Ручей повешенной женщины - Ламур Луис - Страница 26

• Предыдущая
• 26/34
• Следующая

Фарлей потянулся к седельной сумке.

— Пайк, носил когда-нибудь мокасины? Для долгих переходов они куда лучше твоих сапог.

Мокасины оказались мне почти по ноге и очень удобными. Фарлей — не первый ковбой из числа моих знакомых, кто обзавелся парой мокасин, чтобы одевать их для прогулок по лагерю. Мокасины носили многие, хотя нельзя сказать, что таков был общий обычай. Несколько раз я видел, как Фило разгуливает по своей хижине в такой обувке.

Энн ехала рядом со мной. Чтобы облегчить свою ношу, я доверил девушке везти винчестер.

Полуденный привал мы устроили в укромной впадине меж пологих холмов, покрытых густей травой. Деревья там не росли. Мы довольствовались той водой, что припасли во флягах, а лошадей Эдди отвел к руслу почти высохшего ручья в доброй сотне футов от места привала. Там среди камней сочилась тоненькая струйка воды. Пока он ходил, мы разожгли из щепок костерок и сварили кофе.

Никто не проронил ни слова. Я все еще ощущал смертельную усталость, да и остальные тоже. Сварив кофе, мы потушили костер. Когда вернулся Эдди, Фарлей то ли задремал, то ли впал в забытье, точно не знаю. Энн сидела рядом с ним, допивая свой кофе.

— Так дальше дело не пойдет, — произнес я. — От ходьбы и бега я вконец разбит. — Я сделал глоток кофе. — Эдди, бери Фарлея и Энн и вези их в Майлс-Сити.

Спутники мои, слишком усталые, чтобы задавать вопросы, просто уставились на меня все как один.

— Собираюсь раздобыть себе коня, — пояснил я. — Устал я топать… Так что придется мне позаимствовать у них коня и, если получится, заставлю их прогуляться пешком.

— Тебя убьют, — возразила Энн. — Тебе вообще не следовало впутываться во все это. Да и не вмешался бы ты, если бы не мы.

Я лишь отмахнулся от такой ерунды. Чем дольше я бежал, чем больше болели мои усталые ноги, тем злее я становился с каждой минутой. Все, решил я, с меня довольно. Теперь я вполне созрел для решительных действий. Меня слишком долго травили, точно загнанного зверя, больше я никуда не побегу. И если люди Белена хотят драки, пусть пеняют на себя. Чтобы раздобыть лошадь, мне, возможно, придется схватиться со всей шайкой, но меня это не остановит.

Вновь потемневшее небо предвещало снег, а мы все еще находились далеко от Майлс-Сити.

— Идите, — сказал я. — А я останусь и буду драться.

Эдди молча смотрел на меня. Я знал, что ему до смерти хочется остаться со мной, но ведь кто-то должен был позаботиться о Фило и отвезти брата с сестрой в город.

Взяв прутик, я начертил им примерный план местности.

— Продолжайте двигаться строго на север, — пояснил я, — и тогда точно не собьетесь с дороги. Тыквенный ручей, правда, течет примерно в ту же сторону, но он слишком уж изгибается на восток. Так что не теряйте даром время и не пытайтесь идти вдоль него. Просто все время продвигайтесь на север. Где-то вот здесь вам придется переправиться либо через Тыквенный, либо через Тонгу. Но неподалеку от их слияния есть броды. Как переправитесь, идите дальше все в ту же сторону и вскоре доберетесь до Майлс-Сити.

Эдди отправился за лошадьми, а я проверил винтовку. Энн стояла рядом со мной, глядя на меня широко раскрытыми глазами с таким выражением, словно видит меня в последний раз. Что ж, вполне могло статься, что в последний…

Я чувствовал себя преотвратительно. Каждая мышца моего усталого тела болела и ныла, на натертых ногах вздулись пузыри, и жгучая ненависть мутила мой рассудок. Все это и заставляло меня остаться. Но помимо того мне еще очень хотелось, чтобы Эдди, Фило и Энн ушли от погони. Если только мне удастся увести у Белена лошадей, рассуждал я, или хотя бы задержать его людей на несколько часов, то мои друзья получат шанс на успех. Иначе неминуемо пришлось бы выдержать битву на подступах к городу.

— Энн, — сказал я, — Фило еще может выкарабкаться. Но для этого вы с Эдди должны доставить его в Майлс-Сити. Я останусь здесь и расшевелю осиное гнездо. А вы немедленно поезжайте.

