Кто взял фальшивую ноту? - Абрамян Григорий Владимирович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/28
- Следующая
Порою волк, сердитый волк…
Когда песня окончилась, он погладил девочку по голове.
— Хорошо, — сказал он. — Молодец. Значит, поставим тебе сегодня за «Елочку» отметку красным карандашом.
На рояле лежало три карандаша. Толстых, огромных, как барабанные палочки. Я таких сроду не видел. Один — красный, другой — синий, третий — черный.
Девочка спрыгнула со стула, взяла красный карандаш и подала его Геннадию Максимилиановичу. В дневнике появилась большущая красная пятерка.
Я в своей жизни получал немало пятерок. Но такую мне никогда не ставили, и я позавидовал маленькой девочке.
— А за квинты? — спросила она.
— За квинты? — переспросил Геннадий Максимилианович. — Сейчас еще раз сыграешь, тогда и решим.
Девочка снова уселась, устроилась поудобней, положила руки на колени, посидела немного неподвижно и, чуть склонив голову набок, приподняла правую руку над клавиатурой. Очень плавным движением она опустила на клавиши два пальца, большой и мизинец, и сказала:
— Вот стеклянный дом квинты.
Повторила движение:
— Вот хрустальный дом квинты.
Еще:
Вот квинта высоко-высоко на горе…
«Чего это она?» — удивился я.
А девочка повторила все сначала. Но теперь уже левой рукой и в левую сторону, туда, где рояль урчал и ворчал. Тогда я все понял.
Не знаю как Ваське, а мне показалось, что в звуках на самом деле было что-то стеклянное, и хрустальное, и еще такое, о чем словами не скажешь. А когда девочка перебралась на басовые клавиши, то могла бы и не говорить, что это раскаты обвала в горном ущелье или эхо под сводами глубокой пещеры. И без того было понятно.
За все эти квинты Геннадий Максимилианович поставил ей четверку синим карандашом, хотя я бы на его месте не поскупился и на красную пятерку, — очень уж здорово она рассказывала.
— А черный карандаш пусть сегодня отдыхает! — воскликнула девочка, радуясь и укладывая в папку ноты.
— Пусть, бездельник, отдыхает, — в тон ей ответил Геннадий Максимилианович.
— Пусть!
И девочка с веселым криком «Пусть, пусть, пусть!» убежала из кабинета.
Геннадий Максимилианович уселся в глубокое кресло сразу стал похож на настоящего директора.
Васька вытянул руки по швам и сказал:
— Мы пришли…
— Кто «мы» и зачем пришли?
— Мы и они. — Васька показал большим пальцем за спину. — Мы пришли записаться в музыкальную школу. Вы сами велели нам прийти…
— А-а, вот вы кто! — сказал Геннадий Максимилианович. — Я уже знаю кое-что о ваших планах… — Геннадий Максимилианович с минуту разглядывал нас. Потом продолжил: — Вся сложность в том, что учебный год уже начался…
— Да? — на всякий случай спросил Васька. Все было понятно, и нам следовало бы уйти.
Но мы не трогались с места. Мы словно приросли к полу. Геннадий Максимилианович неожиданно улыбнулся.
— А на чем бы вы, интересно, хотели играть? — спросил он.
Мы не успели ответить. В кабинет вошла какая-то учительница. По всему было видно, что она здорово сердита.
— Вы представляете, Геннадий Максимилианович, — сказала она возмущенным голосом, — в коридоре ободран стенд. Такого у нас раньше не было!..
Васька глотнул слюну и тихо сказал мне на ухо:
— Пойдем, что ли?
— Минутку, ребята, — остановил нас Геннадий Максимилианович. — Разговор еще не окончен.
Успокоив учительницу, Геннадий Максимилианович сказал ей, что попозже во всем разберется, и вновь обратился к нам:
— Так на чем же вы собираетесь играть?
Я решил, что он хочет узнать, есть ли у нас инструменты.
— Вы не беспокойтесь. У нас все есть…
— Честное пионерское, — вставил Васька. — Все инструменты там, в вестибюле…
— Только Таня на тромбоне отказалась играть, — сказал я.
— Ну, если дело только за тромбоном, — посмеиваясь, сказал Геннадий Максимилианович. — Словом, отправляйтесь в вестибюль и ждите меня там…
Выйдя из кабинета, я посмотрел на Ваську:
— А ну-ка?
Васька без звука протянул мне рисунок бабы-яги.
