Собрание сочинений в 15. томах Том 3 - Уэллс Герберт Джордж - Страница 20

— Вот глупости!

— Значит, они поймали нас?

Он ответил невнятным хрюканьем. Очевидно, под еще непрекратившимся действием грибного яда он стал необычайно раздражительным.

— Что же вы намерены делать?

— Откуда мне знать, что делать?

— Ах, вот как! — сказал я и смолк.

Теперь я окончательно вышел из оцепенения.

— О господи, — сказал я, — пожалуйста, перестаньте жужжать.

Мы опять замолчали, прислушиваясь к несмолкаемой путанице звуков, которая напоминала заглушенный стенами шум улицы или фабрики. Я ничего не мог понять. Мой слух улавливал то один ритм, то другой, и я тщетно старался разгадать их значение. Но спустя долгое время я различил новый, гораздо более определенный звук, не смешивавшийся с остальными и как бы выделявшийся на общем смутном звуковом фоне. То был последовательный ряд не очень громких, но отчетливых постукиваний и шорохов, напоминавших удары ветвей плюща по оконному стеклу или порхание птицы в клетке. Мы прислушивались и всматривались, но тьма окружала нас со всех сторон, как бархатный занавес. Затем последовал звук, похожий на щелкание хорошо смазанного замка. И вот передо мною из бездонной черноты возникла тонкая светлая линия.

— Глядите, — шепнул Кавор чуть слышно.

— Что это такое?

— Не знаю.

Мы смотрели во все глаза.

Тонкая светлая линия превратилась в ленту, более широкую и более бледную. Теперь она казалась лучом голубоватого света, падающего на белую стену. Ее края перестали быть параллельными. С одной стороны появилась глубокая зубчатая выемка. Я хотел сказать об этом Кавору и с удивлением вдруг заметил, что его ухо ярко освещено, тогда как все остальное тело продолжает оставаться во тьме. Я повернул голову, насколько позволяли оковы.

— Кавор, — сказал я. — Это позади нас.

Ухо исчезло, — уступило место глазу.

Вдруг щель, пропускавшая свет, расширилась и превратилась в отворенную дверь. Позади ее открылось пронизанное голубоватым мерцанием пустое пространство, и странный комический силуэт обрисовался на сапфировом фоне.

Мы оба делали судорожные усилия, чтобы обернуться, но это нам не удалось, и мы были вынуждены смотреть через плечо. При первом взгляде мне показалось, что на пороге стоит какое-то неуклюжее четвероногое с низко опущенной головой. Потом я различил тщедушное тело и коротенькие, тощие ножки селенита, глубоко втянувшего голову в плечи. Он был без шлема и внешней оболочки, которую эти существа носят на поверхности Луны.

Он предстал нам в виде неопределенной черной фигурки, но наше воображение инстинктивно дополнило его облик чисто человеческими чертами. По крайней мере мне на одну секунду представилось, что это горбун с высоким лбом и продолговатой физиономией.

Он сделал три шага и снова остановился. Движения его были совершенно бесшумны. Затем он опять пошел вперед. Он ступал как птица, ставя одну ногу прямо перед другой. Он удалился в сторону от светового луча, падавшего сквозь дверь, и совершенно исчез в темноте.

Одну секунду мои глаза искали его совсем не там, где он действительно находился, и потом я заметил, что он стоит, — ярко освещенный, — прямо против нас. Но только тех человеческих черт, которые я приписал ему, у него не было вовсе!

Конечно, мне следовало бы ожидать этого, но только я не ожидал. Его внешний вид совершенно ошеломил меня. Казалось, у него было не лицо, а уродливая страшная маска, которая должна была немедленно исчезнуть или получить какое-нибудь объяснение. Нос совсем отсутствовал, а тусклые навыкате глаза сидели по бокам, так что я в первую минуту предположил, что это уши. Но, как оказалось, ушей тоже не было… Впоследствии я пробовал нарисовать одну из этих голов и не мог… Рот, изогнутый книзу, напоминал рот человека, искаженный злобной гримасой; шея, поддерживавшая голову, разделялась на три сочленения, как ножка краба. Других сочленений я не мог рассмотреть, потому что они были скрыты обмотками, составлявшими единственную одежду этого создания.

И эта тварь теперь разглядывала нас.

