Сказки - Успенский Эдуард Николаевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/15
• Следующая

Все птицы и звери (как по команде, все как один) рты раскрыли от удивления. Много чего они слышали и видели, а про такое даже им слышать не доводилось.

— Нет, про такое мы не слышали!

Распустила их старуха по лесам-небесам, по их рабочим местам, а сама воротилась в горницу.

Достала свою волшебную книгу, развернула её — и тотчас явились к ней два великана:

— Что угодно, что надобно?

(Слишком деловые! Хоть бы поздоровались сначала.)

— А вот что, слуги мои верные! Понесите меня вместе с зятем на окиян-море широкое и станьте как раз на середине — на самой пучине.

Не успел стрелок Федот сказать, что он не согласен, что он плавать не умеет, как великаны подхватили его вместе с тёщей, понесли их, словно вихри буйные, на окиян-море широкое и стали на середине — на самой пучине.

Сами как столбы стоят, вода им по горлышко, а стрельца со старухой на руках держат. Крикнула старуха громким голосом, и приплыли к ней все гады и рыбы морские. Так и кишат, из-за них и синя моря не видно. Старуха их допрашивает:

— Гой еси, гады и рыбы морские! (На месте гадов я бы обиделся.) Вы везде плаваете, у всех островов бываете. Не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что.

Все гады и рыбы в один голос отвечали:

— Нет! Мы про такое не слыхивали.

Вдруг потеснилась вперёд старая колченогая лягушка (в окияне-море?), которая уже лет тридцать как в отставке была, и говорит:

— Ква-ква! Я знаю, где такое чудо найти.

— Ну, милая, тебя-то мне и надобно! — сказала старуха, взяла лягушку на белы руки и велела великанам себя и зятя домой отнести.

Мигом очутились они во дворце. Не теряя времени, стала старуха лягушку допытывать:

— Как и какою дорогою моему зятю идти?

Лягушка (всё, как на следствии) отвечала:

— Это место далеко-далеко, на краю света. Я бы его проводила, да уж больно я стара стала, еле ноги волочу. Мне туда и за пятьдесят лет не допрыгать.

Старуха принесла большую банку, налила свежим молоком, посадила в неё лягушку и даёт банку зятю.

— Неси, — говорит, — эту банку в руках. А лягушка пусть тебе дорогу показывает.

(Очень деловая женщина! Да у них, видно, вся семья такая.)

Взял Федот-стрелец банку с лягушкой, попрощался со старухой и её дочками и отправился в путь. Он идёт, а лягушка ему дорогу показывает. Долго так они шли. Вернее, он шёл, а она ехала. Пришли наконец к огненной реке. (Тоже мне радость! И загадка так загадка: откуда огненная река? Ведь тогда дырявых нефтепроводов не было. Да и спичек не изобрели ещё.) Лягушка говорит:

— Выпусти меня из банки. Надо нам через реку переправиться.

Стрелец вынул её из молока и пустил наземь.

— Ну, добрый молодец, садись на меня да не жалей. Небось не задавишь.

Стрелец сел на лягушку и прижал её к земле. Он вообще в этой горлично-лягушковой компании научился помалкивать и делать то, что велят.

Начала лягушка дуться. Дулась, дулась и сделалась такая большая, словно стог сенной. (По нашим городским понятиям, высота у неё была до второго этажа.) У стрельца только и было на уме, как бы не свалиться: «Как свалюсь, до смерти ушибусь!»

Лягушка надулась да как прыгнет! Перепрыгнула через огненную реку и сделалась опять маленькой пенсионеркою. (Просто поразиться можно тому, что происходит в этой истории. Только что лягушка была в отставке тридцать лет, а вот уже через огненную реку скачет как молодая.)

Смотрит стрелец — перед ним гора большая. В горе — дверь, и вроде незаперта. По крайней мере, замка пудового не видно и дырки для ключа нет.

Бабушка-лягушка ему говорит:

— Теперь, добрый молодец, ступай в эту дверь, а я тебя здесь подожду.

— А можно наоборот? — спрашивает стрелец. Лягушка его одёрнула:

— Делай, что велено. Как в пещеру войдёшь, хорошенько спрячься. Спустя некое время придут туда два старца. Слушай, что они будут говорить и делать. А как они уйдут, сам то же говори и делай.

