Дневник одного паломничества - Джером Клапка Джером - Страница 11

— Да ведь этот номер и есть с постелями.

— А где же они? — продолжал я.

— Да вот одна, — разве вы не заметили? — проговорила служанка, указывая на корыто в углу.

— Так это называется у вас постелью?! — вскричали мы с Б. в один голос, изумленно вытаращив глаза. — Но как же на ней спать?

Служанка, потупив глазки, объяснила, что ответить на этот вопрос обстоятельно не может, так как никогда не имела случая наблюдать спящих мужчин, да и не пыталась составить себе об этом ясного понятия. Однако полагает, что, вероятно, и мужчины спят на постели, улегшись на нее.

— Да разве возможно улечься как следует в этом ящике? — возразили мы. — Он чересчур короток и узок.

Подумав немного, служанка заявила, что спали же на этой постели другие люди, и высказала предположение, что, быть может, они свертывались крендельками.

Б. уже видал виды и, чтобы прекратить спор, объявил, что попробует спать, также свернувшись в виде «кренделька». (Это при его высоком росте и полноте-то!)

Но я не желал так скоро сдаться и продолжал рисовать общую картину.

В самом деле, представьте себе такого путешественника по Германии, который никаких особенных видов еще не видывал и привык, чтобы вокруг него все было так, как дома. Такой путешественник непременно заявил этой номерной служанке, что он, пожалуй, попытается последовать ее доброму совету, но просит только приготовит постель как следует.

— Она уже готова, — получился бы ответ.

Путешественник, привыкший к своим домашним порядкам, воззрился бы на служанку, думая, что не принимает ли уж она его за какого-нибудь дикаря с южно-океанских островов, не имеющего ни малейшего понятия о благоустроенных постелях, поэтому и позволяет себе насмехаться над ним. Потом, круто повернувшись, он подошел бы к «корыту», схватил бы с него нечто, похожее на продолговатую подушку в белой наволочке, и спросил бы у служанки:

— Не можете ли вы объяснить мне, что это за штука?

— Это перина, — невозмутимо серьезно поясняет служанка.

— Перина? — недоумевающе повторяет путешественник, не веря своим глазам и ушам. — Гм? А я думал, это колыбельная подушка или, быть может, что-нибудь еще в этом роде. Но если это, по-вашему, «перина», то с какой же стати она положена наверх?.. Что вы меня дурачите? Раз я мужчина и иностранец, вы воображаете, что и не знаю, какие бывают настоящие перины и постели?

— Постель эта вполне настоящая и сделана как следует; перина всегда кладется сверху всего остального, — продолжает поучать служанка.

— Сверху? — снова повторяет путешественник с еще большим недоумением.

— Да, конечно, так, сударь.

— А где же одеяло?

— Внизу, под периною.

— Внизу?! Ну, моя милая сударыня, мне кажется, что я вас не понимаю, или вы не хотите понять меня. Слушайте: ложась спать, я привык иметь перину внизу, под собой, а одеяло сверху, над собою, понимаете? Но решительно не в состоянии представить себе, как это я буду лежать на одеяле, накрыв себя периною, подушкою или тюфяком. Если, повторяю, вы шутите со мною, то предупреждаю вас, что я в эту минуту вовсе не расположен к шуткам.

Служанка божится и клянется, что она вовсе и не думает шутить, а говорит истинную правду. У них принято делать постели именно так, как она тут устроена. Если же господин путешественник находит ее неудобною для себя, ему придется спать на полу. Ничего другого она, служанка, предложить не может.

Путешественник пожимает плечами и разводит руками. Он чувствует, что многое мог бы возразить этой упорной особе, но сознает, что это будет лишь бесполезной тратой времени, и покоряется своей участи.

— Ну, хорошо. Принесите мне хоть подушку. Попробую улечься в вашем корыте и заснуть, если это удастся.

Служанка говорит, что под постелью (под этим словом она подразумевает то, что в Германии служит периною) находятся целых две подушки, и в доказательство вытаскивает из-под перины пару крохотных плоских пуховичков и с торжеством показывает их прихотливому, по ее мнению, постояльцу.

