Первобытный зверь - Лондон Джек - Страница 7

• Предыдущая
• 7/17
• Следующая

Один только раз обратились непосредственно к Глэндону. Это было накануне матча с Гендерсоном, и в отдельном коридоре ему шепотом было предложено сто тысяч долларов за поражение. К счастью для предлагавшего, Пэт сдержался и дал ему пройти, ничего не отвечая на его слова. Он рассказал об этом Стьюбенеру, и тот успокоил его.

— Это все шутка. Они хотели поддеть вас. — Стьюбенер отметил про себя, как засверкали синие глаза. — А может, что-нибудь и похуже. Если бы вы поддались на их уловку, они разгласили бы об этом в газетах, и эта сенсация погубила бы вас вконец. Но я не верю этой истории. Теперь такие вещи больше не случаются. Это все сказки, не больше. Это пережитки старых времен. Прежде попадались продажные боксеры, но ни один известный боксер или импресарио не решился бы проделать таких штук в наше время. Эх, Пэт, люди, занимающиеся боксом, так же чисты и честны, как профессиональные игроки в бейсбол; ничего на свете не может быть чище и честнее бокса.

И произнося эти слова, Стьюбенер в глубине души отлично знал, что следующий матч с Гендерсоном продлится не менее двенадцати раундов — так было обещано кинематографической компании — и не дольше четырнадцати раундов. Более того, он знал, что ставки были так велики, что Гендерсон был сам заинтересован в том, чтобы не держаться дольше четырнадцатого раунда.

К Глэндону больше не обращались, и он выбросил всю эту историю из головы. Теперь он проводил целые дни за цветной фотографией. Это было его последним увлечением. Он любил картины, но сам писать не мог — и нашел компромисс в цветной фотографии. Он повсюду таскал за собой чемоданчик, набитый книгами по интересовавшему его предмету, и проводил долгие часы в темной комнате, занимаясь проявлением снимков. На свете еще не бывало крупных борцов, уделявших так мало внимания своим профессиональным интересам. Ему не о чем было разговаривать с боксерами и людьми, близко стоящими к боксу, и они его признали человеком угрюмым и необщительным. Репутация, созданная ему газетами, отличалась не только преувеличением, но и полным непониманием его характера. В изображении репортеров он являлся тупоголовым животным, могучим быком, лишенным человеческих чувств и разума; один из неоперившихся репортеров окрестил его «Первобытным зверем». Прозвище привилось. Остальная газетная братия с восторгом его подхватила, и с тех пор имя Глэндона никогда не появлялось в печати без прозвища. «Первобытный зверь» — нередко стояло в заголовке или под фотографией крупными буквами и без кавычек. Все знали, кто подразумевается под этим прозвищем. Это заставило его еще более замкнуться в себе и развило в нем горькое предубеждение против газетных писак.

Что касается самого бокса — его интерес к нему, вначале вялый и спокойный, теперь усилился. Люди, с которыми ему приходилось теперь состязаться, были сильными противниками, и победа над ними давалась не так-то легко и просто, как его первые победы. Это были опытные бойцы, испытанные ветераны арены, и каждый матч являлся своего рода проблемой. Бывали случаи, когда он не мог нокаутировать их в заранее назначенном раунде состязания. Так было с Зульцбергером, немецким гигантом, он собирался «выбить» его на восемнадцатом раунде, но ему это не удалось. То же произошло и на девятнадцатом раунде, и лишь на двадцатом ему удалось вывести его из строя.

Удовлетворение боксом — а оно все усиливалось — сопровождалось более строгой и продолжительной тренировкой. Ничем не отвлекаясь, проводя много времени на охоте в горах, он держался на высоте положения. Его судьба складывалась счастливее судьбы его отца, и несчастные случаи не нарушали его карьеры. Кости его были целы, он ни разу не повредил себе и сустава. И Стьюбенер с тайной радостью отметил про себя, что его юный боксер перестал говорить о возвращении в родные горы после победы над мировым чемпионом бокса — Джимом Хэнфордом.

