Юмор начала XX века [сборник] - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/47
• Следующая

III

. Это было апатичнейшее существо, совершенно не интересовавшееся тем, что происходило в стране. Спокойная семейная жизнь и кружка доброго пива вполне его удовлетворяли. Ему говорили: — Послушайте, от вас отложились чехи! — А? Что? Да, я слышал. — От вас отложились венгры! — Слышал… слышал, — бормотал апатичный император. — Не хотите ли кружку? — Послушайте, от вас… — Да отстаньте! Как вам не надоест? Его сын Максимилиан I считался “последним рыцарем”. Кроме того, он был превосходнейшим сватом, выгодно пристроив всех своих родственников. Если бы он издавал “Брачную газету”, то имел бы несомненный успех и, конечно, не раз был бы оштрафован. Он учредил особое бюро, где решались взаимные распри немецких областей. Бюро это носило название “Рейхскаммергерихт”, или “Верховный императорский суд”. Вначале бюро это посещалось неохотно, но потом дела поправились и бюро процветало. ИТАЛИЯ И ИСПАНИЯ. ПАДЕНИЕ ВИЗАНТИИ 1. Италия раздробилась на многие владения, причем политическое устройство их было так разнообразно, что можно думать, будто человечество здесь делало ряд социальных опытов: от монархии переходили к вольным городам, к республикам демократическим, аристократическим и чуть ли не к анархическим коммунам. Почему именно в таком?то городе учреждалась монархия, а в другом республика, а не наоборот, — никто не мог сказать. Некоторые историки предполагают, что здесь была устроена особая лотерея. Городу Милану по этой лотерее досталась аристократическая республика, причем городской императорский наместник волею судеб превратился в республиканца. Но богатые миланские фамилии то и дело захватывали власть над республикой. Некий юноша Франческо Сфорца, обладая красивой внешностью, решил сделаться предком, а именно — родоначальником новой герцогской фамилии. Это рискованное предприятие ему удалось, и с той поры в истории появилась фамилия Сфорца. Между тосканскими республиками возвысилась Флоренция. Здесь укрепилась, так сказать, перемежающаяся республика, то есть правление было то в руках демократии, то аристократии. В

XII

веке правительственный совет был составлен из представителей торговых и ремесленных цехов. Дворяне вели себя плохо, но, убедившись, что дурным поведением они ничего не достигнут, стали вести себя хорошо и швырять деньгами во все стороны. Последнее обстоятельство очень понравилось народу, и некий Кузьма, глава банкирского дома Медичи и К°, сделался полновластным лицом в республике. Он, как и Франческо Сфорца, также стремился стать предком и для этой цели распорядился возродить науки и искусства. Особенно хорошо возродились искусства, так что до сих пор эпоха Медичи вызывает в потомках справедливую и благородную зависть. Разумеется, дело не обошлось без заговоров, но, по мнению Иловайского, заговоры эти ясно доказывали, что в каждой республиканской стране народное большинство всегда на стороне монархии. Имеет ли это положение обратную силу, неизвестно. Два важнейших города северной Италии — Венеция и Генуя — сохранили у себя республику и больше нуждались в потомках, чем в предках. Вообще можно взять за правило: монархия жива предками, а республика — потомками. В конституционных же странах — смесь того и другого. Венеция своим происхождением обязана Аттиле: жители, спасаясь от этого хищника, бежали на низменные песчаные острова лагун Адриатического моря, и здесь мало — помалу образовался народ. Управлением заведовал Верховный Совет. Чтобы попасть в него, надо было предварительно быть записанным в золотую книгу. А в золотую книгу вносились только члены Верховного Совета. “Вот тут и вертись”, — как говорит Медведенко в “Чайке”. За тишиной улиц никто не наблюдал, потому что улиц не было. Но за политическим спокойствием, или, как теперь выражаются, за “внутренними врагами”, имел наблюдение “Совет десяти”, который, по остроумной догадке историков, большей частью состоял из десяти человек. Это было тайное судилище, облеченное неограниченной властью. Человек, заподозренный в политической неблагонадежности, вдруг исчезал неизвестно куда и о нем даже не смели расспрашивать. Следует заметить, что тогда политической неблагонадежностью считалось приверженство к монархизму, между тем как теперь… Так меняются времена! Генуя была постоянной соперницей Венеции и не раз с ней ссорилась. Но Генуя не имела такого решительного правительства и в вопросе, что лучше — монархия или республика, часто колебалась. Поэтому Бог скоро наказал ее. 2. Пиренейский полуостров в

