Конагер - Ламур Луис - Страница 28
- Предыдущая
- 28/30
- Следующая
Лагеря дорожных рабочих, лагеря пастухов, лагеря золотоискателей… Женщины, которые в них водились, его не устраивали. Он был одиночка. Тяжело сходился с людьми. Особенно с женщинами. В их присутствии вечно не знал, что сказать. Казалось, круг его интересов — скот, пастбища, да еще драки. Не очень-то потолкуешь с дамой на такие темы.
Кон в досаде помотал головой: надо бы седлать коня да уматывать — ничего хорошего он здесь не высидит. И все же не пошевелился, а смотрел на звезды и думал о Малере.
У мужика явно какой-то репей под хвостом. А может, и несколько. Почему, например, он не ушел за Смоком? Что его держит здесь?
У Конагера мелькнула неприятная мысль. Крис Малер ничего не имеет против него лично… вроде не должен бы иметь. И тем не менее он сегодня вел себя вызывающе. Нарывался на драку? Или его задело само присутствие здесь Конагера?
Не имел ли он виды на Эви Тил? Если присмотреться хорошенько, она очень симпатичная женщина. И фигуристая, и на лицо милая.
Да, она действительно милая. Кому как, конечно, но она в его вкусе. Что уж там — красивая женщина, решил он. И притом способна жить в таком месте с двумя детьми без какой бы то ни было поддержки. Для этого требуется настоящий характер.
По правде говоря, ему следовало бы с утра оседлать коня и убраться отсюда. Если он собирается искать девушку, посылавшую записки с перекати-полем, то ехать надо, пока не кончились деньги и пока ее не нашел кто-нибудь другой.
Он пообещал себе, что отчалит утром, но не почувствовал в себе решимости.
Дело в том, понял он вдруг, что ему здесь очень хорошо — просто невозможно вспомнить, когда еще ему было так хорошо.
Дверь неожиданно распахнулась.
— Мистер Конагер, ужин готов, — позвала Эви.
Во время ужина он несколько раз порывался что-то сказать, но слова не шли с языка. Наконец он произнес:
— Думаю, пора отправляться. Не вечно же мне вас объедать.
— Вы же помогаете, — запротестовал Лабан. — Я не умею так хорошо стрелять, как вы, чтобы приносить столько дичи. Мы впервые попробовали дрофу.
— Их можно иногда убивать просто дубинкой. Я видел, как это делается.
Эви украдкой глядела на него, но, когда он посмотрел в ее сторону, она быстро отвела глаза, вспыхнув без видимой причины.
— Понимаю, у вас много своих дел, — промолвила она. — Я… вы и так нам очень помогли. — Внезапно она взглянула ему прямо в глаза. — Нам было очень трудно, честно говоря.
Он вынул деньги — после покупки съестных припасов их осталось уже не так много.
— Я поеду назад той же дорогой. Оставьте эти деньги у себя, чтобы я мог рассчитывать на ужин на обратном пути. Я не собираюсь вам платить, но хочу чувствовать себя вправе заехать к вам еще раз.
— Для этого не надо оставлять денег, — ответила Эви. — Вы будете желанным гостем в любое время. Надеемся, что вы вернетесь. — Смутившись от собственной откровенности, она добавила: — Теперь, когда у нас перестали останавливаться дилижансы, мы так редко видим людей. Нам здесь очень одиноко.
— Да… конечно, еще бы.
Он уехал утром. Уезжать ему не хотелось. Он втайне ждал, что она попросит его остаться, но сам намекнуть не осмелился. Ну каким надо быть дураком, чтобы так вот объявить об отъезде? — ругал он себя по дороге. При ближайшем рассмотрении у него не было никакой причины, чтобы взять и сорваться. Он, видите ли, собирался гоняться за перекати-полем… Что за дурацкая идея, люди добрые! Мальчишка он, что ли, чтобы мечтать о сказочной принцессе? О прекрасной девушке, которую держат в заточении? О чем он вообще думает? Ну хорошо, предположим, эти записки нашли отклик в его душе. Разве это причина, чтобы разыгрывать из себя идиота? Не ребенок же он, в самом деле!
Будь у него хоть капля разума, он развернулся бы и помчался обратно! Но так казня себя, Кон продолжал ехать вперед, на восток, совсем забыв о перекати-поле. Дважды ему попадались на пути кучи темных шаров, скопившиеся у зарослей кустарника, но он даже не остановился возле них.
