Актеры на мушке - Кащеев Кирилл - Страница 3
- Предыдущая
- 3/41
- Следующая
– Мальчики направо пошли – раз-два-раз! Девочки влево – раз, и два, и раз! Обратным ходом – раз-два-раз! И по-во-рот…
У Катюхи в переднем ряду вдруг заплелись ноги, и она звучно бухнулась задом об паркет.
– Не останавливаемся! – заорала я, перекрывая наметившееся Катькино хныканье. – Кто остановится, вернется к станку приседать! Двигаемся, линию не терять! Катька, реветь дома будешь – ты актриса или детсадовка какая?
Видели девчонку, которая хоть и в пять лет, а согласится признать себя детсадовкой, а не актрисой? Глаза у Катюхи немедленно высохли, и, тряся пухлой попой, она рванула на место. И тут же грохнулась снова. Теперь уж, конечно, не выдержала – оглушительный, как пароходная сирена, самозабвенный рев огласил репетиционную. Да что ж ты на ногах-то не держишься?
У щелки двери взволнованно засопели – входить в репетиционную мамашам запрещено, но они из коридора так сочувствуют, что даже Катькин рев вчистую глушат!
Так-так-так, а кто это у нас прямо позади Катюхи такой милый, с такими невинными голубыми глазками и золотыми кудряшками? Петюнечка. Кто ж еще! Почему-то у всех, кто танцует рядом с Петькой, всегда с равновесием проблемы…
– Петя, подойди ко мне! – с фирменной ласковостью зову я – идти ему явно не хочется, но он подходит, куда ж денется. Сопение у двери удваивается, теперь к щелке приникла еще и Петенькина маман. – Остальные повторяют – под музыку! – Я ткнула пальцем в магнитофон, и бодрая мелодийка грянула так, что стекла в окнах задрожали.
Я присела перед Петькой на корточки, взяла его за обе ручки и с нежной улыбкой поглядела в лицо. Со стороны – умилительнейшая картинка.
– Как думаешь, – задушевно спросила я. – А если я тебя сейчас ущипну – очень-очень больно, с вывертом?
– Я маме пожалуюсь! – пробормотал Петька.
– А она тебе поверит? – еще доверительней спросила я.
Петька покосился на дверную щель – в щели рисовались мамашин глаз и нос. Глаз растроганно наблюдал, как я нежно обнимаю сыночка за плечи.
Петька почувствовал, что его загнали в ловушку.
– Сейчас извиняешься перед Катей и до конца занятия меня не злишь. – На большее я не рассчитываю: все равно до следующего раза забудет и снова начнет пакостничать. Я наклонилась к его уху и добавила: – Меня ты хорошо знаешь, а мама – она не всегда рядом. – И я ласково взъерошила ему волосы, мимоходом больно цапнув ногтями за ухо.
Петюнечка сдавленно пискнул – но когда музыка орет, фиг кто услышит! И потопал извиняться, как миленький.
– Юлечка потрясающая! – звучным шепотом до двадцатого ряда партера (бывают же у людей природные таланты – я такому шепоту три года училась!) выдала из коридора Петюнечкина маман. – У малышей раньше другая девочка занятия вела – блондинка… Она на детей так орала! А Юленька только слово скажет – даже мой хулиган шелковым становится! Как она этого добивается?
Иногда мне ужасно хочется объяснить ей – как. Тем более мамаше проще, даже музыку врубать не придется – имеет полное право пороть своего мелкого поганца где угодно и когда угодно.
– А сколько она с детьми работает! – подхватила Катькина мама. – Всегда аккуратная, приходит заранее…
Ну, допустим, это я только сегодня на два часа раньше приперлась – и вовсе не из-за их детей. Мне просто необходимо было убраться из дома!
– А как заботится, чтоб они на сцене классно выглядели! – донесся из коридора новый голос. Ну, уж этот голосочек я хоть из коридора, хоть из ада опознаю! Он как тазик кипящего варенья на плите: сладенький такой, а неосторожная оса бульк – и сварилась! Но оса хотя бы сама виновата – не фиг лезть! А представьте такой тазик в свободном полете. Ну вот, теперь вы понимаете, что такое Витка!
– Когда «Необыкновенное путешествие» ставили, Татьяна Григорьевна думала вашего Петеньку и вашу Катеньку забрать из массовки и дать им роли со словами! – еще слаще продолжала Витка. – Но Юля сказала – нет! Сказала, что она с ними еще поработает – пока они не станут совершенством! А роли потом… как-нибудь…
Ну вот – а я вам что говорила? Прямо за дверью прямо сейчас чертов «тазик с вареньем» варит меня! И ей для этого даже мое присутствие не требуется!
