Проклятие - "BNL" - Страница 34

Придется изрядно поплутать – в то место, куда он направляется, чистые прямые улицы не ведут, потому что люди туда не ходят. Лишь бы не заблудиться – как-никак, много лет прошло… Но нет, вроде все правильно – вот каменные стены уже потихоньку сменяются легкими деревянными, и переулок, по которому он шел, стал шире, почти превратившись в улицу.

Ряды деревянных дверей вытянулись с обеих сторон. Низкие крылечки, маленькие окна, завешенные изнутри… Они не любят света. Всего с два десятка домиков, маленьких и непритязательных, как будто нарочно пытающихся занять как можно меньше места.

Нойэлинги никогда не тешили себя иллюзиями. Даже слепой сразу увидел бы, что здесь им не рады.

Но все-таки как объяснить то, что в Суэльде, где, хотя и любят Богиню, люди слишком миролюбивы и медлительны по своей природе, чтобы кого-то активно ненавидеть, из всей ушастой братии жили только Ле, его отец и дед, а здесь, в Энморе, так и горящем неприятием любого врага Вышней, несколько десятков потомков эльфов живут и здравствуют, от всей души наплевав на явную нелюбовь коренных жителей.

И – что еще страннее – ведь дальше угроз со стороны людей дело никогда не заходило. Никто не разбил никому окно, не поджег дом. Поистине шутки природы понятны лишь ей одной.

Домик Дуэйна сразу бросился Ле в глаза – не потому, что чем-то отличался от других, просто он провел под его крышей не один день и не одну ночь, а такие вещи обычно запоминаешь.

Здесь не запирали дверей, Ле это помнил. Заповедь не брать чужого соблюдалась неукоснительно, поэтому он просто зашел без стука – и покачнулся на пороге, едва не сбитый с ног ворохом знакомых, полузабытых ощущений, без предупреждения брошенных прямо в лицо.

Запахи, едва уловимые, приятные, будто какие-то благовония, но такие чужеродные. Пыль, лежащая на полу, танцующая в тонком-тонком луче золотого солнца, пробившемся сквозь щель между плотными занавесями на окнах. Странное, спокойное чувство того, что время словно остановилось. И еще – безопасность.

Тень Храма Богини закрывает собой весь мир, кроме Драконьих гор и домов недо-эльфов. Здесь в нее не верят. Здесь все ее отрицает. Сюда ей ход закрыт. Ле знал, что сюда – сюда она никогда не придет.

Он бесшумно шагнул вперед, закрывая за собой дверь, провел пальцем по ряду ветхих книжных корешков, без соблюдения высоты выстроившихся на одной из многочисленных полок. Именно по этим книгам он некогда учился читать, вспоминал чужой, гортанный язык, которого никогда не знал. Как ребенок, еще не видевший в жизни ни единой буквы, разбирал и запоминал слова, пока не начал понимать – все для того, чтобы отвлечься от терпимой, но такой настойчивой боли, грызущей без преувеличения все тело.

Всем известно, что клеймо проклятия ничем не вывести. Оно проявляется даже поверх старых шрамов, рисует само себя на ожогах, если пытаться выжечь его каленым железом. Но железо и магия – вещи разные.

Дуэйн почти два месяца пробился над этим заклинанием. Ради существа, которое видел в первый раз, он добросовестно корпел над книгами, перелистывая древние, едва не рассыпающиеся страницы, приложил все усилия, какие только мог – и в конце концов труды увенчались успехом. Заклинание сработало.

Это было демонски больно. Ле помнил, что ему пришлось дать привязать себя, чтобы случайно не покалечить себя и других. Но оно того стоило. Обманчивая видимость того, что все хорошо, стоила доброго полугода выздоровления и всех этих шрамов. В конце концов, за девушками он никогда не увивался.

Время и правда застыло. За все эти годы ничего не изменилось, ничего-ничего. Разве что стену украсил еще один рисунок углем – ломаная резкая линия Драконьих гор на фоне белого бумажного неба. Как любой талант, магия не ходит одна, даже того же Фемто можно в определенной мере считать доказательством этого постулата. Ле искренне считал Дуэйна чудесным художником – жаль только, что у нойэлингов ценилось совсем другое.

А на полу, по-уютному пыльном, кажется, еще остались следы той самой пентаграммы, начерченной мелом, память об истории с демонами. Но нет, это только кажется из-за того, как ложатся тени. Мел столько не держится.

