Дух маркизы Эплфорд - Джером Клапка Джером - Страница 2

Я уже пробыл там две недели и чувствовал, что все это дело стоит у меня поперек горла, как вдруг, однажды, входит туда Килька. Он здорово изменился, так что я его сперва и не узнал. Он помахивал тросточкой с серебряным набалдашником — эти костыли были тогда как раз в моде, — на нем был шикарный клетчатый костюм и белый цилиндр. Но что меня больше всего поразило, так это его перчатки. Ну, моя внешность, видно, не так сильно усовершенствовалась, потому что он с первого взгляда меня узнал и протянул мне руку.

— А, Генри, — говорит, — я вижу, ты продвинулся в жизни.

— Да, — говорю, пожимая ему руку, — и не стану грустить, если продвинусь еще куда-нибудь из этой лавочки. Но ты-то, видно, сделал блестящую карьеру?

— Да ничего себе, — отвечает, — я журналист.

— Вот как? — говорю, — по какой же части? — Это потому, что я их немало повидал, пока целых полгода работал в одном заведении на Флит-стрит. Ну, так их наряды не имели того великолепия, если можно так выразиться. Оснащение Кильки явно стоило ему кругленькой суммы. Его галстук был заколот бриллиантовой булавкой, которая одна обошлась кому-то — если не ему самому — фунтов в пятьдесят.

— Видишь ли, — сказал он, — я не выбалтываю всяких сведений полиции, я поставляю информацию лицам, которые интересуются скачками. Капитан Киль, может, слыхал? Так это я.

— Ну? Тот самый капитан Киль? — говорю. Ясное дело, я о нем слыхал.

— Он самый. Ну, так вот, — продолжает он, — это делается очень просто. Иногда лошади, на которых мы советуем ставить, приходят первыми, и тогда, будьте уверены, в нашей газете этот факт не замалчивается. Ну, а если мы промахнулись, то ведь никто не обязан рекламировать свои неудачи, верно?

Он заказал чашку кофе. Он предупредил, что ожидает кое-кого, ну, а пока мы разговорились о старых временах.

— А как поживает Рыжик? — спросил я.

— Мисс Кэролайн Тревельен, — отвечает он, — поживает хорошо.

— Ого, — удивился я, — вы, значит, узнали ее имя и фамилию?

— Да, мы узнали кое-что относительно этой леди, — говорит он. — Помнишь, как она танцевала?

— Смотря, что ты имеешь в виду, — отвечаю. — Я видел, как она вертела юбками около нашей кофейни, когда фараона поблизости не было.

— Именно это я и имею в виду. Сейчас это очень модно. Называется «каскадный танец». Завтра она дебютирует в мюзик-холле «Оксфорд». Это она должна сейчас сюда прийти. Так что верь мне, она сделает карьеру.

— Вполне возможно. Это на нее похоже.

— Мы обнаружили еще кое-что относительно нее, — тут он перегнулся через столик и добавил шепотом, как будто сообщал мне великую тайну: — у нее есть голос.

— Да? — говорю. — У женщин это бывает.

— Да нет. У нее не такой голос: его приятно слушать.

— Надо полагать, это — его отличительное свойство?

— Вот именно, сынок.

Через некоторое время она пришла. Я б ее сразу узнал по глазам и рыжим локонам, хотя теперь она была такая чистенькая, что хоть обед подавай в ее ладонях. А одета она была! Мне на своем веку немало приходилось бывать среди аристократов, ну, и я видал герцогинь в более эффектных и, пожалуй, в более дорогих туалетах, но ее платье, казалось, лишь обрамляло и подчеркивало ее красоту. А что она была красавица, это вы можете мне поверить. И ничего удивительного, что всякие вертопрахи слетались к ней с разных сторон, как мухи на сладкий пирог.

И трех месяцев не прошло, как уже по ней сходил с ума весь Лондон — или по крайней мере все лондонские мюзик-холлы. Ее портреты можно было видеть чуть не в каждой витрине, и не меньше половины лондонских газет печатали интервью с ней. Выяснилось, что она — дочь офицера, погибшего в Индии, когда она была еще крошкой, и племянница какого-то австралийского епископа, тоже покойного. Видимо, никого из ее предков в живых застать не удалось, но все они были некогда важными персонами. Образование — без этого нельзя — она получила домашнее под руководством дальней родственницы и рано обнаружила способности к танцам, хотя все ее близкие вначале очень не советовали ей идти на сцену. Ну, и дальше все в этом роде, как полагается в таких случаях. Оказалось, конечно, что она состоит в родстве с одним очень известным судьей, а что касается сцены, так она выступает только для того, чтобы иметь возможность содержать свою бабушку, или, кажется, больную сестру, не помню точно. Удивительный народ газетчики — что угодно слопают.

