Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет - Лондон Джек - Страница 3
- Предыдущая
- 3/83
- Следующая
Глава IV
Во второй раз я встретился с Ячменным Зерном, когда мне исполнилось семь лет. Причиной встречи был страх, а отнюдь не собственное желание. Наша семья жила в это время на новой, вновь приобретенной ферме, в округе Сан-Матео, на берегу унылого, печального залива к югу от Сан-Франциско. Это была дикая местность, с примитивными условиями жизни. Помню, мать с гордостью говорила о том, что мы — представители старинного американского рода, а не какие-нибудь там иммигранты, как наши соседи — итальянцы и ирландцы. В этой местности мы были единственными чистокровными американцами.
Однажды в воскресенье я очутился, не помню как и зачем, на ранчо у наших соседей, ирландцев Морриси. Там было много молодежи с соседних ферм, а также старики, пившие уже с утра, были и такие, что начали пить еще накануне. Морриси представляли собой многочисленную семью: там было много стройных молодцов — сыновей и племянников, в тяжелых сапогах, с огромными кулачищами и зычными голосами.
Вдруг девушки закричали:
— Дерутся! Дерутся!
Все засуетились; мужчины выбежали из кухни. Два полуседых великана, раскрасневшись, обхватив друг друга, топтались на месте.
Одного звали Черный Мэт. О нем говорили, будто он убил уже двух человек. Женщины ахали, кричали, в ужасе закрывали лицо руками, шептали молитвы, но не переставали сквозь сложенные пальцы смотреть на борющихся. Но, могу сказать, никто не следил за происходящим более внимательно, чем я: ведь мне предстояло увидеть поразительное зрелище — убийство человека! Во всяком случае, драку-то я увижу. Но я был страшно разочарован! Черный Мэт и Том Морриси только сжимали друг друга в объятиях и топтались на месте, топая огромными ногами, обутыми в неуклюжие сапоги: они напоминали танцующих слонов. Для драки они оба были слишком пьяны. Наконец их успокоили и увели в кухню, где они ознаменовали восстановленную дружбу новой выпивкой.
Скоро в кухне стали раздаваться громкие голоса и смех. Так разговаривают и смеются люди со здоровыми легкими. Виски развязало языки молчаливым фермерам. Я встал на цыпочки и, преодолевая страх, который побуждал меня бежать прочь без оглядки, с любопытством заглянул в кухню, чтобы посмотреть, как ведут себя взрослые. Я очень удивился, увидев Черного Мэта и Тома Морриси: они обнялись, навалившись на стол, и обливались слезами.
Выпивка продолжалась своим чередом, и собравшиеся во дворе девушки стали все больше беспокоиться. Они знали, к чему ведет пьянство, и, предчувствуя неладное, хотели уйти пораньше подобру-поздорову, пока еще ничего не случилось; они собрались пойти за четыре мили на итальянскую ферму, где надеялись потанцевать.
Молодежь разбилась на пары, и каждый парень отправился со своей «дамой сердца» — семилетние мальчишки обычно бывают лучше всех осведомлены в амурных делах своих соседей. Мне тоже определили даму: маленькую ирландку, мою ровесницу. Мы были единственными детьми во всей этой компании. Впрочем, там не было никого старше двадцати, а девушкам — по четырнадцать — шестнадцать лет. Я и моя дама возбуждали у взрослых покровительственное отношение. Я вел ее под руку, а иногда даже брал за талию, как мне советовали старшие. Хотя так идти было неудобно, я все же испытывал гордость от сознания, что я тоже мужчина и что у меня есть «дама».
Итальянское ранчо было населено исключительно холостяками, и поэтому нам там очень обрадовались. Всем дали красного вина и моментально убрали столы из большой столовой, чтобы можно было танцевать. Молодые люди пили вино и танцевали под аккордеон.
Музыка казалась мне божественной: я еще никогда не слышал лучшей. Молодой итальянец, игравший на аккордеоне, и сам иногда пускался в пляс, при этом не переставая держать аккордеон в руках, за спиной своей девушки. Я не принимал участия в танцах, но не виданное мной никогда зрелище доставляло мне истинное наслаждение. После танцев ирландцы тоже стали пить. Шум и веселье не прекращались. Некоторые из танцоров пошатывались, падали на пол, а один даже заснул в уголке.
