Человек закона - Ламур Луис - Страница 2
- Предыдущая
- 2/39
- Следующая
— Не хочешь проехаться ко мне, Борд? Может, добудешь сколько диких индеек.
— Нет, Лэнг, спасибо. Надо заняться тем трупом. Установить личность, похоронить, если не найдется родственников.
— А часто бывает, что родственники являются сами? — поинтересовался Лэнг.
— Один раз из десяти. Если удается отыскать семью, они обычно отвечают: «Закопайте его и пришлите, что он после себя оставил», а погулявши вечерок-другой у Хенри, много не оставишь.
— Зачем возиться? Получается артель «Напрасный труд», на мой взгляд. Хватит с них христианских похорон. Вводят город в расходы.
— Так всех расходов — пара долларов, Лэнг. Одеяло, чтобы завернуть покойного, если своего не окажется, и кто-нибудь, чтобы вырыть могилу. Коли зашла речь, я уже девять могил выкопал в нынешнем сезоне.
Некоторое время они ели молча. Затем Лэнгдон Адамс спросил:
— Борд, ты не думал обратиться к Хайэту Джонсону за займом? Начать дело снова, я имею в виду. Он знает — скотовод из тебя хороший, вдруг да отстегнет денежек.
— Шутишь. В этот хайэтовский банк деньги приходят, а из него не выходят. И во всяком случае, я начну дело на свои средства, когда смогу. Не хочу быть никому обязанным. И полжизни вкалывать, чтобы расплатиться с банкиром, не хочу тоже.
Дверь открылась, и внутрь проковылял коренастый, жилистый человечек: небритый, волосы под шляпой с узкими полями не причесаны, с соломинками из амбара, где он спал.
Сел — почти упал на стул — положил на стол руки и опустил на них голову.
Вошел Эд, поставил перед ним чашку с кофе.
— Джонни? Вот, похоже, тебе это не повредит. Выпей.
Джонни поднял голову, чтобы взглянуть на повара.
— Спасибо, Эд. Много воды утекло со времен старого «Дробь Семь».
— Это точно. Блинчиков хочешь?
Забулдыга покачал головой.
— Брюхо не примет. Спасибо, может, потом. — Проглотил остатки кофе и выбрался на улицу.
Эд обернулся к гостям.
— Сейчас не скажешь, а ведь лучшим ковбоем здесь был, когда я приехал. Шесть лет прошло. Скакал на чем угодно, лишь бы волосы росли, и с веревкой управлялся — не каждый так сумеет. А с виски управиться не умеет. Да, был на высоте. Любая команда взяла бы с радостью. Теперь нигде не найдет работы.
— Он когда-нибудь платит тебе за жратву? — скептически полюбопытствовал Лэнгдон. — Что-то я не замечаю никаких денег.
— Здесь ему деньги не нужны, — отрезал Эд. — Джонни — хороший парень. Помогал мне не раз, когда я очутился в этих краях, и не заикнулся об этом после. Помню, он играл в покер, сидел с другими ковбоями вокруг одеяла. Я торчал рядом. Совсем был без денег, даже поесть не на что. И без работы. Спросил, кто знает насчет где заработать, все говорят, нету, а я говорю, мне во как работа нужна, потому совсем карман пустой, а Джонни тянет руку к своей кучке денег, берет пару-тройку бумажек, дает мне. «Вот, — говорит, — перебьешься, пока найдешь», — я ему спасибо-спасибо, а он только рукой машет. Через два дня встретил меня на улице, еще три доллара подкинул. Когда я получил работу, расплатился с ним.
— Да, верно, — сказал Чантри. — Хороший человек был Джонни. Один из лучших.
Лэнгдон Адамс отодвинул свой стул.
— Передумаешь, Борд, приезжай. Постреляем индеек, и я покажу тебе свое поместье.
— Может и приеду. Я еще Бесс не видел. Вернулся поздно и, чтобы не будить своих, спал прямо в участке. Если я являюсь среди ночи и она просыпается, то потом не может заснуть.
Адамс вышел, Эд принес себе чашку кофе.
— Что-нибудь про убитого знаешь, кто он?
— Не знаю, Эд. Какой-то ковбой, хвативший лишку, скорее всего. Они пьют больше, чем следует, а потом ввязываются в споры со старателями… Среди мексиканцев попадаются крутые типы. И потом, столько шатунов проезжает через город. С войны полно народу болтается, никак не найдут, куда приткнуться. Стреляют друг в друга, ну и ладно, по крайней мере, пока все честно. Чтобы стреляли в спину или в безоружных, этого никому не надо, но у нас тут такого годами не бывало.