Что должен мужчина сказать такой женщине, как Эви? Предположим даже — ну просто предположим, что он решил осесть и так далее… Ну что ей сказать?
Спустилась ночь, а он так и не нашел ответа на самый мучительный для него вопрос. Пора было искать место для лагеря. Кон съехал с дороги, поднялся на невысокий кряж и спустился в расщелину. Внезапно его конь чего-то испугался. Вглядевшись, Конагер увидел впереди два скелета, лежащих рядом, — человека и лошади. Над ними изрядно потрудились койоты. Там же валялось и седло.
Конагер отъехал подальше, нашел укромный уголок в скалах среди можжевельника и устроился на ночевку.
Вот малый… умер здесь, и кому до этого дело? Если ездишь один, то и умираешь один, и некому прибрать твои кости.
— Что ж, мистер, — вслух произнес он, — я приберу ваши кости. Как рассветет, вернусь и выкопаю могилу. Так и сделаю.
Сон пришел не сразу. Кон долго глядел на ковш Большой Медведицы, проклинал бессонницу и наконец заснул. Проснулся поздно, было совсем светло, и конь тыкался мордой в его ноги.
Он встал, оделся, развел костерок. Вскипятив воду, заварил кофе и поджарил на огне кусок оленины; покончив с едой, поднялся, вытер нож о штанину и сунул его в ножны. Не такая еда, конечно, как у миссис Тил, но ничего, сойдет.
Оседлав коня, вынул из чехла винчестер и подошел к мертвецу.
При свете дня история бедолаги читалась как по буквам. Лошадь сломала ногу, а положение седла и проломленная грудина ясно рассказали Кону о судьбе ее хозяина.
Кто-то — возможно, индеец — забрал винтовку и револьвер, если они были у погибшего.
Выкопав могилу, Конагер приподнял скелет. Посыпался песок, а под мертвецом открылась уцелевшая часть куртки. Частично прикрытая курткой и занесенная песком, лежала седельная сумка погибшего.
Она высохла и заскорузла, края ее загнулись и побелели, как и само седло. Затвердевшая кожаная застежка не поддавалась, а когда Конагер разорвал ее, на землю хлынул ливень золотых монет.
Ошеломленный, он смотрел на них, не веря своим глазам, потом быстро оглянулся. Вокруг не было ни души.
Присев на корточки, ковбой стал собирать монеты. Насчитав триста двадцать долларов, он еще раз потряс сумку, и на землю выкатились еще пять золотых четвертаков.
Четыреста двадцать долларов — больше, чем он мог бы заработать за целый год. И все это теперь его — других владельцев нет.
Кон тщательно осмотрел остатки сумки. Но. если там и были какие-либо письма или бумаги, то они давно истлели. Похоронив несчастного, он поставил на могиле знак из двух больших камней и сел в седло.
Четыреста двадцать долларов свалились с неба! Он поедет в город и устроит шорох под звездами. Можно хоть раз в жизни покутить по-настоящему — хотя бы один раз!
Он въехал в Сокорро и направился прямиком в салун.
На улице стоял дилижанс, и Чарли Мак-Клауд поднимал на крышу чемодан.
Оглядевшись вокруг и увидев Конагера, он крикнул:
— Эй, помоги-ка мне!
Вдвоем они взгромоздили чемодан на крышу дилижанса и привязали его. Мак-Клауд отряхнул ладони, задумчиво глядя на ковбоя.
— Я слышал, ты останавливался у миссис Тил. Подумал даже, что вы составили бы неплохую пару.
Конагер, внезапно покраснев, уставился в землю.
— Эх, Чарли… ты же знаешь, я не из тех, кто ходит в упряжке. Я кочевник.
— Да сколько же можно твердить одно и то же? Ты такой же кочевник, как и я. Послушай, Кон, если ты бросишь дурить, то найдешь себе кусок земли и угомонишься. Она — замечательная женщина.
— Несомненно. Но с чего ты взял, что я ей понравлюсь? Что я вообще могу предложить женщине?
Мак-Клауд улыбнулся и развел руками.
— Это ты не меня спрашивай. Пусть она сама тебе скажет. Женщины всегда умеют найти в мужчине что-то, чем стоит владеть. По моему мнению, ты просто салунный скандалист, которого хлебом не корми — дай подраться. Единственное, что я могу сказать о тебе хорошего, — так это то, что ты всегда честно делаешь свое дело и не пасуешь перед трудностями.
- Предыдущая
- 28/30
- Следующая
