Собрание сочинений в 15. томах Том 3 - Уэллс Герберт Джордж - Страница 11

Любопытно, что за все время пребывания внутри шара мы не чувствовали ни малейших признаков голода и не испытывали никаких неудобств, воздерживаясь от пищи. Сперва мы принуждали себя есть, но позднее перешли на полный пост. Поэтому мы не израсходовали и сотой доли взятых с собой концентрированных пищевых продуктов.

Количество выдыхаемой нами углекислоты также было поразительно невелико. Но почему это так, я не берусь объяснить.

Помню, однажды Кавор внезапно открыл шесть окон и так ослепил меня, что я громко вскрикнул. Все видимое пространство под нами занимала Луна — исполинский кривой клинок белой зари, исщербленный прорезами мрака, серповидный берег, затопляемый волнами тьмы, из которой поднимались навстречу солнцу вершины гор и утесов. Надо думать, читатель не раз видел картинки или фотографии, изображающие поверхность Луны. Поэтому нет нужды описывать здесь общий характер этого пейзажа: кольцевидные горные цепи, гораздо более обширные, чем все наши земные горы, их вершины, блистающие при солнечном свете, и резкие глубокие тени; серые беспорядочные вершины, кряжи, холмы, кратеры, непосредственно переходящие от ослепительного блеска к таинственной черноте. Мы летели наискось над этим миром на расстоянии не более полутораста километров от его пиков и хребтов. И мы могли видеть то, чего никогда не увидят ничьи земные глаза: мы наблюдали, как под ярким дневным светом резкие очертания скал и оврагов на равнинах и внутри кратеров становились серыми и мутными от сгущавшегося тумана, а сверкающая белизна их поверхности разрывалась на полосы и лоскутья, суживалась, пропадала. Вместо нее здесь и там появлялись и ширились какие-то странные пятна коричневого и оливкового цвета.

Но у нас не было времени следить за всем этим, так как теперь наступал самый опасный момент нашего путешествия. Надо было все больше и больше приближаться к Луне, около которой мы кружились, замедлять быстроту полета и подстерегать случай, когда можно будет снизиться на ее поверхность.

Кавор работал с чрезвычайным напряжением. Что касается меня, то я оставался в мучительно-тревожном бездействии. То и дело я подвертывался ему под руку. Он прыгал по шару с проворством, невозможным на Земле. В течение этих последних решительных часов он то и дело открывал и закрывал каворитовые окна, производил вычисления, смотрел на свой хронометр при свете электрической лампочки. Долгое время окна были закрыты, и мы безмолвно висели в темноте, кружась в пространстве.

Затем Кавор нажал кнопку штор, и четыре окна внезапно открылись. Я зашатался и прикрыл глаза рукой, потрясенный, ослепленный и обожженный непривычным блистанием солнца у себя под ногами. Потом ставни опять захлопнулись, и у меня голова закружилась от внезапно ударившей в глаза темноты. И снова я поплыл в черной, безбрежной тишине.

Тут Кавор зажег электричество и сказал мне, что хочет связать весь наш багаж в один тюк и завернуть его в одеяла, чтобы уменьшить силу толчка при спуске. Эту операцию мы проделали, закрыв предварительно все окна, чтобы все наши вещи снова сгруппировались в центре шара. Это была весьма странная работа: два человека свободно плавали в сферическом пространстве, наполняя тюк и стягивая его веревками. Вообразите это, если можете: ни верха, ни низа, и после каждого движения совершенно неожиданные результаты. То меня с силой прижимало к стеклу после неожиданного толчка со стороны Кавора, то я беспомощно барахтался в пустоте. Иногда ступни Кавора проплывали у меня перед глазами, иногда мы ложились друг на друга крест-накрест, но наконец нам удалось прочно увязать в большой мягкий тюк все наши вещи, не считая двух одеял — каждое с отверстием для головы, — в которые нам предстояло закутаться.

Тогда Кавор открыл на секунду окно, обращенное к Луне, и мы увидели, что падаем по направлению к большому центральному кратеру, окруженному несколькими малыми кратерами, которые были расположены в виде креста. Затем Кавор вновь подставил наш маленький шар ослепляющему и обжигающему Солнцу. Я полагаю, что он пользовался солнечным притяжением как тормозом.

