Выбери любимый жанр

Воин огня - Демченко Оксана Б. - Страница 21


Изменить размер шрифта:

21

– Наставник, – тихо и сосредоточенно молвил Магур. – Тот, кто сжег души шести моих учеников, и кого мы, махиги, посмели счесть равным мавиви.

– Да, он, – согласилась Шеула. – Бабушка много раз просила деда пойти и навести порядок. Только он врач, он так и не научился убивать для пользы. В последние годы дед и бабушка совсем срослись… Сила асхи и асари благоволила Рёйму, а бабушка вспыхивала и хмурилась, пытаясь уравновесить ариха и амат. В общем, бабушка уже не могла назвать деда своим ранвой, они вместе были мавиви, двое сразу. И они решили, что принадлежат прошлому, а судьбу наставника и ошибки людей леса должны решать те, кто придет после них. Чтобы не копить обиды и не мстить, но искать путь вперед.

Шеула покосилась на Ичивари, нагнулась к костру, разгребла угли и добыла готовую рыбу в корке из глины. Положила на плоский камень и снова сгребла угли поудобнее. Хихикнула, довольная тем, как сын вождя восхищается ее умением общаться с огнем. Ичивари оббил глину и подал рыбу на листьях – сперва деду Магуру, затем мавиви и в последнюю очередь взял остатки себе.

– Как твой бледный дед не умер в лесу от голода, – с долей самодовольства буркнул сын вождя. – Он и рыбу добыть не умел, пожалуй.

Мавиви поймала в ладонь уголек, сжала – и сдула пепел. С сомнением покосилась на рыбу, но есть все же стала.

– Два-три уголька дают столько же силы, сколько одна мелкая рыбина, – негромко сказала мавиви. – Я могу стать сытой по-разному. Напрямую принимая малый дар духов или же получая его через воплощенное, годное в пищу. – Шеула подвинулась опять поближе к Магуру. – Мой новый дедушка… как хорошо!

– Твой новый дедушка хотел бы большего, – задумчиво проговорил Магур. – Тебе нужен ранва. Я еще не так стар, чтобы не годиться в защитники мавиви. А ты слишком мала, чтобы полагаться на себя и обходиться без ранвы. И хоть я и принадлежу прошлому, я желал бы навестить наставника и прекратить беззаконие, творимое им. Пока не стало совсем поздно и он не добрался сперва до души моего Чара, а затем и до места вождя махигов. Твоя бабушка могла не понимать, как отравляет яд бледных, именуемый властью… Но я научился новому и вижу это.

– Без наставника мы не сможем одолеть бледных, когда из-за моря явится новый их корабль, – забеспокоился Ичивари, потом покосился на мавиви и виновато дернул плечом.

– Горячечный бред! – вскинулась мавиви. Потерлась щекой о плечо деда. – У меня теперь есть лучший на всем свете ранва, наш дедушка Магур. Мы пойдем к наставнику, если таков его совет.

– А ты, Чар, отправишься к отцу, – непререкаемо молвил дед. – Покажешь Слезу Плачущей и пояснишь, что разделение души и прочие глупости ей не угодны. Имя Шеулы и само ее существование пока не станешь раскрывать.

Ичивари поежился, представив бешенство отца и обреченные тихие слезы матери… Но возражать не стал. Коротко поклонился деду. Тот лукаво блеснул глазами, подмигнул мавиви:

– Безусловно, вождь будет очень зол. Ужасно зол. Он наговорит невесть чего, накажет Чара, потребует отослать гонца к наставнику, оповестить людей степи… и сделает еще много разного. Потом он закроет дверь своей комнаты, плотно занавесит окно. Погасит свет и без малейшего шума станет прыгать от радости и даже, может быть, уронит одну-две слезы. Он любит Чара. И он знает, что обряд разделения лишит его сына. Только выбора нет, так кажется сильному, но безнадежно отравленному логикой вождю махигов. Очень трудно быть сыном великого вождя Ичивы. Он боится оказаться слабым. И перед лицом бледных, и тем более – перед советом стариков. Трудно нести на плечах бремя чужой славы… и чужих ошибок.

Глава 3

Деревья одного леса душ

«Непонимание наше с бледными с самой первой встречи было, как я теперь полагаю, исключительным и всеобъемлющим. Его основу я вижу в некоторых важнейших опорах и ценностях, традициях и устоях. И первой пропастью, не получившей моста и разделившей нас, назову веру. Мы, люди леса, привыкли к тому, что в разных племенах духам поют разные песни и исполняют несхожие обряды. Мы по ошибке сочли Дарующего еще одним воплощением привычного и не восстали против него, решив: почему бы бледным не петь иначе? Мы не увидели в чужой вере ничего враждебного. Хуже того: не смогли взглянуть на себя и свою веру глазами бледных. Мы даже не пытались это сделать, да и не имели должных знаний и опыта размышлений и сравнения… Мы не ведали того, что бледные именуют философией, склонностью рассуждать о дальнем, умозрительном, почти столь же туманном, как мир неявленного.

