Выбери любимый жанр

Человек с разрушенных холмов - Ламур Луис - Страница 3

Изменить размер шрифта:
3

Вдоль стены на крючках висели пальто и плащи; рядом стояли две скамьи. На столе — керосиновая лампа, на скобе возле печи еще одна. Два фонаря с треснувшими стеклами на стене.

Пол истерся и запылился до такой степени, словно его никогда не подметали, но поскольку я вырос у мамы, которая всегда следила за порядком, то догадался, что здесь все-таки убирают. За дверью находился умывальник, над ним — прибитый гвоздем кусок зеркала с трещиной посредине и полотенце на ролике, которым слишком долго пользовались не менее сорока или пятидесяти пар рук.

Поплескавшись в тазу, я вымыл руки, расчесал волосы и взглянул на мужчину в зеркале. Это был я — парень с худым, смуглым лицом, бакенбардами и усами. Впервые за три или четыре месяца я увидел свое отражение в чем-то другом, кроме воды, но, похоже, я не слишком изменился. Шрам на скуле, где кожу царапнула пуля, почти исчез.

Появился Денни и, смочив водой волосы, пригладил их назад. Возле макушки остался торчать вихор.

— Кормежка здесь хорошая — она отлично готовит.

— Сама готовит?

— А кто же еще?

Я отряхнул шляпой пыль с мятой одежды и направился к дому; мои глаза пробежались по холмам, отмечая те места, с которых могли наблюдать за ранчо. Таких оказалось немного; холмы выглядели безлюдными.

Маленькая загородка перед домом окружала пустой дворик с несколькими цветами довольно жалкого вида. Выложенная камнем дорожка вела к двери. В комнате стоял стол под скатертью в красную и белую клетку, на котором уже были расставлены покрытые чем-то вроде голубой эмали тарелки с аппетитным на вид рагу, тут же примостился щербатый эмалированный кофейник, а на буфете красовался яблочный пирог… конечно, из сушеных яблок, но тоже весьма аппетитный. Кроме того, стоял горшок с бобами, желе из диких яблок и лежали толстые куски белого хлеба, словно только что вынутого из печи.

Девушка оказалась еще тоньше, чем мне вначале показалось, а глаза ее — еще голубей.

— Меня зовут Барби-Энн. А это мой отец, Генри Розитер. — Она кивнула в сторону главы стола.

У него сохранилась осанка некогда крупного мужчины, а кисти и запястья человека, который, по-видимому, когда-то обладал недюжинной силой. Теперь же это был старый, седой человек с усами, как у моржа, и слишком длинными белыми волосами. Его глаза смотрели невидящим взглядом, однако я откуда-то знал его тоже.

Я поздоровался и представился, и его голова качнулась в ответ. Он перевел незрячий взгляд в мою сторону, но настолько точно, что я почувствовал некоторое беспокойство.

— Кто это сказал? — хрипло спросил он. — Кто говорил?

— Это новый работник, отец. Он только что приехал вместе с ребятами.

— Мы немного повздорили с Бэлчем и Сэддлером, — объяснил Хинг. — Он принял нашу сторону.

О, он знал! Он все знал, однако оказался настолько проницательным, чтобы не задавать больше вопросов… по крайней мере насчет меня.

— Нам понадобится работник. Ты готов воевать, сынок?

— Я родился готовым, — ответил я, — хотя мирно разъезжаю, пока меня не трогают.

— Если хочешь, можешь ехать, — заметил Розитер. —Направишься на запад или север — проедешь спокойно. На юг или восток — у тебя мало шансов пробиться… очень мало.

Медленно, немного небрежным тоном Хинг объяснил, что произошло при встрече с Бэлчем и Сэддлером, изобразив довольно скупую, но не оставлявшую ни в ком сомнений картину случившегося.

Барби-Энн ела молча. Раза два она взглянула на меня с беспокойством, но не более того. Никто особенно не разговаривал, поскольку у обитателей ранчо не в обычае болтать за ужином. Прием пищи — серьезное занятие, и мы придерживались этой заповеди. Однако у меня дома разговаривали. Папа, образованный человек, питал к этому слабость, да ему и было что сказать, и все мы любили поговорить. Мы часто беседовали, но только между собой.

Загрузив желудки пирогом, ковбои принялись за кофе. Розитер перевел свои незрячие глаза на Хинга.

— Будут неприятности?

— Видимо, так. Думаю, он намерен держать нас по ту сторону плато, не обращая внимание, где чей скот пасется. И хотя мы готовы драться, нам просто не одолеть их.