VIII

веке был покорен маврами. Но, поселившись в Испании, они скоро потеряли свою воинственность и стали заниматься торговлею. Полагают, что многие из них уже тогда ходили по дворам и кричали: “Халат! Халат!” Это было апогеем развития испанского халифата. После этого пресеклась династия Омайядов и халифат раздробился на мелкие государства: Гренада, Севилья, Валенсия и др. Отчасти об этом событии повествует известное стихотворение в знаменательных строчках: “От Севильи до Гренады в темном сумраке ночей”. Эти строки интересующиеся могут услышать на любом благотворительном концерте в Петербурге. Это раздробление было сделано историей для того, чтобы облегчить христианам{35} борьбу с маврами. И действительно, арабские владения одни за другими стали переходить в руки христианских государей. Самую решительную войну с маврами вели кастильцы: из рыцарей в этой борьбе прославился Родриго Диас, более известный под псевдонимом Сид. Сид — любимый герой испанских песен, и большую ошибку делают те, кто путает Сид и “сидр”. Король арагонский Фердинанд II, прозванный Католиком, вступил в брак с наследницей кастильской короны Изабеллой. Этим было положено основание Испанскому королевству. Фердинанд взял Гренаду — последний оплот мусульманских владений. Великолепный город был предан разграблению. Фердинанд спал и видел единую нераздельную монархию. Эта мрачная фигура средневековья смотрела на религию как на обязательное полицейское постановление, а на духовенство как на жандармов. Папа же, по понятию этого благочестивого и богобоязненного короля — католика, должен был представлять нечто среднее между обер — прокурором и шефом жандармов. По желанию Фердинанда папа учредил инквизицию, то есть высшее духовное судилище, которое имело целью, во — первых, славить Бога, а во — вторых, преследовать еретиков и отступников. От святой инквизиции особенно жестоко страдали мавры и евреи. Евреев почтенный Иловайский рассматривает в одной главе с торговыми путями, вероятно полагая, что это тоже нечто вроде дорог или водяного сообщения. Но евреи были не дороги, а особый народ, который при любом обороте колеса истории всегда являлся страдательным лицом. Святая инквизиция, зажигая костры во имя славы Божией, не делала для евреев никаких ограничений, и идея католичества совершенно одинаково утверждалась пеплом сожженных мавров, евреев и христиан — политических врагов Фердинанда. Этот благочестивый монарх, к слову сказать, умер ужасной смертью: его живьем заели вши. 3. Между тем дни Византии были уже сосчитаны. Надо полагать, что история очень считалась с Византией, уважая и высоко ставя ее заслуги, ибо для того, чтобы с нею покончить, судьба выбрала очень сложную систему. Началось это издалека, еще при Чингисхане. Одна турецкая орда покинула свои кочевья в Хорасане (северо — восточная часть Персии) и перешла на запад, в Армению. По имени своего предводителя Османа эти турки впоследствии стали называться османскими. Тогда еще никто не понимал, для чего это делается, это было, так сказать, первым предостережением. Турки, вероятно посвященные в хитрый план исторической судьбы народов, стали уверенно завоевывать малоазийские провинции Византии. При Баязете I Византия уже готовилась к смерти, ибо он, опустошив Сербию, шел на Константинополь. Но успехи Баязета неожиданно были остановлены совершенно новым монгольским завоевателем — Тамерланом. Вычислено — и с достаточной точностью, — что вследствие удара, нанесенного Тамерланом Турецкому государству, христианский Константинополь просуществовал лишних ровно пятьдесят лет. В этом опять?таки нельзя не видеть проявления особого внимания истории к заслугам византийских царей. Тамерлан по справедливости считается архистрашилищем. Во — первых, он родился с куском запекшейся крови в руках, а во — вторых, с седыми волосами, как у нынешнего К. С. Станиславского. Но этот архиварвар (не Станиславский, а Тамерлан) питал уважение к ученым людям и щадил памятники культуры. В Малой Азии при Ангоре он разбил турок, Баязет был захвачен в плен, где и умер. Скоро умер и Тамерлан, готовясь к походу в Китай. В диких монотонных песнях кочующих монголов еще можно услышать воспоминания о былой славе давно угасших времен. Но отсчитанные льготные пятьдесят лет подходили к концу. Царствование преемников Михаила Палеолога на византийском троне было эпохою постепенного падения Византии. Наступали последние дни; дошло до того, что Палеологи соглашались — о ужас! — на подчинение греческой церкви папе, только бы тот помог им. Но папа, прежде чем прислать помощь против турок, стал бесконечно рассказывать о чистилище, о рае, апостолах… Все это, конечно, было очень интересно, но не теперь, когда турки стояли под самым Константинополем. Иоанн VI, почти не торгуясь, согласился, что латинские святые были святее греческих и что апостол Петр был рожден католиком. В подтверждение этого был составлен протокол под именем Флорентийской унии. Но греческий народ не согласился с протоколом, и это произведение страха и трусости позорно провалилось. Последним византийским императором был Константин XI Палеолог. Империя тогда достигла минимальных размеров, некоторые острова и небольшие византийские владения в