Завершение его карьеры быстро приближалось. «Великий» Джим Хэнфорд публично заявил о своей готовности померяться силами с Глэндоном, как только последний справится с тремя-четырьмя кандидатами на звание мирового чемпиона, стоявшими между ними. За шесть месяцев Пэт убрал со своей дороги Кида Мак Гразса и Джэка Мак-Брайда из Филадельфии. Оставались лишь Нэт Поуэрс и Том Кэннем. И все сошло бы как нельзя лучше, если бы одна барышня из «хорошего общества» не вздумала заняться журналистикой и если бы Сэм Стьюбенер не согласился на интервью с репортером сан-францисской газеты «Курьер».

Она подписывала свои статьи Мод Сэнгстер — своим настоящим именем. Семья Сэнгстеров славилась своим богатством. Ее родоначальник, старый Джэкоб Сэнгстер, собрал свои пожитки и работал батраком на фермах Запада. Ему удалось открыть неистощимые запасы буры в Неваде; вначале он вывозил ее на мулах, а впоследствии выстроил специальную железнодорожную ветку. Доходы от продажи буры он употребил на покупку сотен тысяч квадратных миль строевого леса в Калифорнии, Орегоне и Вашингтоне. Позже он занялся политикой, подкупал государственных людей и судей и стал одним из крупнейших промышленных магнатов.

Совершив все это, он умер, окруженный почестями и отравленный пессимизмом. Имя его осталось каким-то грязным пятном в истории, но, кроме имени, он оставил своим четырем сыновьям несколько сот миллионов, чтобы им было из-за чего ссориться. Последовавшие между сыновьями распри — судебные, промышленные и политические — забавляли и раздражали целое поколение калифорнийцев и закончились смертельной ненавистью и полным разрывом всяких отношений между четырьмя братьями. Младший из них, Теодор, испытал в своей жизни нравственный перелом, продал свои фермы и скаковые конюшни и ринулся в борьбу с продажными заправилами штата, включая сюда и миллионеров. Это была нелепая и сумасбродная попытка искоренить порок, внедренный и взлелеянный старым Джекобом Сэнгстером.

Мод Сэнгстер была старшей дочерью Теодора. Род Сэнгстеров неизменно производил мужчин-борцов и женщин-красавиц. Мод не была исключением из правила. Она унаследовала и некоторую долю родового авантюризма и, став взрослой, натворила кучу дел, неподобающих молодой девушке ее круга. Завидная невеста — она не выходила замуж. Путешествовала по Европе и не привезла с собой знатного иностранца-жениха, и отвергла немало претендентов на свою руку из людей своего круга у себя на родине. Она занималась спортом, взяла звание чемпиона в теннис и волновала и будоражила местные газеты своими эксцентрическими выходками; на пари она прошла пешком из Санта-Круц в Сан-Метео и вызвала сенсацию игрою в поло в мужском костюме на состязании в Берлингэме. Между прочим, она интересовалась и живописью и устроила себе мастерскую в Латинском квартале Сан-Франциско.

Все это не играло большой роли до тех пор, пока ее отец не вздумал вмешиваться в ее жизнь. Страстно дорожа своей независимостью, она еще не встречала человека, которому бы могла радостно подчиниться; претенденты на ее руку были ей скучны и несносны, и на вмешательство отца в ее личную жизнь она ответила тем, что завершила свои поступки против «общественного мнения» уходом из дома и работой в сан-францисском «Курьере». Вначале она получала по двадцати долларов в неделю, но скоро ее жалованье повысилось до пятидесяти. Она писала главным образом о музыке, о театре и о выставках, хотя и не отказывалась от чисто газетной работы, если она казалась ей достаточно интересной. Ей удалось получить большое интервью у Моргана[6], в то время как дюжины светил журналистики безуспешно гонялась за ним; в костюме водолаза она спускалась на дно океана у Золотых Ворот и летела вместе с Рудом, человеком-птицей, в тот день, когда он побил все рекорды на продолжительность полета, достигнув Риверсайда.

Однако не следует представлять себе Мод Сэнгстер суровой амазонкой. Наоборот, это была стройная молодая девушка с серыми глазами, лет двадцати трех — двадцати четырех, среднего роста и с поразительно маленькими руками и ногами; они были малы не только для женщины, занимающейся спортом, но для всякой иной. Затем, в противовес большинству спортсменок, она умела быть очаровательно-женственной.

• Предыдущая
• 7/17
• Следующая