Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] [с илл.] - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 39

• Предыдущая
• 39/55
• Следующая

— Ну все, игра окончена! — вскрикивает мой пассажир, снимает очки, стаскивает с себя парик и накладные бакенбарды — и вот перед нами молодой красивый парень, как с картинки.

— Счастливо тебе, кучер! — крикнул он мне на прощание, когда его уводили под руки два полисмена, а третий нес саквояж. Больше я его не видел.

— Зачем же он нанимал экипаж? — поинтересовался я, донельзя заинтригованный.

— Ну, понимаете, в том саквояже у него были все машинки для подделки денег. Если бы он снял комнату и запирался там на несколько часов кряду, рано или поздно этим бы как-то заинтересовались соседи. Я уж не говорю про любопытные глаза в замочной скважине или в окошке. Если бы он нанял дом и жил там один, без прислуги, это все равно вызвало бы пересуды и подозрения. Вот он и решил, что лучше всего подойдет наглухо закрытый и зашторенный экипаж. По — моему, мысль неплохая. Но полиция тем не менее о нем прознала, а потом его выследили. Да чтоб тебя! Чуть было колесо мне не снесла эта чертова повозка!

— Боже мой, — продолжил он, — если б я вам рассказал, сколько людей, оказавшихся потом ворами, взломщиками и даже убийцами, перебывало в моем «бруме», вы бы решили, что я разворошил все бумаги Скотланд — Ярда. Однако из всех их свои дела здесь обделывал только тот парень, о котором я вам сказывал. Хотя… был один, и был он, пожалуй, хуже всех остальных, вместе взятых. До сих пор мучаюсь, что вовремя не захомутал того чертягу и не сдал полиции, а потом уж поздно было. Натворил он что-то, как пить дать, натворил. Дело было лет этак десять назад, теперь уж точно и не вспомню. Посадил я к себе крепенького такого мужчину, по виду моряка, с рыжеватыми усами. Он мне велел ехать в порт прямо к докам. После того случая с фальшивомонетчиком я врезал за козлами маленькое стеклянное окошко, да, то самое, к которому ваш мальчик носом прилип. Сделал я это для того, чтобы, если надо, заглянуть внутрь и посмотреть, что там происходит, а то ведь всякое случается. чем-то мне этот морячок не понравился, дай, думаю, гляну, как он там да что. Так вот, сэр, сидел он смирно, а на коленях у него лежал такой увесистый кусок угля. Мне это показалось подозрительным, и я за ним время от времени подглядывал. Окошко-то небольшое, внутри все видно, а меня снаружи почти нет. Ну вот, нажимает он на какую-то пружину, и боковина этого куска угля открывается, словно крышка. Тут-то я и увидел, что это не очень большой пустой ящик, сделанный и раскрашенный так, как будто это маленькая глыба угля. В тот раз я не смекнул, что к чему, да и почти что забыл об этом. А потом говорили и писали о взрыве в бемерхавенском порту, пошли слухи об угольных минах. Тогда-то я понял, что, может статься, я и вез того самого морячка, что устроил взрыв. Сообщил я в полицию, да все напрасно. Вы ведь знаете, что такое угольная мина? Нет? Так вот, человек страхует корабль на большую сумму, а посудина стоит дешевле. Дальше он делает ящик точь — в — точь как глыба угля, набивает его динамитом или какой другой взрывчаткой. Потом он бросает этот ящик в угольный бункер парохода, когда тот стоит в порту. Судно выходит в море, уголек бросают в топку, туда же попадает и этот ящик — бабах! Все взрывается! Говорят, много кораблей так погибло.

— Да уж, повидали вы всякого на своем веку, — задумчиво произнес я.

— Да что вы! — откликнулся он. — Я и рассказал-то всего — ничего, а мы уже у «Александрии». Навидался я всякого, да и порассказать могу много чего — и все правда, как Бог свят. Если вашей хозяйке придет подышать свежим воздухом, пошлите за мной, я обычно стою на Коппер — стрит, мой номер девяносто четыре, я свезу ее за город, а если вы пристроитесь рядом со мной на козлах, я поведаю вам немало удивительного… Однако ваш сынок раскричался, супруга желает выйти, а вторая леди стучит в окно зонтиком. Осторожней, осторожней слезайте, сэр! Вот так! Не забудьте — номер девяносто четыре! Всего доброго, миссис! До свидания, сэр!