Пелопоннесе управлялись братьями императора, которые носили необыкновенно мягкий титул — “деспотов”, но это была не характеристика их, а занятие. Магомет II решил, не дожидаясь окончания спора о рае и чистилище, покончить с Константинополем. Двухсоттысячное войско осадило столицу. Генуэзцы и венециане, желая выказать свое сочувствие, прислали на помощь Византии несколько галер. По сравнению с превосходящими силами неприятеля это было не более как красивый жест. Вход в константинопольскую гавань — Золотой Рог — был заперт железными цепями, и турецкие суда не могли проникнуть в нее. Султан велел перетащить их сухим путем по доскам, намазанным свиным салом, хотя как магометанин чувствовал инстинктивное отвращение к свинине. Город был взят. Константин, сражаясь как простой солдат, был убит. Его голову выставили на высоком шесте. Три дня продолжались грабежи, причем турки обнаружили себя совершенными профанами в области искусства: разбили множество статуй и уничтожили ценные картины и украшения. Это, во всяком случае, чести им не делало. Софийский собор был обращен в мечеть, и на место креста был водворен полумесяц… Чехи, литовцы, поляки, болгары и сербы спешно доканчивали свою среднюю историю, потому что средние века уже подходили к концу и было известно, что, как только откроют Америку, сейчас начнутся новые века, а ждать никого не будут. И действительно, уже приближались новые века с новыми идеями и новыми богами, которые для своего утверждения требовали совершенно новых потоков крови. А прежняя кровь, океанами пролитая в честь старых или, правильнее сказать, средних богов, давным давно высохла, и про нее вспоминали только в учебниках, составленных для лиц младшего возраста. НОВАЯ ИСТОРИЯ ВВЕДЕНИЕ История средних веков постепенно и незаметно переходила в “новую историю”. Различие между этими двумя периодами заключается в том, что человечество, покончив со средними веками, сразу как?то поумнело и, устыдившись своей средневековой дикости, поспешило сделать ряд шагов, которым нельзя отказать в сообразительности и здравом смысле. В средние века поступательное развитие культуры измерялось лишь количеством сожженных на площадях колдунов да опытами над превращением живых людей в кошек, волков и собак (опытами, принесшими ученым того времени полное разочарование). Новая история пошла по другому, более просвещенному пути. Правда, колдунов на кострах все еще продолжали сжигать, но делали это уже безо всякого одушевления и подъема, с единственной целью заполнить хоть каким?нибудь развлечением зияющую пустоту пробуждающегося ума и души. Таким образом, великие люди, положившие своим гением начало “новой истории”, имели уже благодарную почву в жаждущих чего?то нового душах простых людей… Изобретатели и открыватели могли уже начать свое дело без жгучего риска быть сожженными на приветливых огнях костров во славу божию. Человечество сделалось сразу таким культурным, что ни Гуттенберг, ни Колумб не были зажарены на костре: первый скончался просто от голодухи и бедности, второй — от тяжести тюремных оков, в которые заключил его удивленный его открытиями король Фердинанд. В религиозных верованиях тоже пошла коренная ломка: как из мешка посыпались разные реформаторы, протестанты, Эразмы Роттердамские и Мартины Лютеры. Монахи были в большой моде, а один из них — Бертольд Шварц — ухитрился даже выдумать порох, что не удавалось до него даже самым интеллигентным людям того времени. Таким образом, при веселом грохоте пушек, скрипении печатных станков и воплях новооткрытых краснокожих человечество вступило в период “Новой Истории”! ЭПОХА ИЗОБРЕТЕНИЙ, ОТКРЫТИЙ И ЗАВОЕВАНИЙ 1. Книгопечатание и бумага Раньше, до изобретения книгопечатания, люди писали черт знает на чем: на коже животных, листьях, кирпичах — одним словом, на первом, что подвертывалось под руку. Сношения между людьми были очень затруднительны… Для того чтобы возлюбленный мог изложить как следует предмету своей любви волнующие его чувства, ему приходилось отправлять ей целую подводу кирпичей. Прочесть написанное представляло такую тяжелую неблагодарную работу, что терпение девицы лопалось и она на десятом кирпиче выходила замуж за другого. Кожа животных (пергамент) тоже была неудобна, главным образом своей дороговизною. Если один приятель просил у другого письменно на пергаменте взаймы до послезавтра сумму в два — три золотых, то он тратил на эту просьбу всю полученную заимообразно сумму, так как стоимость пергамента поглощала заем. Отношения портились, и происходили частые драки и войны, что ожесточало нравы. Таким образом, можно с полным основанием сказать, что появление на рынке тряпичной бумаги смягчило нравы. Первыми, кто научил европейцев делать бумагу, были — как это ни удивительно — арабы, народ, прославившийся до того лишь черным цветом лица и необузданным, лишенным логики поведением. Кстати, у арабов же европейцы позаимствовались и другой очень остроумной штукой — арабскими цифрами. До этого позаимствования в ходу были лишь римские цифры, очень неудобные и громоздкие. Способ начертания их был насколько прост, настолько же и неуклюж. Если нужно было написать цифру один, писали I, два — II, три —

• Предыдущая
• 32/47
• Следующая