Четыре минус три - Пахль-Эберхарт Барбара - Страница 7

Хели также навестил двух моих лучших подруг, и все трое всласть подурачились.

Ночь со среды на четверг была из ряда вон. Хели весь извертелся в беспокойном сне, он все теснее прижимался ко мне. Утром, проснувшись, мы долго лежали, обнявшись, и Хели сказал: «Не знаю почему, но со вчерашнего вечера я чувствую невероятный прилив сил. Чувствую, что могу выдергивать с корнем деревья. Я буквально переполнен радостью».

Я вышла из дома в восемь; в 9.55 случилось несчастье. С соседкой, проезжавшей мимо, Хели успел пошутить. Другая наша приятельница тоже видела наш проезжающий мимо клоунский автобус. Каждый, видевший наш раскрашенный радостными красками автобус, не мог не улыбнуться. Я уверена, что Хели не видел и не слышал поезда потому, что дурачился или пытался что-нибудь найти в царившем внутри автобуса невероятном хаосе. Может быть, даже и на полу. Типичный Хели.

Когда я после несчастья ехала домой, я вдруг почувствовала близость Хели. Хели меня посетил. Он словно окутал меня с невероятной нежностью теплым, непомерных размеров, пальто.

Я навещала Хели в похоронном бюро, увидела еще раз его оболочку. Он выглядел счастливым, он улыбался. Он теперь навсегда просветлен, и ему там просто замечательно!!! Он также остался и со мной. Часть его жизненной энергии передалась мне. Я стала гулять в лесу, испытывать интерес к столярному делу и вообще ко всякому рукоделию.

Я прочитала книгу о предчувствии смерти и о смерти в результате несчастного случая. Период подготовки к собственной смерти начинается, как правило, за шесть недель. Человек заканчивает проекты, заключает мир с как можно большим количеством людей. Человек примиряется с самим собой и с миром, и он выглядит «несколько по-другому», несколько не так, как всегда. Обо всем этом свидетельствуют многие из тех, чьи близкие погибли в результате несчастного случая. И с Хели было так же. Все эти факты позволяют мне твердо верить: для Хели пришло время уйти. Он выполнил свои задания и получил возможность отдохнуть в гармонии с самим собой. «Что было бы, если…» На эту тему не стоит думать. Того, что случилось, было не избежать, поступай как угодно. Что есть, то есть. И хорошо так, как есть. Ведь иначе и быть не могло.

Фини – единственная, кто выжил в этой аварии. (Тимо был мертв на месте аварии, но его удалось реанимировать.) И тело Фини почти не пострадало (что уже на грани чуда). Но у нее была тяжелая черепно-мозговая травма.

Это означало, что ради сохранения ее жизни были недопустимы приливы крови к голове: рост внутричерепного давления приводит в таких случаях к отмиранию мозговых клеток, то есть к прекращению мозгового кровообращения. Это и был самый большой ужас последних дней. Не знать, каким будет твой ребенок, если он очнется. Будет ли Фини – Фини? Способна ли она будет меня узнавать? Если я пережила ад – это он и был!

Фини получала примерно 20 различных лекарств, которые в миллилитровых дозах необходимо было сочетать друг с другом. Анестезиолог не смыкал глаз три дня, вынужденный каждые пять минут или чаще нажимать какую-нибудь кнопку. Меня потрясла самоотверженность, с которой боролось за жизнь моей Фини такое количество людей.

Мне было позволено ночевать в больнице. Утром я не решалась вставать от страха узнать о событиях ночи. Мой отец меня невероятно поддерживал тем, что взял на себя передачу мне новостей. Он (и моя свояченица Габи) оставались с Фини, непрестанно втирая в ее тельце бахблютен[5] (по крайней мере, это мы могли делать. И нас та-а-к невероятно успокаивала такая возможность!). Когда меня выматывало это занятие, я чувствовала потребность выйти на свежий воздух.

Я много гуляла в эти дни, и меня посещали невероятные чувства и видения. Я постоянно встречала в лесу двух оленей. Они были от меня на расстоянии вытянутой руки. Я уверена, что на самом деле это были Хели и Тимо. Они всегда подолгу на меня смотрели. После чего, радостные и полные сил, уносились прочь.