— Завернитесь в одеяло! — крикнул он, отталкиваясь от меня. В первую минуту я ничего не мог понять.

Затем я подтянул одеяло, которым окутаны были мои ноги, и прикрыл голову и глаза, Кавор внезапно затворил все окна, снова отворил одно из них и тотчас же закрыл опять; потом начал открывать их одно за другим, вводя каждую штору в соответственный стальной цилиндр. Раздался дребезжащий звук, и мы покатались кувырком, ударяясь о стекло и о большой тюк с багажом и цепляясь друг за друга. А снаружи какое-то белое вещество разлеталось брызгами, как будто мы катались вниз по снежному склону.

Хлоп — трах — бац!.. Хлоп — трах!..

Раздался глухой удар, и меня придавил к стеклу тюк с нашим имуществом. На некоторое время все стихло. Затем я услышал пыхтение и ворчание Кавора и щелкание последней свертывающейся шторы. Я сделал усилие, оттолкнул в сторону завернутый в одеяло багаж и выбрался из-под него. Открытые окна казались полосами черной тьмы, усеянной звездами.

Мы были живы и лежали во мраке у подножья стены большого кратера, в который свалились.

Мы сели, тяжело переводя дыхание и ощупывая свои ушибы. Мы никак не ожидали, что нам так круто придется при посадке. Я поднялся с мучительным усилием на ноги.

— А теперь, — сказал я, — поглядим на лунный пейзаж. Но только здесь чертовски темно, Кавор.

Стекла запотели, и я, разговаривая, протирал их одеялом.

— Осталось еще полчаса или около того до рассвета, — сказал он. — Надо ждать.

Невозможно было различить что-либо. Если б мы находились в стальном шаре, то видели бы то же самое. Протирание одеялом ни к чему не привело: стекло тотчас же помутнело вновь от сгустившейся сырости, смешанной на этот раз с шерстяными волокнами. Конечно, не следовало пользоваться одеялом для этой цели. Стараясь протереть стекло, я поскользнулся на влажной поверхности и ударился подбородком о цилиндр с кислородом, высунувшийся из тюка.

Можно было прийти в отчаяние, так все выходило нелепо. Мы только что прибыли на Луну, неведомые чудеса окружали нас, а мы видели только серую влажную стену стеклянного пузыря, в котором прилетели.

— Чорт побери, — сказал я, — да, ведь, с таким же успехом мы могли остаться дома!

Я присел на тюк, дрожа от холода, и крепче закутался в одеяло.

Вдруг сырость превратилась в ледяные кристаллы и сосульки.

Не можете ли вы дотянуться до калорифера? — спросил Кавор. — Да, вот до этой черной кнопки. Иначе мы замерзнем.

Я не заставил просить себя дважды.

— А теперь, — сказал я, — что нам делать?

— Ждать, — ответил он.

— Ждать?

— Конечно. Нам придется подождать, пока воздух внутри шара опять нагреется и стекло прочистится. До тех пор мы ничего не можем предпринять. Здесь еще ночь; надо дождаться наступления дня. А пока что, не хотите ли поесть?

Некоторое время я не отвечал ему и продолжал трястись от холода. Затем нехотя отвернулся от мутного загадочного стекла и посмотрел прямо в лицо Кавору.

— Да, — сказал я с расстановкой, — я голоден. И кроме того я ужасно разочарован. Я ожидал… Не знаю, право, чего именно я ожидал, но только не этого.

Я призвал на помощь всю мою философию, оправил одеяло, в которое был закутан, снова уселся на тюк и приступил к моей первой трапезе в лунном мире. Не помню, успел ли я ее закончить. Отдельными полосками, которые вскоре слились в более обширные участки, стекло стало светлеть, и взвилась туманная завеса, скрывавшая до сей поры все окружающее от наших глаз.

И мы увидели лунный пейзаж.

Этот пейзаж при первом взгляде показался нам чрезвычайно диким и пустынным. Мы находились посреди огромного амфитеатра, на обширной круглой равнине, образовавшей дно гигантского кратера. Стены его, состоявшие из высоких утесов, окружали нас со всех сторон. На западе их уже коснулся свет невидимого Солнца. Он достигал даже их подножья и позволял различать беспорядочное нагромождение темных сероватых скал, окаймленных здесь и там расщелинами и снежными насыпями.