(И откуда эта зелёная пенсионерка всё знает?)

Стрелец подошёл к горе, отворил дверь… в пещере темно, хоть глаз выколи! Полез он на карачках и стал всё кругом себя руками щупать. Нащупал пустой шкап, сел в него и закрылся. (Хорошо ещё, что в темноте шкап попался, а не гроб незаполненный.)

Вот немного погодя приходят туда два старца и говорят:

— Эй, Шмат-разум! Покорми-ка нас.

В ту же минуту — откуда что взялось! Зажглись люстры, загремели тарелки и блюда, и явились на столе разные вина и кушанья. И музыка заиграла красивая — балалаечная.

Старики напились, наелись и приказывают:

— Эй, Шмат-разум! Убери всё.

Вдруг ничего не стало — ни стола, ни вин, ни кушаньев, люстры все погасли. И музыка красивая тренькать перестала. Да и сами старцы куда-то подевались.

Вылез стрелец из шкапа и крикнул:

— Эй, Шмат-разум!

— Что угодно?

— Покорми меня!

— Ну что ж!

Опять явились люстры зажжённые, и стол накрытый, и всякие напитки и еда. Опять балалайка включилась. Особенно много было напитков разных. Хорошо, что Федот-стрелок непьющим был. А то бы он так и остался у стола лежать, как те матросы, с которыми он за оленем плавал.

Федот говорит:

— Эй, Шмат-разум! Садись, брат, со мною! Станем есть-пить на пару, а то одному мне скучно.

Невидимый голос ему отвечает:

— Ах, добрый человек! Откуда тебя Бог принёс? Скоро тридцать лет, как я двум старцам служу. И хоть бы раз эти деды меня за стол посадили. А уж сколько всего налопали!

(Странный этот тип, Шмат-разум. Неужели у него не хватало разума самому себе стол заказать? Или повышенная застенчивость ему мешала?)

Судя по всему, Шмат-разум за стол уселся. Смотрит стрелец и удивляется — никого не видать, а еда так со стола и улетучивается, так и улетучивается. Будто пара солдат за стол случайно села. Бутылки с вином сами поднимаются, вино само в рюмки льётся и куда-то исчезает. А куда — не видно (как у знаменитого фокусника Акопяна).

Стрелец Федот напился, наелся, и тут светлая мысль пришла ему в голову. Он говорит:

— Братец Шмат-разум, хочешь мне служить?

Мысль эта была относительно светлая, потому что не совсем это честно — чужого слугу переманивать. А стрелец Федот добавляет:

— У меня житьё хорошее!!!

Братец по кличке Шмат отвечает:

— Отчего не хотеть! Мне давно надоело здесь. А ты, вижу, человек добрый.

— Ну, прибирай всё да пойдём со мной.

(Всё-таки Федот-стрелец человек вежливый был. После себя грязной посуды не оставил. И всяких там осколков.)

Вышел стрелец из пещеры, оглянулся назад: никого нет. Он спрашивает:

— Смат-разум, ты шдесь?

То есть, наоборот, спрашивает:

— Шмат-разум, ты здесь?

— Здесь! Не бойся, я от тебя не отстану.

Сел стрелец на лягушку, лягушка надулась и прыг через огненную реку.

Посадил стрелец её в банку с молоком и отправился в обратный путь.

Долго, долго он шёл. Никаких припасов у него с собой не было. Молоко лягушачье из банки не очень попьёшь. А лягушек да устриц всяких русский люд тогда не ел.

Так как же шёл Федот без припасов?

Да очень просто.

Люди тогда беднее были, но добрее и путников всегда хлебом-солью угощали. Вот он и держался. Пришёл стрелец к тёще и говорит:

— Шмат-разум, угости-ка моих родственниц, да как следует.

Шмат-разум так их употчевал, что старуха от выпивки чуть плясать не пошла, а лягушке за верную службу назначила пожизненную пенсию — ежедневную банку молока.

Шмат-разум и сам угулялся насмерть, в помойку упал. Самого не видно, а голос слыхать. (Оттуда и пошло выражение: «Голос из помойки».) Больше ему Федот-стрелец так много выпить не позволял.

• Предыдущая
• 13/15
• Следующая