Розитер повернул голову ко мне и снова не промахнулся ни на йоту.

— Ты видел много скота со «Стременем»?

— Не считал. Где-то пятнадцать-двадцать голов — там, где я проезжал. И, пожалуй, раза в два больше со «Шпорой».

— Тогда будут неприятности. Сколько у него людей?

Хинг вел себя осторожно. Он с минуту подумал, потом пожал плечами.

— Точно не скажу. Было восемь, но я слыхал, что он нанял еще. И потом, с ним этот тип, которого я раньше никогда не видел.

Покончив с ужином, парни направились в «казарму», однако Денни замешкался, дожидаясь меня. Я помедлил, потом все же встал.

— А ты, — приказал Розитер, — сядь. Ты новый работник, и нам неплохо бы поговорить. — Он повернул голову. — Спокойной ночи, Денни.

— Спокойной ночи, — нехотя отозвался Денни и вышел.

Барби-Энн ушла на кухню, и он спросил:

— Как, ты сказал, твое имя?

— Ты его знаешь, — ответил я.

— Ты разыскивал меня?

— Нет, просто скитаюсь.

— Семь лет… семь лет слепоты, — горько покачал он головой. — За меня смотрит Барби-Энн. Она и Хинг. Он хороший человек, этот Хинг.

— Не сомневаюсь.

— У меня ничего нет. Когда мы собираем и отправляем наш скот, немного набирается. Только то, что я должен работникам, и на припасы на следующий год… если нам удается собрать то, что имеем, и добраться со стадом до главной железнодорожной станции. — Он положил руки на стол, шаря в поисках трубки и табака. И только я собрался подтолкнуть их к нему, как его рука сама наткнулась на них. Он принялся набивать трубку. — У меня никогда ничего не было. Все оборачивалось для меня неудачей. Тут мое последнее пристанище… кое-что для Барби-Энн, если удастся сохранить это.

— Ей лучше бы перебраться в какой-нибудь большой город. Для девушки тут менее подходящее место.

— А ты думаешь, в городах подходящее? И тебе и мне известно, что за жизнь в городах, а у нее нет никаких сбережений. Здесь все, что у меня есть. Ты можешь забрать мое добро прямо сейчас, но тебе придется драться.

— Ты сам нарывался на неприятности, Розитер. Мне не нужно твое хозяйство. Ты обманул своих друзей и получил лишь то, что заслужил.

— Тсс! Не так громко. Барби-Энн ничего не знает о тех днях.

— Я ей не скажу.

— Как твоя мама? Эм все еще жива?

— Жива? Эм умрет только тогда, когда рухнут горы. С тех пор как умер отец, она управляет хозяйством, и делает это твердой рукой.

— Признаюсь, она пугала меня. Я всегда побаивался твоей мамы — и не только я один. Она нагоняла страх на многих мужчин. Да, в этой женщине стальная сила… стальная.

Я посмотрел на него через стол. Старик все еще выглядел крупным, но это была всего лишь оболочка. Я помнил его, каким он явился к нам на Пустошь работать, — сам я тогда еще пешком под стол ходил.

Он был большим, загорелым и необыкновенно красивым мужчиной, который прекрасно орудовал лассо. И разбирался во всех породах скота. У нас не хватало людей, а он трудился за двоих. Но беда в том, что он работал не за двоих, а за троих, потому что однажды ночью покинул ранчо, перегнав часть нашего скота на самый дальний выпас.

Папа сильно повредил ногу и лежал в постели, мама ухаживала за ним, а этот детина, который всегда выражал готовность помочь, незаметно обкрадывал нас. Однако "он выручил нас в тяжелые времена.

Он исчез внезапно, не сказав никому ни слова; только на третий день мы узнали, что он ушел, а через неделю догадались, что случилось что-то нехорошее. Подозрения зародились у мамы. Она отправилась на разведку, и я пошел с ней. Когда мы обнаружили загон, где он держал стадо, прошло уже около двух недель.

Скот спрятали в закрытом каньоне с протекавшим по дну ручьем, и Генри — так мы его тогда звали — проложил мостик через расселину из брусьев хлопкового дерева.

Приметы указывали на то, что вместе с Генри скот угоняли еще четыре человека. Мы знали следы подков его лошади. Они остались повсюду. Мама отослала меня домой за Барнабасом и одним ковбоем, а также за вьючной лошадью.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы
Наши партнеры