Словоохотливый кэбмен развернул свой громоздкий экипаж, и тот с грохотом покатил прочь. Я долго смотрел ему вслед, пока он не скрылся за пестрой веселой толпой, спешившей в Палас.

РЕЙД

ОТЧАЯНИЯ

БИТВА, КОТОРОЙ НЕ БЫЛО

Однажды зимним вечером, когда я сидел у почти потухшего камина, мои мысли вдруг приняли странный оборот. Размышляя о поворотных моментах истории, я думал о том, что великие исторические личности всегда оказывались перед выбором, который им предстояло сделать. Их решения навеки запечатлены в анналах истории. Но как сложились бы судьбы государств и всего человечества, поступи они иначе? Может ли человеческий разум вообразить себе последствия их судьбоносных шагов? Я представил себе многочисленные варианты развития событий, и от каждого из них просто захватывало дух. Если бы Цезарь остался военачальником, верным республиканскому Сенату, и отказался перейти Рубикон, возникла бы Римская империя с ее будущим расцветом и крахом? Если бы Джорджу Вашингтону удалось уговорить своих соотечественников терпеливо дождаться, пока либеральное большинство в британском парламенте не изменит свою политику, не стала бы нынешняя гордая Британия со всеми ее доминионами лишь придатком великой американской державы? А если бы Наполеон заключил мир прежде, чем решился на свой «русский поход»? И так далее, и тому подобное…

По мере того как я предавался подобным размышлениям, мне на ум пришли совсем недавние события. Уже в полусне, глядя на тлеющие угли камина, перед моим внутренним взором предстали живые картины, даже видения, если угодно. Если к ним добавить жизненных деталей и расположить их в некой связной последовательности, то могло бы получиться нечто наподобие нижеследующего повествования.

Хмурый ноябрьский день в бельгийском городке Спа. По всему видно, что случилось нечто из ряда вон выходящее, событие, не на шутку всколыхнувшее сонное провинциальное местечко. Все лавки и заведения закрылись, люди стояли на тротуарах, что-то оживленно обсуждая. По мостовым слонялись толпы немецких солдат в серо- зеленой форме. На многих из них мундиры были настолько изношены, что вообще потеряли всякий цвет. Они были взволнованы не меньше гражданских, то и дело сбивались в шумные группки, яростно размахивая руками. Тут и там сновали мальчишки — газетчики. Все это напоминало разворошенный и перевернутый муравейник.

Внезапно люди раздались в стороны, давая дорогу огромному автомобилю, в котором сидели четверо военных и двое штатских. Судя по всеобщему вниманию, это были высокопоставленные персоны. Львиное лицо, гневно взиравшее на расхлябанные скопления солдат, было здесь знакомо каждому, поскольку в Спа располагался штаб Западного фронта германской армии. Это был сам фельдмаршал фон Берг. Рядом с ним, погруженный в свои мысли, сидел один из высших морских офицеров. Его чисто выбритое лицо было испещрено морщинами, на лбу пролегли глубокие складки от тяжких раздумий. Это был знаменитый вице- адмирал фон Шпеер. Остальные военные и двое гражданских только что прибыли из Берлина. Машина пронеслась по главной улице, резко повернула направо и вскоре остановилась возле украшенного лепниной фасада виллы Фронез. Часовые у входа взяли на караул, появился дворецкий в красной ливрее, и высокие гости удалились вглубь дома. Любопытная толпа прильнула к решетчатой ограде, и тотчас разнесся слух, что вот — вот будет принято какое-то важное решение, что настал судьбоносный момент.

Депутацию проводили в большой зал, украшенный в бело — золотых тонах, в конце которого находился просторный салон, своего рода кабинет, где они и расположились за столом.

— Император ожидал вас, — объявил дворецкий. — Через минуту он к вам выйдет.

Ступая бесшумно, словно на похоронах, он удалился, осторожно прикрыв за собой дверь.

Прибывшие явно нервничали, то и дело обмениваясь вопрошающими взглядами. Наконец, вице — адмирал прервал молчание.

• Предыдущая
• 39/55
• Следующая