Для нас стволом важнейшего всегда было выживание племени, наш разум спал, наблюдая смену сезонов и следуя ей безотчетно. Мы не искали нового: не ковали железа, не производили пороха, не знали даже колеса. Но души наши вырастали в живом наблюдении за лесом и в великой любви к зеленому миру. Мы не знали слова «вера», и обряды наши были всего лишь праздником сезонного круга, они не позволяли тем, кто общается с духами, добраться до власти и встать рядом с вождем, а то и выше вождя. Мы не умели говорить от имени богов и, прикрываясь их волей, миловать, карать, судить.

Мир бледных – машина. Даже вера в нем – машина, состоящая из шестеренок традиций и приводов обязанностей. Она гнет непокорных и ломает даже самые крепкие деревья душ, хотя должна взращивать их и наполнять жизнью. Вера бледных не приемлет соседства иных воззрений. Несущие ее нам в грохоте выстрелов и пороховой гари воины не искали понимания. Они добивались отказа от зеленого мира и полного подчинения тому, кого именуют Дарующим. Именем его оправдывали самую тяжкую несправедливость и самую большую кровь.

Но я, человек зеленого мира, не нахожу в своей душе озлобления против неведомого бога. Мне жаль его. Как отцу, пережившему утрату детей, жаль… Убивая нас, бледные губили остатки живого и лучшего в себе, обрекая Плачущую своего мира ронять бессчетное число черных Слез. Они делали стену между мирами явленного и неявленного все толще, устраняя возможность рождения тех, кто наделен даром мавиви.

Но и мы неспроста лишились тех, кто обладает единой душой. И вряд ли обретем надежду прежде, чем завершим войну в душах своих и примем, как это ни странно, один из заветов бога бледных – умение прощать. Я долго не понимал этого несправедливого во многом закона, но долгие годы общения с Джанори научили меня размышлять без заведомого отторжения. Всматриваясь в его душу, я осознал: прощение всегда было присуще нам, пусть и облеченное в иную форму – допущения иных воззрений и мирного соседства, пожалуй. Не всем оно было близким и понятным, но мавиви его ведали и принимали, числя частью висари, я уверен».

(Из дневников Магура, вождя вождей)

Возвращаться домой оказалось трудно. Он, сын вождя, нашел мавиви! Его дед теперь ранва! Он знает, что наставник злодей и враг живого леса! Он был в долине Плачущих Ив и слушал их шелест всю ночь, и душа пела, и мир отзывался… Он сидел у костра рядом с Шеулой, самым удивительным существом и очень родным, пусть и знакомы они недавно.

Столько всего произошло! Столько важного, бурно кипящего под крышкой обещания хранить тайну, обжигающую своей невысказанностью и мучительную… Как молчать? Почему? И угораздило же дать слово самой мавиви, да еще деду заодно.

Ичивари поник, хлопнул по шее верного Шагари. Пегий фыркнул и задышал, утыкаясь в шею горячим носом. Он видел душевные метания друга, с ним одним и можно обсуждать события, не таясь. Увы, даже самые умные священные пегие жеребцы не способны разговаривать…

– Опять мы с тобой одни, – грустно сказал Ичивари. – Ты уж поровнее ставь белую ногу. Мне знаешь, как сильно требуется удача? И не фыркай! Пусть суеверие. А только как подумаю, что скоро отцу рассказывать… и врать… Ладно, недоговаривать. Значит, шли мы с тобой. Шли… и дальше надо пояснить, почему мы не дошли туда, куда нас послали.

Шагари потянулся к сочному побегу, скусил верхушку и захрустел зеленью. Его ничуть не беспокоили сложности разговора с вождем. В поселке хорошо: есть конюшня, вдобавок к траве выдают зерно. Еще у священного жеребца имеется свой небольшой табун, три кобылицы и два жеребенка. Если повезет, найдутся и незнакомые кони. На них можно налететь и вцепиться в шею, доказать, кто самый сильный, и безжалостно отметить чужую шкуру ударом задних копыт… А еще есть дети людей: они пробираются к конюшне тайком, когда туман забелит и укутает луг. Дети приносят батар, иногда еще сочную морковку и сладкую свеклу – их привезли на этот берег бледные, как и самих коней.

21
Перейти на страницу:

Вы читаете книгу


Демченко Оксана Б. - Воин огня Воин огня
Мир литературы