— С того времени, как маршалом был Джордж Ригинз. У него был случай — я, по крайней мере, всегда считал, что там произошло преступление. И на то пошло, Хелен Ригинз говорила, что маршала убили.
— Меня тогда здесь не было.
— На него свалился камень. Путешествовал по холмам да оврагам и подъехал под самый обрыв. Три дня прошло, пока на него наткнулись. Этот мертвый… ты его здесь видел?
— То ли он, то ли не он — один приходил сюда поесть. Спокойный такой. — Эд нахмурил брови. — Слушай, а он не из тех, кто лезет в драки. Спокойный, я же говорю. Сел один, поел и ушел.
— Заплатил?
— Золотой двадцатидолларовик. Сам давал ему сдачу. — Эд отъехал со стулом назад и поднялся. — Пора наводить чистоту. Дот не придет сегодня. Голова болит, или что там еще. Беда с подсобниками. Женский пол, как они больше всего нужны, сейчас хворать.
Борден Чантри вышел из ресторана на улицу. Следовало бы идти домой или хоть дать знать Бесс, что он вернулся. Вечно она нервничает, когда он уезжает ловить шантрапу, хотя пока что эта работа казалась менее опасной, чем возня с дикими лошадьми или лонгхорнами.
Сейчас он пойдет. Только сначала остановится у старого сарая и глянет на мертвого. Не очень это ему по душе, но работа есть работа. Надо, чтобы видели: он ее делает. Так Борден Чантри говорил себе, однако помнил: никогда еще ничего не делал он только для виду. Маршал из него никакой. В жизни не собирался становиться представителем закона, но раз уж дали ему такое дело, будет исполнять его наилучшим образом, как только сможет.
В старом сарае было сумрачно. Тело лежало на ветхом верстаке. Пахло прелым сеном, свет проникал сквозь многочисленные щели в стенах и кровле.
Большой Индеец сидел на полу, прислонившись к стене. Долговязый старик в жесткой черной шляпе с высокой тульей и пером, в черной рубашке и поношенных синих штанах, сшитых на кого-то поменьше.
Борден Чантри прошел по земляному полу, притрушенному соломой, и посмотрел сверху вниз на мертвеца.
А неплохо он выглядел при жизни… Лет тридцать — может, больше, может, меньше. Неряхой не назовешь. Лицо спокойное, твердое, потемневшее от солнца и ветра. Человек, привыкший много времени проводить на воле… и в седле. Не борец с алкоголем, это уж точно. Интерес Чантри вызвали шпоры покойника. Большие колесики густо усажены зубьями. Серебряные, с крохотными колокольчиками.
Таких в здешних местах днем с огнем не сыщешь. Юго-Восток, возможно Мексика либо Калифорния. Сейчас большая часть работников в округе — пришлые, из Вайоминга и Монтаны. Или еще из Канзаса.
Осторожно, чтобы не потревожить усопшего, он просмотрел карманы. Три золотых с орлами… горсть мелочи… красный бумажный носовой платок… документов никаких.
Сдвинув ремешок с ударника, вынул из кобуры шестизарядник покойного, понюхал ствол. Порохом не тянет, только ружейным маслом. Проверил цилиндр — пять пуль. Заряжен полностью: большинство людей, трясясь верхом, опускали ударник на пустую камеру. Так безопаснее. Чантри сам так делал.
Так… поединка со стрельбой не было. Из револьвера умершего огня не открывали, и сам он неприятностей не ждал — тот ремешок оставался на месте. Он бы его первым делом снял в обратном случае.
На рубашке близко к сердцу виднелась дырка от пули. Крови вокруг — всего ничего, но так бывает часто.
Борден Чантри снова оглядел тело, слегка нахмурившись. Что-то здесь не так. Что именно?
Рубашка! Она портит картину. Слишком велика, воротник болтается на шее. Конечно, если нужна рубашка — купишь, что есть… но тут другое. На этом остальная одежда сидит, точно влитая. Черные сапоги отделаны тиснением, серебряные шпоры отполированы, черные брюки из тонкого сукна пригнаны точно по фигуре, то же самое — замшевый жакет с бахромой, прекрасно выдубленный, белый почти. Этот человек заботился о своей внешности, отличался аккуратностью, не пренебрегал деталями — откуда же на нем взялась рубашка не по размеру?
- Предыдущая
- 2/39
- Следующая