– А мы-то думали, почему и в этот раз роли нет? – в голосе Катькиной мамаши стынет разочарование, глубокое, как Марианская впадина. – Вроде бы уже год занимаемся, пора бы… Оказывается, это Юля…
Все, меня сварили! И бесполезно доказывать, что я ни при чем, что пока ее Катька не денет куда-нибудь толстенькую попу и не заведет длинные ножки, ей роли не видать, как собственных оттопыренных ушек! Такая вот анатомия сцены…
И Петьку больше щипать нельзя – теперь мамаша ему может и поверить.
Дверь репетиционной распахнулась, и Витка явила себя – на губах удовлетворенно-сытая улыбочка, как у пообедавшей воробьем кошки.
Надеюсь, никому не надо объяснять, что я Витку ненавижу?
Не за то, что она подставила меня родительницам. Раньше занятия с мелкими вела она, но устраивать им втихаря крупные гадости в отместку за плохое поведение у Витки дипломатичности не хватило. Она на них честно и откровенно орала – в результате теперь занятия веду я, и мне, а не ей скашивают за это половину месячной оплаты. Я и не ожидала, что Витка такое стерпит.
А ненавижу я Витку за то, что она моя дублерша! У нас в театре каждую роль играют по два человека – меняемся через спектакль. На «Синей птице» недавно журналисты из «Комсомолки» были – и умудрились явиться на ее спектакль, а не на мой! И им понравилась ее Митиль – а мою они вовсе не видели! И статья про наш театр вышла с ее фоткой! Ну почему так?
Кстати, Витка считает, что это я ее дублерша.
Ну разве не стерва?
– Закругляйся – Татьяна Григорьевна зовет, – окидывая мелких пренебрежительным взглядом, цедит Витка.
– Закончу и приду, – бросаю я через плечо. Совсем Витка меня за идиотку держит: думает, я и правда брошу занятие и на глазах у мамашек, которые за эти занятия платят, куда-то рвану? Чтоб меня та же Татьяна Григорьевна – это директорша наша и главреж – живьем сожрала?
– Татьяна сказала – срочно. Немедленно, – говорит Витка.
Ага, так я и поверила – нашла дуру на такое дешевое разводилово купиться, придумай чего поизящней, девочка. Витка потопталась у меня за спиной и вышла. А я начала гонять мелких под «Чунга-Чангу»: в «Необыкновенном путешествии» сложный танец, они вечно путаются.
Закончить я, конечно, постаралась если не побыстрее, то хотя бы минута в минуту, и втихую удрала через костюмерную. На разборки с Катькиными-Петькиными мамочками у меня времени нет – Татьяна зря звать не станет. Особенно сейчас, когда на носу последний спектакль сезона, а впереди долгое лето, и неизвестно, чем мы вообще будем заниматься. В коридорах театра свет не горел – у взрослой труппы сезон закончился еще два дня назад. Если вы не поняли – на самом деле это не наш театр, это нормальный драматический. А наш детский музыкальный для них вроде нелюбимого ребенка: уже жалеют, что завели, но отказываться поздно. Зато у нас есть все: сцена, аппаратура, репетиционные, классы для занятий – пусть старенькое, зато профессиональное. И мы – театр, настоящий, а не какая-то там студия для заик колченогих при ДК работников колбасной промышленности!
Двигаясь почти на ощупь, я пробежала пустыми коридорами и распахнула дверь режиссерского кабинета – и заморгала, как сова, попавшая из темноты на свет.
– Ю-юлечка! – Наша Татьяна Григорьевна повернулась от окна и расплылась в своей фирменной улыбочке. Все-таки когда тете шестьдесят лет, немножко толстеть надо. А то фигура у нашей режиссерши как у меня – ну почти… Зато физиономия! Когда она счастливо улыбается во весь рот, а улыбается она постоянно – зрителям, мамашкам, спонсорам, – да еще вставными зубами, ровными такими, белыми… Будто череп на тебя оскалился. Втихаря ее так и зовут – Душка-Череп. Даже подумать боюсь, что будет, если она про свое прозвище узнает.
– Юлечка, родная, наконец-то ты пришла! – Душка-Череп выскалилась на меня и еще руками всплеснула. Если бы я так на сцене ненатурально выделывалась, меня б на нашем форуме в Интернете на запчасти разобрали. – А мы, знаешь ли, уже все собрались…
- Предыдущая
- 3/41
- Следующая
