Капитан Памфил - Дюма Александр - Страница 25

• Предыдущая
• 25/63
• Следующая

Как ни привык капитан Памфил к жестокости, разыгравшаяся на его глазах сцена не могла не приковать все его внимание. Сама уединенность места, только что пережитая опасность — все придавало свершившемуся возмездию характер дикарской мести. Он несколько раз слышал о том, что от Ниагарского водопада до Атлантического побережья действует древний закон, предписывающий сжигать жилище убийцы, но ему никогда еще не приходилось присутствовать при такого рода наказании.

Неподвижно прислонившись к дереву, как будто и его тоже привязали к стволу, он смотрел, как сначала из всех отверстий хижины повалил густой черный дым, потом сквозь крышу пробились языки пламени, похожие на красные наконечники копий; вскоре со всех сторон взметнулись и заколыхались под ветром столбы огня, то сворачиваясь наподобие змей, то развеваясь вымпелами.

Тем временем молодой индеец продолжал кружиться, петь и плясать, словно демон-поджигатель. Через несколько минут все языки пламени соединились в огромный костер, бросавший отблески на полульё вокруг себя, освещая с одной стороны бескрайнюю зеленую степь, с другой — ныряя под темный купол леса. Наконец жар сделался до того сильным, что старуха не выдержала и закричала от боли, хотя и была в десяти шагах от огня. Внезапно крыша провалилась и, словно из кратера вулкана, поднялся столб пламени, рассыпая по небу тысячи искр. Потом одна за другой упали стены, а свет костра все слабел и жар уменьшался. Тьма понемногу вернулась на место, с которого ее вытеснили, и вскоре от проклятой хижины не осталось ничего, кроме груды горящих углей, наваленной поверх трупов убийц.

Тогда дикарь прекратил пение и пляску, зажег от своего факела еще одну еловую ветку и протянул ее капитану.

— В какую сторону направится теперь мой брат? — спросил он.

— В Филадельфию, — ответил капитан.

— Хорошо; пусть мой брат следует за мной; я буду служить ему проводником до тех пор, пока он не выберется из леса.

Сказав это, молодой сиу углубился в лес, оставив полуобгоревшую старуху рядом с дымящимися развалинами ее лачуги.

Капитан Памфил в последний раз взглянул на эту скорбную картину и последовал за своим юным и отважным спутником. На рассвете они вышли к опушке леса и к подножию гор; здесь сиу остановился.

— Мой брат на месте, — сказал он. — С вершин этих гор он увидит Филадельфию. Пусть Великий Дух охраняет моего брата!

Капитан Памфил стал думать, чем он мог бы отблагодарить дикаря за его преданность, но у него не было ничего, кроме часов; он собирался снять их с цепи, однако индеец его остановил.

— Мой брат ничего мне не должен, — сказал он. — После битвы с гуронами Молодого Лося взяли в плен и увели на берега Верхнего озера. Его уже привязали к столбу, мужчины готовили свои ножи для снятия скальпа, женщины и дети плясали вокруг него, распевая песню смерти; и тогда воины, рожденные подобно моему брату по ту сторону соленой реки, разогнали гуронов и освободили Молодого Лося. Я обязан им своей жизнью — и я спас твою. Когда ты встретишь этих воинов, скажи им, что мы в расчете.

Договорив, дикарь скрылся в лесу; капитан Памфил следил за ним взглядом, пока можно было его видеть; когда же он исчез, наш достойный моряк сломал молодое эбеновое деревце, которое могло послужить ему и тростью и оружием, и начал взбираться в гору.

Молодой Лось не солгал: добравшись до вершины, капитан увидел Филадельфию, возвышавшуюся, подобно королеве, между зелеными водами реки Делавэр и синими океанскими волнами.

От того места, куда добрался капитан Памфил, до Филадельфии на глаз было не меньше двух дней пути, и он продолжал идти, не чувствуя усталости, останавливаясь лишь для того, чтобы поискать птичьи яйца или съедобные коренья; что касается воды, то вскоре он набрел на истоки Делавэра, и вид полноводной реки избавил его от беспокойства.