Некоторые девушки выражали недовольство и порывались уйти, другие же стали еще веселее прежнего, хохотали и, кажется, ждали, чтобы что-нибудь случилось.
Хозяева-итальянцы предложили вина и мне, но я отказался. Я еще слишком хорошо помнил опыт с пивом, чтобы у меня появилось желание повторить это с вином. Но тут один молодой итальянец, видя, что я сижу в одиночестве, из озорства налил полстакана вина и протянул его мне. Я опять отказался. Он нахмурился и, сердито глядя на меня, протянул мне стакан. Я страшно испугался. Сейчас я объясню вам причину моего страха.
Дело в том, что у моей матери были кое-какие теории: к их числу относилась и та, что все черноволосые и черноглазые люди коварны. Нет нужды объяснять, что сама она была блондинкой. Кроме того, она считала, что черноглазые латинские народы очень легко возбуждаются, очень вероломны и что для них убить человека ничего не стоит. Я еще смотрел на мир ее глазами, а она часто рассказывала, что если итальянца обидеть, даже нечаянно, то он всадит вам нож в спину. Это буквальные ее слова: «нож в спину».
Еще утром я сгорал от желания увидеть, как Черный Мэт убьет Тома Морриси, но теперь я был далек от желания доставить удовольствие танцорам, которые увидели бы меня с ножом, торчащим из моей спины. В ту пору я не знал еще разницы между теорией и практикой, и мнение моей матери об итальянцах было для меня свято. Да и сам я кое-что слышал о законах гостеприимства, которые нельзя нарушать. Вспыльчивый и жестокий итальянец гостеприимно угощал меня вином. Ясно, что, если я не приму его угощения, он обидится и всадит в меня нож, как лошадь непременно лягнет копытом, если подойти к ней сзади. Глаза у этого итальянца (его звали Питер) были именно такие страшные и черные, как их описывала моя мать; у нас в семье глаза у всех были серые или голубые, а у ирландцев, которых я знал, — бледные и добродушные. Питер, по-видимому, выпил порядочно: глаза его сверкали черным коварством. В них была тайна, неизвестность, а мне было только семь лет, и разве я мог постигнуть их жуткие намерения? Я увидел в них смерть и отклонил предложенное мне вино со страхом. В глазах итальянца появилось выражение суровой повелительности. Он ближе придвинул ко мне стакан. Что мне оставалось делать? Не раз потом в своей жизни я действительно смотрел смерти в глаза, но ничто не может сравниться с тем смертельным ужасом, какой я испытывал тогда. Я поднес стакан к губам, и лицо у Питера прояснилось. Я обрадовался: значит, он меня не убьет. Это меня обрадовало, но вино-то было нехорошее, кислое молодое вино, на вкус куда хуже пива. Очевидно, оно было приготовлено из какого-то бросового винограда. Если надо выпить противное на вкус лекарство, самое лучшее — это выпить его сразу. Я так же поступил с вином: запрокинул голову и выпил его залпом. Мне показалось, что огонь обжег мои внутренности, и мне стоило больших усилий, чтобы вино не вылилось назад.
Только теперь, вспоминая этот случай, я в состоянии уяснить себе, почему это так поразило Питера. Он налил мне еще вина и пододвинул ко мне стакан через стол. Полный смертельного ужаса, я выпил одним духом и эту порцию. Питер остолбенел. Что за чудо! Надо показать другим этого удивительного ребенка. Он подозвал другого итальянца, молодого усача, которого звали Доминико. Они мне налили полный стакан. Чего не сделаешь, чтобы избежать смерти? Я с чрезвычайными усилиями подавил естественное сопротивление моего желудка и выпил отвратительный напиток.
Доминико еще никогда в жизни не встречал такого героя-ребенка. Он два раза подносил мне полный до краев стакан и с любопытством смотрел, как я опустошаю его. Другие также были привлечены этим зрелищем. Вокруг стола столпилась кучка итальянцев средних лет, которые не танцевали и не умели говорить по-английски с ирландскими девушками. Это были смуглые люди, самого свирепого вида, в красных рубашках, с широкими поясами. Я слышал, что все они носят большие ножи. Они столпились вокруг меня, похожие на шайку разбойников, а Питер и Доминико демонстрировали перед ними мои недюжинные способности.
- Предыдущая
- 3/83
- Следующая