В лесу я также встретила Фини. Она, такая забавная и милая, постоянно была рядом со мной. И вдруг я вижу ее перед собой в ореоле света. Словно находящуюся внутри мыльного пузыря, «пленкой» которого был легкий, желтоватый свет. Она буквально светилась. Я знала, что с ней ничего не может произойти. Бродя в лесу, я всегда видела этот образ. Он дарил мне невероятно глубокий внутренний покой.

Находясь у ее постели в реанимации, я, наоборот, продолжала бороться за жизнь Фини. Но уверенности у меня не было. Все как-то выглядело бессмысленным и мелким. Она стоит там, внутри этого невероятно прекрасного света, а я пытаюсь ее уговорить вернуться. К зайцам, лугам и ко мне. Но что я против самого прекрасного света этого мира и небесной музыки? Когда-то и я буду там, и это прекрасно.

Я была на прогулке, когда умерла Фини. От остановки кровообращения (я не подозревала, что это может так быстро произойти, иначе не отошла бы от нее. Но мне так хотелось еще раз пережить в лесу встречу с ней). Я бежала минут двадцать по лесу, полная неукротимой жизненной энергии. Я пела во все горло любимую песню Фини, песню Пеппи Длинный Чулок. Когда я вернулась, Фини была мертва. Фини растворилась в свете. Свет был во мне. Нам, мне и моему отцу, разрешили ее искупать. Ее завернуть. И долго держать на руках. Прежде, чем положить в постель так, как она всегда спала. Такая славная. Со своей «крышечкой». Теперь перед нами лежала ее оболочка. А Фини была в нас. В облаке света. Мой ангел.

Диагноз Тимо был с самого начала достаточно ясен. Тимо реанимировали. Это означает, что его сердце стучит (мой маленький воин), но мозг большей частью разрушен. Никакой надежды на то, что он когда-либо окажется способным очнуться, и быть не могло. Вместо этого полная очевидность того, что только подключение к машинам генерирует в нем некое подобие жизни. Откуда следовало: либо Тимо сам умрет (что означает прекращение сердцебиения), либо мы когда-нибудь остановим машины. Я думаю, каждый из вас принял бы то же, что и я, решение: я не остановлю машины, я хочу, чтобы Тимо сам решил, когда ему уходить.

Тимо долго не уходил. Его сердце продолжало стучать, пока мы боролись за Фини. Я подходила к нему снова и снова и говорила ему: «Ты можешь уходить. Иди с легким, радостным сердцем. Твой папа ждет тебя в сиянии света и замечательной музыки». Это было трудно: одновременно желать возвращения одного ребенка, а другого, лежащего рядом с ним, – желать отпустить. Иногда мои желания нечаянно перепутывались, за что мои дети безусловно на меня не сердятся. В последней день Фини я несколько меньше уделяла внимания Тимо. Я должна была в первую очередь бороться за ЖИЗНЬ. Тимо, несмотря на это, нам очень помогал. И перед тем, как я уходила на прогулку в лес, я одалживала жизненных сил у него. Он был таким крепким и упорным парнем!

За два дня до смерти Тимо крестили именем Тимо Пауль Леон Эберхарт. Тимо некоторое время назад пожелал, чтобы его звали Леоном, как одного героя из фильма «Дикие парни». Мой дикий парень.

Переживания, связанные со смертью Фини, подвели меня в ночь с воскресенья на понедельник к решению: я хочу быть рядом с Тимо, когда он умрет. Я сама хочу его отпустить. Вдруг мысль о выключении машин перестала казаться настолько ужасной. Она стала допустимой. И я знала, как это нужно сделать: устроить праздник. Праздник жизни и смерти. Потому что и то, и другое настолько близки друг другу – заключены друг в друге, – что, по сути, есть единое целое! И поскольку никто не способен лучше дать это почувствовать, чем клоуны, абсолютные чудаки, которые, по счастью, мои друзья и коллеги, – я пригласила их всех на мое прощание с Тимо. Пусть парочку из них сразило наповал мое пожелание, чтобы они явились в костюме клоунов. Тем не менее собрались: семь клоунов (со мной – восемь), мой отец и одна из подруг, с которой Хели помирился накануне своей смерти и которая скоро должна была родить второго ребенка.