Он весело шел, предвидя отдых после стольких тягот, любуясь чудесными видами, открывавшимися его глазам, и находясь в том счастливом расположении духа, когда одинокий путник сожалеет лишь об одном — об отсутствии товарища, с кем можно было бы поделиться возникающими мыслями. Поднявшись на вершину небольшой горы, он заметил в полульё от себя черную точку, двигавшуюся навстречу ему. Несколько минут он пытался разглядеть, что это такое, но расстояние было слишком большим, и капитан снова тронулся в путь, не занимаясь более этим предметом; впрочем, местность, по которой он шел, была слишком неровной, и вскоре непонятная точка исчезла из виду. Он двигался вперед, насвистывая очень модный на улице Каннебьер мотив и выделывая мулине своей палкой, как вдруг тот же предмет, приблизившись на несколько сот шагов, снова появился у него перед глазами. На этот раз капитан подвергся со стороны нового персонажа, выведенного нами на сцену, такому же осмотру, каким был занят он сам; приставив руку к глазам наподобие подзорной трубы, капитан Памфил посмотрел на встречного через это подручное приспособление и узнал в нем негра.

Эта встреча была очень кстати: капитану Памфилу не слишком хотелось провести третью ночь так же, как две предыдущие, и, надеясь спросить негра о ночлеге, он ускорил шаг, досадуя на неровную местность, из-за которой он вновь потерял из виду того, кто мог дать ему драгоценные сведения; однако он рассчитывал встретиться с ним на вершине небольшого холма, стоявшего примерно на половине пути между ними. Он не ошибся в своих стратегических расчетах и, поднявшись на вершину холма, оказался лицом к лицу с тем, кого искал; вот только цвет его ввел капитана в заблуждение: вместо негра перед ним оказался медведь.

Капитан Памфил с первого взгляда оценил угрожавшую ему опасность; но мы ничего нового не откроем нашим читателям, сообщив им, что в подобных случаях достойный моряк проявлял себя находчивым человеком: он окинул взглядом местность, изучая ее топографию, и увидел, что встречи со зверем не избежать. Слева — река с крутыми берегами и слишком быстрым течением, чтобы пуститься вплавь, не подвергая себя опасности, возможно, большей, чем та, от которой он хотел уклониться; справа — отвесные скалы, на которые могли взбираться ящерицы, но неприступные для всякой другой твари; позади и впереди него — дорога или, скорее, тропинка, не шире той, на какой Эдип встретился с Лаем.

Зверь, остановившись в десяти шагах от человека, в свою очередь, казалось, изучал его со странной пристальностью.

Капитан Памфил, повстречавший в своей жизни множество трусов, притворявшихся храбрецами, предположил, что медведь, возможно, боится его не меньше, чем он страшится медведя. Он двинулся навстречу животному — медведь последовал его примеру; капитан подумал, что его догадка была неверной, и остановился — медведь продолжал идти. Дело было ясным как день: из них двоих страх испытывал не медведь. Капитан Памфил сделал поворот на левой пятке, оставив противнику свободный проход, и начал отступление. Он и трех шагов не прошел, как наткнулся на отвесные скалы; прислонившись к ним, чтобы на него не напали сзади, он стал ожидать дальнейших событий.

Ожидание было недолгим: огромный медведь шел по дороге до того места, где ее покинул человек; там он остановился и, описав тот же угол, что наметил перед тем искусный стратег, с которым он имел дело, направился прямо к нему. Положение становилось критическим: пустынное место, помощи ждать не от кого, единственное оружие — палка, довольно сомнительное средство защиты; когда животное было в двух шагах от него, он поднял палку… Медведь, увидев его жест, встал на задние лапы и начал танцевать.

Это был ученый медведь; он разорвал свою цепь и убежал из Нью-Йорка, где имел честь проделывать свои упражнения перед г-ном Джексоном — президентом Соединенных Штатов.

Только теперь капитан Памфил, успокоенный склонностью врага к хореографии, заметил надетый на нем намордник и свисающий с его шеи обрывок цепи; он тотчас подсчитал, какую выгоду может извлечь из подобной встречи человек, доведенный, подобно ему, до крайней нужды, и, поскольку ни происхождение, ни воспитание не наградили его аристократическими предрассудками, которые, возможно, беспокоили бы любого другого, оказавшегося на его месте, он решил, что водить медведя — весьма почтенное занятие, если сравнить его со многими другими ремеслами, какими доводилось заниматься некоторым из его соотечественников во Франции и за ее пределами. Рассудив так, он взял в руки конец цепи танцовщика, ударил его палкой по морде, желая объяснить ему, что пора заканчивать менуэт, и продолжал свой путь к Филадельфии, ведя зверя на поводке, будто это была охотничья собака.

• Предыдущая
• 25/63
• Следующая