Исцарапав себе пальцы и ободрав ногти, я с трудом вытащил четыре гвоздика и вернул рисунок на стенд.
Тут в коридоре появился какой-то ученик. Эдакая здоровая дылда. Он набросился на меня:
— Ты чего стенд портишь?
— Не порчу, а восстанавливаю!
— Вижу, как восстанавливаешь! Весь рисунок измял!
Я повернулся к Ваське, а его и след простыл.
Вот так всегда — за все я в ответе!
ГРИШИНА ИНТЕРМЕДИЯ
Прибежал я в вестибюль и только начал было ругать Ваську за бабу-ягу, вижу, идет Геннадий Максимилианович.
— Свои музыкальные инструменты оставьте здесь, — сказал он. — А сами идите за мной.
Он привел нас в зал, в тот самый, куда вчера влетел Женькин мяч. К разбитому окну был приставлен огромный лист фанеры. Я поскорее снял очки. Так все-таки спокойнее — вдруг Геннадий Максимилианович узнает меня и начнет расспрашивать про Женьку?
Но он даже не посмотрел в мою сторону.
Мы уселись на стулья, стоявшие вдоль стены, и, с любопытством озираясь, стали ждать, что будет дальше.
А дальше было вот что.
В зал вошли два учителя — старичок, у которого на кончике носа чудом держались очки с разными стеклами, молодая учительница, которая сообщила Геннадию Максимилиановичу о бабе-яге, и завуч школы Татьяна Васильевна.
Все поднялись на сцену и, с интересом поглядывая на нас, стали тихо переговариваться.
Толстый Васька был награжден добродушными улыбками. Он сидел рядом с Гришей и, не отрываясь, смотрел на свои ботинки.
Сережа судорожно отдирал от воротничка пышный черный бант.
Все мы, как говорится, были не в своей тарелке, и лишь Гриша не терял ни спокойствия, ни присутствия духа.
— Мы хотим познакомиться с вашими музыкальными способностями, — сказал Геннадий Максимилианович. — С кого начнем?
Гриша вскочил с места:
— С меня. Я самый маленький!
— Можно и с тебя. Ты на чем-нибудь играешь?
— Может и играю, только я не пробовал.
— Понятно, — сказал Геннадий Максимилианович, который, по-моему, уже раскусил Гришу. — А на чем хотел бы?
— На любом инструменте с буквы «Г». Можно на губной гармошке? Тетя Соня сказала…
Васька, не целясь, пнул своей мощной ногой слишком разговорчивого дошкольника. Гриша дернулся и тотчас замолк.
— Ну хорошо, — сказал Геннадий Максимилианович и недобро посмотрел на Ваську. — Об инструменте мы поговорим потом. А сейчас спой песенку…
— Песенку? А какую, веселую? — спросил Гриша.
— Можно веселую.
— А грустную нельзя?
— Отчего же… Любую.
— Какую захочу?
— Да.
— А я никакую не знаю.
— Что ж ты, голубчик, морочишь нам голову? — сказал старичок в очках. — Сколько тебе лет?
— Пять, — ответил Гриша. — Скоро немножко прибавится.
Гришу усадили подальше от Васьки и попросили все-таки вспомнить какую-нибудь песенку.
К роялю подошел Васька и как-то сразу гармонично слился с ним — Васькины ноги были ничуть не тоньше ножек рояля.
— Что будем петь? — спросили его.
Васька вдруг погрустнел, тоскливо посмотрел в окно и неожиданно заныл высоким дрожащим голосом:
Серд-це кра-аса-авиц склон-но к изме-э-не…
Я знаю, почему Васька запел про красавиц. У них дома есть такая грампластинка. Васькина мама часто ее слушает, подперев кулаком лицо, и поминутно вздыхает.
…И к пере-ме-э-не, как ветер ма-ая, —
старательно завывал Васька. В комиссии засмеялись.
— Это весь твой репертуар? — спросил Геннадий Максимилианович, когда Васька спел.
— Еще я знаю один вальс, — с готовностью ответил Васька. — Только он без слов.
Вальса Васька не пел, но чем-то очень заинтересовал членов комиссии. Они обступили его и спрашивали, спрашивали, загадывали музыкальные загадки, заставляли хлопать в ладоши, прыгать под музыку и вообще всячески забавляли его. Потом очередь дошла до Кости.
- Предыдущая
- 12/28
- Следующая