Она стояла прямо передо мной с задумчивой полуулыбкой на лице.

— Барни, — сказала она, — ты самый замечательный, самый великодушный человек из всех, кого я когда-либо знала!

Черт возьми! Сказать мужчине такое — это вам не шутка. Щеки и уши у меня так и заполыхали огнем, я мучительно подыскивал подходящие случаю слова. Но так ничего путного и не придумал. А скажи я то, что вертелось у меня на языке, так почувствовал бы себя еще большим идиотом.

— Тебе пора, — наконец выдавил я. — Приготовь брата к дороге.

— Если все кончится для нас благополучно, Барни, я останусь в Монтане.

— Здесь не самое подходящее место для английской леди.

— Но я ведь ирландка, Барни, а ирландцы разбрелись по всему свету — и мужчины, и женщины. Да и всю нашу семью раскидало по миру: кто сражался во французской армии, кто в испанской, а кто и в Индии. А еще один наш родственник был убит вместе с Кастером — ты говорил, что это происходило не так уж далеко отсюда.

— Тебе здесь нечего делать, — настаивал я. — Дикая и первобытная страна…

— Нечего делать? Полагаю, для меня все же найдется дело.

Ну что я мог еще сказать? Нахлобучив по самые уши старую шляпу с обвисшими полями, я опустил глаза на винчестер.

— Постарайтесь добраться до Майлс-Сити, — пробурчал я, — и расскажите там, что произошло. Расскажите им заодно и про остальные убийства. И вот что, Энн…

— Что?

— Ни к кому не поворачивайся спиной. Вообще ни к кому. Слышишь?

Тут подошел Эдди с лошадьми, и я помог девушке усадить Фило в седло. Бедняга был до предела измучен. Я еще не видел ни одного человека, который бы в таком состоянии сохранял способность двигаться.

— Удачи, Пайк, — проговорил он слабым голосом. — Удачи тебе, парень.

Уже поворачивая коня, Энн неожиданно потянулась ко мне и коснулась рукой моей щеки.

Эдди задержался еще на несколько мгновений.

— Я сделаю все, что в моих силах, — тихо сказал он. — Крепче сжимай кулаки, парень. Не дай им сбить себя с толку.

Он уехал, а я все стоял, глядя им вслед. Лишь теперь, почувствовав, что в последний раз вижу Энн Фарлей, я признался себе, что люблю ее.

Приходит время, и каждому человеку приходится взглянуть на себя как бы со стороны. До тех пор ты еще тешишь себя иллюзиями и доволен собой, но вот приходит час, и ты начинаешь задавать себе вопросы. Ты спрашиваешь не о том, где просадил летний заработок, а на что потратил всю свою жизнь до этой самой минуты. И чаще всего ответ, а ты вынужден дать его себе, не слишком воодушевляет.

И понять это никогда не поздно. Я знал одного парня, который взялся за себя только после того, как ему стукнуло сорок. А за все предыдущие годы он ничего не нажил, кроме шрамов и угасших желаний. Кстати сказать, самое худшее, что только может сделать человек — это позволить своей мечте умереть.

Давно, когда я был еще зеленым юнцом, я часто думал о том, как в один прекрасный день обзаведусь собственным ранчо и стану на нем хозяйствовать. Само собой, уж коли такая идея пришла тебе в голову, то она не останется лежать «под паром». Мало-помалу она обрастает плотью и кровью, стремится к своему воплощению в жизнь. И вот ты, сам того не замечая, постоянно пополняешь свою копилку знаний: то там, то тут берешь на заметку что-нибудь интересное, примечаешь, хорошо или плохо идут дела у того, на кого сейчас работаешь, изучаешь пастбища и свойства различных трав и кормов.

Словом, ты непрестанно учишься. Каждая идея — это семя, и, подобно семени, со временем она прорастает. Но для того, чтобы она хорошо росла, ей нужен уход. Вся беда в том, что после долгих размышлений, я погряз в рутине обыденных дел. Жизнь текла своим чередом: я работал по найму, потом скакал в город, там потехи ради дрался с таким же простофилей, как я, воображавшим, что он — самый лихой парень на белом свете, потом возвращался обратно, и все начиналось сызнова. Мечта еще жила во мне, хотя почти зачахла.

• Предыдущая
• 26/34
• Следующая