Килька не брал ни пенса из ее денег, но, даже будь он ее агентом из двадцати пяти процентов, он и тогда не мог бы делать для нее больше: он все время поддерживал шум вокруг ее имени, и дело дошло до того, что если вы не желали больше ничего слышать про Кэролайн Тревельен, то вам оставалось только лечь в постель и не заглядывать в газеты. Она была повсюду: Кэролайн Тревельен у себя дома, Кэролайн Тревельен в Брайтоне, Кэролайн Тревельен и шах персидский, Кэролайн Тревельен и старая торговка яблоками. Или — если не сама Кэролайн Тревельен, то собачка Кэролайн Тревельен, с которой обязательно происходит что-нибудь необыкновенное: то она теряется, то находится, то упала в реку, — что именно, неважно.

В том же году я перебрался с Оксфорд-стрит в новую «Подкову» — ее как раз тогда заново оборудовали, — и там я их часто видел, потому что они приходили туда завтракать или ужинать, можно сказать, каждый день. Килька, он же капитан Киль, как все его называли, выдавал себя за ее сводного брата.

— Видишь ли, — объяснял он, — нужно же мне быть ей каким-нибудь родственником. Я б, конечно, мог стать просто ее братом, это было бы даже удобнее, да только фамильное сходство между нами не достаточно сильное. У нас разные типы красоты. — И в этом он был, разумеется, прав.

— Почему бы тебе не жениться на ней, — говорю, — и не покончить со всеми осложнениями?

— Я думал об этом, — отвечает он серьезно. — И я прекрасно знаю, что она согласилась бы, если б я подал ей эту мысль до того, как она нашла себя. Но теперь, по-моему, это было бы несправедливо.

— То есть как это «несправедливо»?

— Ну, по отношению к ней несправедливо. Я, конечно, многого добился в жизни — из того, что мне по плечу; ну, а она… в общем, она сейчас может выйти за любого лорда. Выбор у нее богатый. Там есть один такой, так я о нем даже справки наводил. Он будет герцогом, если какой-то там младенец испустит дух, чего все ожидают, а уж маркизом он будет при всех условиях, и у него серьезные намерения, это точно. Было бы несправедливо, если б я вздумал стать ей поперек дороги.

— Тебе, — говорю, — конечно, виднее, но мне лично кажется, что если б не ты, то не было бы у нее сейчас никакой дороги, поперек которой можно было бы стать.

— Ну, это все чепуха. Я, конечно, к ней порядком привязан, но не стану заказывать себе могильный камень с фиалками, даже если она никогда не будет миссис Киль. Дело есть дело. И в мои намерения не входит подкладывать ей свинью.

Я часто размышлял о том, что бы она сама сказала, если б он надумал изложить ей свои соображения по этому поводу. Ведь она была хорошая девушка, но только, понятно, ей немного в голову ударило, она же столько читала о себе в газетах, что в конце концов и сама наполовину поверила в эту чепуху. Вот, например, ее родственные связи со знаменитым судьей, они вроде как бы затрудняли ее иногда, и она уже держалась с Килькой не так запросто, как бывало когда-то на Майл-Энд-роуд. А он был не из тех, кто ждет, пока ему скажут.

И вот как-то, завтракая у нас в одиночестве, он вдруг поднимает стакан и говорит:

— Ну, Генри, желаю тебе удачи. Теперь мы с тобой некоторое время не увидимся.

— Это еще что за новости? — говорю.

— Да ничего. Просто мне пора ехать. Я уезжаю в Африку.

— Так. Ну, а как же насчет…

— Все в порядке, — перебивает он меня. — Я это дело устроил — просто пальчики оближешь. Правду сказать, поэтому-то я и уезжаю.

Я не сразу понял и подумал было, что и она с ним вместе уезжает.

— Нет, — говорит он. — Она будет герцогиней Райдингширской с любезного согласия того младенца, о котором я рассказывал. Ну, а если нет, она будет маркизой Эплфорд. Это — верное дело. Завтра они без лишнего шума сочетаются гражданским браком, и после этого я уезжаю.