Сэкетт - Ламур Луис - Страница 1

• 1/31
• Следующая

Только не думайте, что он не был предупрежден. Он получил предупреждение прямое и ясное, без всяких там намеков и обиняков.

— Мистер, — сказал я, — если ты такой же неловкий с револьвером, как с этой твоей сдачей с низу колоды, так лучше не берись.

На свою беду, он ничего не понял после первой ошибки, ему, хоть умри, надо было сделать и вторую; ну, так оно и вышло, и его закопали к западу от города, там, где хоронят людей, умерших от пули.

А я, Уильям Телл Сэкетт, прибывший в техасский город Ювалде в одиночку, никому не известным чужаком, обнаружил, что обо мне пошли разговоры.

Мы, Сэкетты, начинали носить винтовку с такого возраста, когда могли оторвать от земли оба ее конца. Девятилетним сопляком я добыл своего первого кугуара, подстерег, когда он добирался до наших свиней. В тринадцать лет я пометил пулей скальп Хиггинзу, который взял было на мушку нашего Па… у нас с этими Хиггинзами с давних времен вражда тянулась, кровная месть.

Па говаривал, что оружие — это ответственность, а не игрушка, и если он хоть раз увидит, что кто-то из нас валяет дурака с оружием, то шкуру кнутом спустит. Надо сказать, ни один из нас не остался без шкуры.

Оружие полагается использовать для охоты, или, скажем, если у человека затруднения, но только дурак желторотый, городской неженка станет палить, когда в том нет нужды. В охотничью пору Па скупо отсчитывал нам патроны, а вечером проверял добычу, и за каждый выданный патрон мы должны были отчитаться зверем или птицей — или представить чертовски основательную причину для промаха. Па был не из тех, кто тратит пули зря. В молодые годы он ловил пушного зверя в западных краях с Китом Карсоном и Старым Биллом Уильямсом, и знал цену боеприпасам.

А вот генерал Грант[1] никогда не считал моих патронов, но этот человек умел все примечать. Как-то раз остановился он рядышком со мной, когда я вывел из дела три пушки мятежников, снимая пушкарей одного за другим аккуратненько, как опоссум снимает орехи с лещины, остановился он, значит, и наблюдает.

— Сэкетт, — говорит он в конце концов, — и как же это оно вышло, что парень из Теннесси сражается за Союз[2]?

— Ну, сэр, знаете, — говорю я ему, — нашу страну есть за что любить, и я горжусь, что я — американец. Мой прадедушка был в рядах стрелков Дирборна во второй битве за Саратогу, а дедушка плавал по морям с Декатуром и Бейнбриджем. Дедушка был одним из тех ребят, которые на шлюпках отправились под пушками варварийских пиратов, чтобы сжечь «Филадельфию». Мои предки полили своей кровью первые камни в основании этой страны, и я не намерен спокойно смотреть, как мятежники хотят ее разорвать на куски.

Тем временем очередной мятежник собрался зарядить пушку, я прицелился, и человек, стоявший следом за ним в очереди на повышение, смог продвинуться на одну ступеньку.

— Каждый раз, когда придет время сражаться, генерал, — сказал я, — всегда найдется Сэкетт, готовый встать с оружием за свою страну… хотя вообще-то мы народ мирный, пока нас не разозлишь.

Это — чистая правда и по сей день, но только когда этого неловкого картежника закопали к западу от Ювалде, на меня легла метка «плохого человека».

В те дни плохим называли такого человека, с которым плохо связываться, и многие чертовски хорошие люди были известны как люди плохие. Я за такой славой вовсе не гонялся, но Уэс Бигелоу не оставил мне выбора.

А по сути дела, не будь меня, так нашелся бы кто-нибудь другой, потому что этот трюк Бигелоу со сдачей с низу колоды в подметки не годился тому мастерству, что я видывал на речных пароходах.

Как бы то ни было, я обзавелся в Ювалде определенной репутацией, и по всему выходило, что самое время малость побродить по стране. Только я с самой войны был сыт по горло кочевой жизнью, и искал местечко, где можно осесть.