Некоторое время мой ум бессильно боролся с сумасшедшей нелепостью представшего предо мной видения. Я полагаю, что селенит тоже был удивлен, и, быть может, с гораздо большим основанием, чем мы. Но только — чорт его побери — он ничем не выказывал этого! Мы по крайней мере знали, чем объясняется наша встреча с этими несуразными созданиями. Но вы представьте себе, что должен был почувствовать, например, благовоспитанный лондонский обыватель, натолкнувшись на парочку живых существ, ростом с человека, совершенно непохожих на других земных животных и резвящихся на лужайках Гайд-Парка. Вы только постарайтесь вообразить нашу внешность! Мы были скованы по рукам и ногам, измучены и грязны. Бороды у нас отросли дюйма на два, лица были исцарапаны и окровавлены. Кавора вы должны представить себе в коротких штанишках, во многих местах разорванных колючками, в егеровской фуфайке и в старой крикетной шапочке, из-под которой взъерошенные волосы торчали по всем румбам компаса. При голубоватом свете лицо его казалось не красным, а очень темным, его губы, а также кровь, запекшаяся на моих руках, были совсем черные. Я, кажется, выглядел еще хуже, чем он, потому что с головы до ног был покрыт желтой пылью гриба, на который свалился. Куртки наши были расстегнуты, а башмаки сняты и лежали возле наших ног. И мы сидели, повернувшись спиной к причудливому голубоватому свету и глядя на чудовище, которое могла породить только фантазия какого-нибудь Дюрер.

Кавор первый нарушил молчание. Он заговорил, внезапно охрип и начал откашливаться. Снаружи донесся неистовый рев, как будто лунная корова завыла от боли; все это закончилось пронзительным воплем, после чего вновь наступила тишина.

Тут селенит повернулся и опять исчез во тьме, постоял с минуту у двери и, наконец, затворил ее. И мы снова остались в этом таинственном бормочущем мраке, в котором недавно пробудились.

Несколько минут мы оба молчали. Наши умственные силы были явно недостаточны, чтобы до конца понять все случившееся с нами.

— Они поймали нас, — сказал я наконец.

— А всему причиной ваши грибы!

— Но, ведь, без них мы бы ослабели и умерли с голода.

— Мы могли найти шар.

Его упрямство заставило меня потерять терпение, и я выругался сквозь зубы. Некоторое время мы кипели молчаливой яростью друг против друга. Я барабанил пальцами по полу и перебирал звенья оков. Наконец не выдержал и заговорил снова.

— Что же вы все-таки думаете обо всем этом? — спросил я смиренно.

— Они разумные существа; они выделывают различные орудия и работают… Огоньки, которые мы видели…

Он запнулся. Ясно было, что из всего сказанного нельзя сделать никаких выводов.

— В конце концов они гораздо человечнее, чем мы имели право ожидать. Я полагаю…

Он опять замялся. Это раздражало меня ужасно.

— Ну?!

— Я полагаю, что на каждой планете, где встречаются разумные животные, они имеют руки и череп, прикрепленный к верхней половине тела, и ходят выпрямившись…

Тут его мысли приняли другое направление.

— Мы здорово удалились от поверхности, — сказал он. — Тысячи на две футов или даже больше.

— Почему вы так думаете?

— Здесь гораздо прохладнее. И голоса наши звучат громче. Чувство слабости совсем исчезло. Шум в ушах и жжение в горле — тоже.

До сих пор я этого не замечал, но теперь заметил.

— Воздух сгустился. Мы спустились километра на полтора. Мы внутри Луны.

— Мы никогда не предполагали, что целый мир находится внутри Луны.

— Нет.

— Да и как могли мы догадаться…

— Нет, могли. Но… так легко свыкаешься с ложными мнениями.

Он задумался.

— Теперь, — сказал он, — это кажется совершение очевидным… На Луне несметное множество пещер, она обладает внутренней атмосферой, и в самом центре пещер должно находиться море. Известно, что Луна имеет меньший удельный вес, чем Земля; известно, что на лунной поверхности мало воздуха и воды; известно также, что Луна — планета, родственная Земле, и не может отличаться от нее по своему составу. Итак, ясно, как день, что Луна должна быть полой внутри. Однако никто не подозревал до сих пор этого обстоятельства. Правда, Кеплер..