Пираты Черных гор - Черненко Дэн - Страница 33

– Нет, благодарю тебя, – сказал Ланиус – Я не чувствую желания охотиться.

Архипастырь Ансер выглядел удивленным и разочарованным.

– Но разве ты не получил удовольствия, когда мы выезжали на охоту в прошлый раз? – грустным тоном спросил он.

– Я получил удовольствие от компании – мне всегда нравится твое общество, – ответил Ланиус. – И оленина оказалась довольно вкусной. Но... сама охота? Мне очень жаль, – он покачал головой, – но это не по мне.

– Мы могли бы поднять кабана или медведя. Тогда бы ты испытал настоящее вдохновение от охоты.

– Меня не очень интересует такого рода вдохновение. – Ланиус поразился, до какой степени архипастырь его не понимает. – Я просто не вижу радости бегать по лесу, выискивая животных, чтобы их зарезать. Если тебе нравится, то вперед, действуй.

– Мне нравится. Мне жаль, что ты, ваше величество, не разделяешь мои чувства.

С выражением боли на лице Ансер устремился прочь по дворцовому коридору.

– О боги, – вздохнул Ланиус.

Он почти решил окликнуть Ансера, чтобы сообщить, что поедет с ним. Он желал заплатить почти любую цену, чтобы Ансер был доволен им. Но только «почти».

И вместо охоты он пошел в комнату котозьянов, где у него был установлен мольберт. Скромный некогда талант к рисованию за последние годы вполне развился, и Ланиус уже продал некоторые из картин, которые он нарисовал. Насколько было ему известно, ни один король Аворниса прежде не делал ничего подобного. Он испытывал сдержанную гордость от того, что был первым.

К тому же Ланиус знал о котозьянах больше, чем кто-либо в Аворнисе. «Чем кто-либо, кто не живет на островах, откуда они родом, – подумал он. – Интересно, сколько людей живет на этих островах в Северном море? » Этого он пока не знал.

Однако он знал, что Петросус, казначей Граса, был скуп относительно серебра, которое он выдавал младшему королю. Без сомнения, эхо происходило отчасти по приказу Граса, чтобы помочь удержать Ланиуса от накапливания могущества, угрожающего его компаньону на троне. Но Петросус, каковы бы ни были причины, получал явное удовольствие, третируя Ланиуса.

Наблюдая за котозьянами, он выискивал удачный момент для наброска угольным карандашом, который затем собирался переработать в настоящую картину. Когда Ланиус только начал рисовать животных, он пытался заставить их позировать. Давая им лакомые кусочки, он даже пару раз достиг в этом успеха, заставив их принять нужную ему позу. Но, как в случае с любыми кошками, заставить котозьянов делать, что он хочет, оказывалось больно уж хлопотно. Теперь он оставил котозьянов в покое и пытался запечатлеть их движения в карандаше.

Котозьян прыгнул. Рука Ланиуса метнулась к холсту. Вот он, подходящий момент. Ланиус работал автоматически, его рука часто была умнее мозга, поэтому он позволял руке делать на полотне все, что она хочет.

Закончив набросок, Ланиус отступил от него, пристально взглянул – и покачал головой. Иногда самостоятельная рука все же подводила его. «Если бы меня по-настоящему учили рисовать, я бы справлялся лучше».

Следующий набросок получился качественнее – ему почти удалось показать все мельчайшие оттенки грации ползущего котозьяна. Ланиус получал от рисования настоящее удовольствие – впрочем, как и от поисков в архиве. Оба эти занятия заставляли сосредотачиваться.

И рисование, и архивные изыскания заставили бы Ансера зевать так, что челюсть бы отвалилась. Однако пустите его в лес преследовать оленя, и он получит точно такое же удовольствие (если, конечно, не промахнется с выстрелом). Почему старые пергаменты и поскрипывание угля по полотну делают Ланиуса счастливым, тогда как архипастырю для счастья нужно лишь, чтобы не хрустнул сухой листок под ногой? К сожалению, Ланиус не знал ответа на этот вопрос.