Выехал я за город и нанялся в команду гуртовщиков. Мы ехали из Техаса на север, гнали стадо на монтанскую травку, и в мыслях у нас не было никаких печалей, пока гурт продвигался вдоль Тропы Бозмана.

К северу от речки Крейзи-Вумен приехали к нам в лагерь трое парней — хотели купить бычка на мясо. Босс не продал, но они у нас задержались на ночь, и когда в разговоре кто-то назвал мое имя, один из них поглядел на меня.

— Ты не тот Сэкетт, что убил Бигелоу?

— Он не особенно ловко шулеровал — сдавал себе карту с низу колоды.

— Да и с револьвером тоже он был неловок, я так понял.

— Он вовремя получил добрый совет.

— Тебе лучше не ехать в Монтану — разве что ты решишь, что сможешь управиться с его двумя братьями. Они проехали на пароходе и ждут тебя там.

— Я в общем-то не собирался застревать в тех краях, — говорю я, — но если они меня найдут до того, как я уеду, что ж, добро пожаловать.

— Кое-кто интересовался, не родня ли ты Тайрелу Сэкетту, ганфайтеру из Моры.

— Тайрел Сэкетт — мой брат, только я впервые слышу, что он заделался ганфайтером. Я думаю, он мог этим заняться только потому, что его заставили.

— Он очистил Мору. О нем говорят в таком же духе, как о Хикоке и Хардине.

— Да, у него легкая рука на любое оружие. Дома он обставлял меня временами.

— Временами?

— Ну, временами я обставлял Тайрела… но я старше него и мне больше приходилось стрелять.

Мы пригнали наше стадо в долину Галлатин-Валли и выпустили коров на монтанскую травку; приехал к нам в лагерь Нелсон Стори — это его коровы были. Он привез письма, и среди них было письмо для меня — самое первое письмо, какое мне в жизни получить пришлось.

Всю войну я видел, как люди получают письма и сами пишут, и для меня это было нелегкое дело — мечтать про письмо и ничего не получать. До того дошло, что когда прибывала почта, я уходил прочь и трепался с поваром. Его семью убили кайовы, военный отряд, там, в Техасе.

Это письмо, что Стори мне привез из города, выглядело здорово красиво, и я вертел его в руках то так, то этак, оценивал по виду и жалел, что оно не умеет говорить. По-печатному я читать умею, но писаное для меня — что китайская грамота, и не мог я его разобрать, хоть ты тресни.

Ну, мистер Стори, он остановился рядышком и это дело заметил.

— Может, я бы вам помог, — предлагает.

Стыдно мне стало. Вот я, взрослый мужчина, а не могу письма разобрать. Мои глаза в состоянии разобрать следы на военной тропе шайенов или команчей, но с чтением я так и не научился управляться.

Ну, мистер Стори, он мне это письмо прочитал. Куча новостей. Оррин с Тайлером заимели себе каждый по ранчо, а Ма живет с ними в Море, в Нью-Мексико. Тайрел женился на дочери Дона, одного из тамошних богатых испанцев, а Оррин ввязался в политику и широко шагает.

А у меня всего богатства — потертое седло, четыре револьвера, карабин «винчестер» да одежка, что на мне надета. Ага, еще ножик, «арканзасская зубочистка»[3], удобная штука в рукопашной — или когда надо мяса отрезать.

— Похоже, у ваших братьев дела идут неплохо, — сказал мистер Стори. — На вашем месте, Телл, я бы научился читать. Вы человек правильный, и можете далеко пойти.

Ну, я и пошел… добывать себе лошадей, и затеял менку с одним индейцем. Имелись у него были две лошади — аппалузы[4], а ему жутко понравился револьвер калибра .36[5], который у меня был, вот мы, значит, и уселись торговаться, кто кого пересидит. В Теннесси каждый мальчонка с самых сопливых лет торгует лошадьми или смотрит, как другие торгуют, и не какому-то там краснокожему индейцу меня в этом деле надуть.

• 1/31
• Следующая