Тихо и нежно, словно змеиная чешуя, сухо зазвучали отодвигаемые в сторону шнурки, унизанные раскрашенными деревянными бусинами, закрывающие дверной проем между комнатами.

- Ле-Таир? – не поверил своим глазам Дуэйн, вошедший в комнату с серой кошкой на руках.

Он, должно быть, единственный называл Ле полным именем, данным при рождении, и говорил он почему-то всегда тихо, будто вовсе не хотел, чтобы его услышали. Говорил по-человечески, и эльфийский акцент уже почти вовсе не чувствовался – слишком долго он вращался в кругу людей. Могло разве что показаться, что маг нарочно манерно растягивает слова.

Сейчас вот красиво изогнутая черная бровь удивленно поползла вверх, взметнулась не знавшая тяжелой работы белая рука с узким запястьем, чтобы заправить темную длинную прядку за острое ухо.

- Я тебя даже не слышал, – сказал Дуэйн и поставил кошку на стол. Противное животное поспешило спрыгнуть на пол, оставляя в пыли отпечатки лапок, и угрожающе зашипеть на Ле, за что поплатилась легким пинком в бок от хозяина, означающим «пшло прочь от гостя, чучело». – Что ты здесь делаешь?

Через пять минут Ле обнаружил, что сидит за столом и вкратце пересказывает ему события последних пяти лет, а Дуэйн, присев прямо на край столешницы, слушал очень внимательно, не перебивая, лишь изредка кивая растрепанной длинноволосой головой.

Ни с одним другим существом на свете Ле-Таир не мог быть до конца искренним. И только Дуэйн знал все. Знал про проклятие и про то, ради чего Ле пошел на сделку с Богиней, знал про его неприкаянность, неумение принадлежать ни к одному из народов или родов, и, что очень дорого, не только знал, но и понимал. Он не был стиснут рамками людских понятий, которые судят всех по себе, он не считал его ни еретиком, ни сумасшедшим. Он был… чем-то вроде заменителя священника. Ле точно знал, что произнесенное в этом доме наружу не выйдет.

- Вот так вот, - закончил он неловко и умолк.

Дуэйн помолчал немного.

- Сколько, ты сказал, лет уже прошло? – мягко уточнил он немного погодя.

- Семь, - ответил Ле.

- Да-а… - протянул маг, - плохи дела.

Он соскользнул со стола, едва не наступив на невезучую кошку, с обиженным мявом шарахнувшуюся в сторону, не торопясь прошагал вдоль комнаты и остановился рядом с Ле.

Тот почувствовал, не глядя, как тонкая прохладная рука коснулась его плеча. Сквозь рубашку – значит, бояться нечего. Раньше он, не боясь, мог бы пожать ему руку, сняв перчатку, потому что был уверен, что Богиня не властна раскрашивать ушастых своим проклятием.

- Послушай, - спросил Ле, вспомнив храм в Клотте и мертвую девочку. – В ваших краях не бывало такого, чтобы проклинали кого из наших?

Рука на его плече замерла.

- Ты имеешь в виду вообще? – осторожно уточнил Дуэйн. – Или проклятие Богини?

- Богиню, ее самую, - ответил Ле.

Так она ему мстит. Вернее, не мстит, а, как бы это сказать… Напоминает, кто он есть. Чтобы места своего не забывал.

Этак она ему изящно показала, что может все-все, и нет такого, что действительно было бы вне ее юрисдикции.

Раз так, можно не бояться. Когда он умрет, это прекратится. Проклинать снова будут только людей – такова уж их плата за милость Богини.

Дуэйн задумался, очевидно, пролистывая память, пытаясь отыскать в ней соответствующие теме отрывки разговоров и слухов.

- Не слышал о таком, - проговорил он наконец и добавил:

- Вообще, нам тут стало… не сказать чтобы лучше, нам и так было неплохо. Но теперь, как мне кажется, нас легче терпят. Меньше клянут. Не то притерлись и привыкли… Но я, ты знаешь, склонен считать это твоей заслугой.

- Чего-о? – удивился Ле, неверяще глядя на него снизу вверх. – Как так? Я же не сделал ничего особенно полезного.

- Ну-ну, - усмехнулся Дуэйн. – А кто промыл мозги старику Ивенну, главному охотнику за головами неверных? Ты знаешь, он с тех пор, насколько я могу знать, никого не убил. И мухи не обидел.