Он усердно работал, превращая набросок в законченную картину. Приходилось прикладывать много усилий, чтобы правильно передать фактуру меха животных. У Ланиуса имелись специальные кисти, что давало возможность изобразить бесчисленное число волосков, слегка отличавшихся по цвету, которые в целом правильно передавали внешний облик зверьков. Настоящая трудность была, однако, не в кистях. Настоящая трудность заключалась в его собственной руке, и король знал это. Если бы он был более искусен и лучше обучен, наверняка смог бы ближе подойти к тому, чтобы запечатлеть котозьянов такими, какими они были в действительности.

Котозьяны никогда не обращали внимания на свое изображение на холсте. Зато они иногда пытались утащить кисти или маленькие горшочки с краской. Может быть, запах льняного семени, входившего в состав краски, привлекал их. Или, возможно, им нравился запах кисти.

Впрочем, котозьяны просто были зловредными тварями. Когда один из них ускользнул с кистью под потолок, Ланиус был готов уверовать в это. После того, как зверек погрыз ручку кисти, она надоела ему, и он выронил ее. Ланиус успел поймать кисть прежде другого котозьяна, устремившегося за «добычей».

Король нес законченную картину к себе в кабинет, и горничная, идущая ему навстречу по коридору, остановилась полюбоваться ею.

– Значит, так выглядят ваши любимцы, ваше величество? – спросила она.

– Да, Кристата.

– Какой замечательный рисунок, – продолжала она, подходя ближе. – Их задние лапы на самом деле такие? Какие смешные пальцы, они выглядят так, как будто вот-вот что-нибудь стащат.

– Котозьяны – прирожденные верхолазы и прирожденные воришки. – Спустя мгновение он добавил: – Как ты поживаешь?

– Хорошо, – ответила она. – Он больше не беспокоит меня, так что это уже кое-что.

Девушка не хотела называть имя Орталиса. Она продолжала:

– Деньги, которые мне дали... это так здорово – иметь много денег. Раньше я с трудом сводила концы с концами. Но... – Ее хорошенькое лицо помрачнело.

– В чем дело? – спросил Ланиус. – Не говори мне, что они уже закончились.

– О нет. Не в этом дело. Я очень стараюсь быть бережливой, – сказала она. – Просто...

Она покраснела; Ланиус наблюдал – и наблюдал с интересом, – как краска постепенно заливала ее лицо.

– Мне не следует говорить вам это.

– Тогда не надо, – поспешил сказать Ланиус.

– Нет. Если я не могу сказать вам, то кому же тогда смогу? Вы видели... что случилось... с моими плечами и спиной. – Кристата подождала, пока он кивнул. – Так вот, во дворце есть человек, э-э, ну, не важно, что он тут делает. Он нравился мне, и я думала, что нравлюсь ему. Но когда он взглянул на это... он больше не захотел...

Она уставилась в пол.

– Да. – Ланиус вздохнул и затем сказал: – Если это обеспокоило его, то, возможно, и хорошо, что ты не будешь встречаться с этим человеком. И кроме того...

Теперь уже он оборвал себя, гораздо более резко, чем это сделала Кристата. Что, если он тоже покраснел, как она?

– Вы такой милый, ваше величество, – прошептала горничная, и это означало, что она догадалась, о чем он не стал говорить.

Присев в реверансе, девушка пошла дальше по коридору. Он направился в противоположную сторону, пытаясь убедить себя, что ничего не произошло... совсем ничего.

Океан – вот по-настоящему чуждый мир, так, по крайней мере, полагал Грас. Если королевская галера и остальной флот поплывут дальше, то скоро они перестанут различать землю. Аворнийские торговые суда никогда не отваживались на подобное. И сейчас, когда горизонт все еще обнадеживающе простирался на западе, может, лучше вернуться поближе к материку?

Да, король Грас беспокоился об этом, но продолжал двигаться вперед, хотя все больше чувствовал себя подобно жуку на столе, ожидающему, как кто-то прихлопнет его. Он понимал, что выбор у него небольшой. Его корабли не могли везти большое количество припасов или поднять паруса, достаточные для того, чтобы обойтись без гребцов. Он также не хотел думать о том, как они выдержат сильный шторм. Для черногорцев открытый океан не представлял опасности. Для них это привычная дорога, они пришли по ней из своей страны в Аворнис, чтобы грабить это королевство.