Тот в отчаянии разводит руками и вскрикивает:

— Да разве это подушки для взрослых людей?! Это для кукол. Они не годятся даже для детей. Дайте мне, говорю, настоящую подушку, на которой могла бы вполне поместиться моя усталая и разболевшаяся голова. Слышите? Не заставляйте меня окончательно потерять терпение.

Но служанка, тоже, по-видимому, начинавшая терять терпение, возражает, что у нее и без того много дела и что ей некогда по целым часам толковать о постелях.

— Хорошо, я не буду вас дольше задерживать, — говорит путешественник, понимающий, что номерная служанка действительно не для него одного держится в гостинице. — Вы только покажите мне, как у вас люди ложатся на эту постель, а остальное я, быть может, как-нибудь и сам смекну.

Служанка, скрепя сердце, исполняет просьбу страшно надоевшего ей постояльца и спешит потом удалиться.

Путешественник с тяжелым вздохом раздевается и, внимательно осмотрев со всех сторон корыто, делает попытку улечься в нем. Но прежде всего он не знает, что ему делать с подушками: положить их под голову или только прислониться к ним головою. Делая соответствующие эксперименты, он больно ушибает голову о ту часть корыта, которая изображает изголовье. Невольно вскрикнув от боли, он стремительно всем корпусом отодвигается, так, чтобы голова была пониже, но при этом движении упирается пальцами ног в заднюю перекладину корыта, что причиняет ему еще более сильную боль, имеющую, к тому же, особенно раздражающий всю нервную систему характер. Не верящие этому могут проверить это собственным опытом, который, как известно, убедительнее всяких слов.

— Ах, черт возьми! — невольно сквозь зубы восклицает злополучный путешественник, инстинктивно спеша подобрать ноги.

Но последствием этого действия постояльца является то, что оба его колена приходят в тесное и крайне неприятное соприкосновение с острыми краями долевой перекладины корыта. Для большей ясности я должен пояснить, что немецкие кровати имеют форму открытого плоского ящика, поэтому лежащие в них жертвы со всех сторон тесно окружены массивными деревянными перекладинами с острыми краями. Не знаю, из какого дерева выделываются эти орудия пытки, могу только сказать, что это дерево очень твердое, и при прикосновении к нему рукою или ногою оно издает своеобразный металлический звук.

После этих испытаний озадаченный постоялец несколько времени лежит совершенно неподвижно, затаив даже дыхание, в трепетном ожидании, что вот-вот коварные деревянные доски, среди которых он помещается, сами начнут толкать его. Однако, убедившись, что эти так искусно прилаженные один к другому куски металлоподобного дерева никаких самостоятельных действий не проявляют, он успокаивается и, осторожно расправляя ноги, старается придать себе по возможности удобное положение.

Лежит он, понятно, на перине, а не под нею, как делают немцы, а ту пикейную вещь, которая имеет размер средней величины столовой скатерти и, по объяснению служанки, употребляется с целью покрывать на день постель, пытается употребить вместо одеяла. Но это ему не удается, когда он подтянет ее к голове, остаются раскрытыми ноги, а если подтянет к ногам, — раскрыта вся грудь. На перине мягко и тепло, но прикрыться сверху во всю длину тела нечем.

Постоялец пытается свернуться клубком, но и это не совсем устраивает его: какая-нибудь часть тела все-таки остается неприкрытою и зябнет. Соображая, что только «человек-змей», которого показывают в цирках, отлично мог бы решить данную задачу — чувствовать себя удобно в немецкой постели, путешественник горько сожалеет, почему он не принадлежит к числу таких животных. Если он мог обогнуть ноги вокруг шеи, а голову засунуть под мышку, как было бы хорошо!

Но, стараясь, скрепя сердце, примириться со своей горе-участью, он со всевозможными предосторожностями снова решается вытянуться, насколько возможно, так чтобы согревать попеременно то нижнюю, то верхнюю часть тела.