей все ждал, когда же хозяин позовет его на расправу, но так и не дождался. Все шло своим чередом, и только поздним вечером он узнал от вышибалы, как трактирщик отреагировал на инцидент.
— Хозяин-то чуть конюха не выгнал из-за тебя, — смеясь, рассказывал Петька. — Ему передали, что конюх говорил, будто вы с хозяином занимаетесь мужеложством, а он страх как не любит мужеложцев. Так вот, он чуть конюха не выгнал и сказал, что ты правильно ему три зуба выбил. А ты злой, оказывается! Зачем ты ему зубы-то выбил?
— Чтобы помнил. И больше не лез, — хмуро пояснил Андрей. Он уже жалел, что не сдержался и покалечил глупого конюха.
- Предыдущая
- 8/75
- Следующая
