Рожденная для славы - Холт Виктория - Страница 33
- Предыдущая
- 33/131
- Следующая
В поместье Рикот, что в графстве Оксфорд, мы остановились на отдых, воспользовавшись гостеприимством лорда Уильямса. Этот барон встретил меня с изъявлениями глубочайшей почтительности, а его супруга самолично распоряжалась на кухне, где слуги готовили праздничное пиршество. Мне были отведены лучшие комнаты в замке. Лорд Уильямс сказал, что для него великая честь — принимать под своим кровом принцессу Елизавету, дочь великого Гарри.
Я чувствовала себя не пленницей, а желанной гостьей. Лорд Уильямс усадил меня в пиршественном зале на почетное место, мне прислуживали, как королеве. Чтобы развлечь меня, хозяин устроил целое представление, и я веселилась от души. В конце концов несчастный Бедингфельд не выдержал и стал жаловаться, что встречать подобным образом пленницу королевы неприлично.
Лорд Уильямс остолбенел. Он сказал, что всего лишь хотел принять принцессу Елизавету настолько гостеприимно, насколько позволяет его скромный достаток. Конечно, особе королевской крови это жалкое угощение и незамысловатый спектакль должны казаться весьма непритязательными, но он сделал все, что было в его силах.
— Мой дорогой лорд, — нежно сказала я ему, одновременно бросив на Бедингфельда ненавидящий взгляд, — есть люди, которым доставляет удовольствие унижать меня. Вы же доставили мне своим гостеприимством несказанную радость.
Лорд Уильямс просиял, а Бедингфельд насупился. Я надеялась, что он не донесет на нашего хозяина в королевский Совет. Впрочем, подозревать Бедингфельда в подлости оснований не было. При всей моей неприязни к этому человеку, я видела, что он всегда поступает, следуя голосу совести.
Утром мы покинули Рикот и вскоре прибыли в Вудсток.
Это было поистине ужасное место. Лучше уж бы я осталась в Тауэре. Днем и ночью ко мне была приставлена стража, вооруженные солдаты дежурили на стенах, стояли у каждой двери, у каждых ворот. Я не могла шагу ступить одна. Даже на прогулке меня сопровождала охрана. Тюремщики боялись, что я попытаюсь спастись бегством.
Я вспоминаю этот период своей жизни с содроганием. Дни тянулись бесконечно долго, даже чтение не доставляло утешения. Правда, я уже не испытывала к сэру Генри Бедингфельду такой ненависти, как вначале. Со временем я поняла, что это человек, достойный уважения, и мне очень хотелось, чтобы он служил не королеве, а мне. Разумеется, сэр Генри, будучи фанатичным католиком, почитал меня за еретичку, погибшую душу, но в конце концов я убедилась: многочисленная стража приставлена ко мне не только для того, чтобы воспрепятствовать побегу, но и для моей собственной безопасности.
Я имела возможность убедиться в этом, когда сэр Генри уехал из Вудстока на несколько дней по делам. Вместо себя он оставил своего помощника, человека проверенного и добросовестного. Именно тогда и было предпринято покушение на мою жизнь.
Уверена, что тут не обошлось без Гардинера — я подозревала этого человека во всех своих бедах и несчастьях. Он был болезненно честолюбив и отлично понимал: приди я к власти, его карьере конец.
В Вудсток явился некий субъект, который назвался Бассетом и объявил, что у него при себе послание Государственного Совета, и послание его необходимо передать лично в руки принцессе Елизавете, причем немедля.
К счастью, помощник Бедингфельда относился к своим обязанностям серьезно и не позволил Бассету встречаться со мной наедине — встреча происходила в присутствии нескольких офицеров. Мнимый посланец не передал мне никакого письма, а сообщил лишь, что прибыл по личному приказу королевы и должен препроводить меня в Лондон. Бассета сопровождали вооруженные люди, и пока я беседовала с предводителем, моя охрана учинила им допрос. Трудно было представить себе более отъявленных негодяев, чем эти головорезы.
Бассету объявили, что ему придется дождаться возвращения сэра Генри Бедингфельда, за которым немедленно отправили гонца. Выразив крайнее неудовольствие промедлением, Бассет сказал, что разместится со своими людьми на ночлег в деревне. На самом же деле вся эта компания, едва выйдя за крепостные ворота, пустилась наутек. Они отлично знали, что Бедингфельд немедленно велит их задержать.
Можно было не сомневаться, как поступил бы со мной Бассет, попади я в его руки.
С того дня мои тюремщики удвоили меры предосторожности, и правильно сделали — иначе я сгорела бы ночью, прямо у себя в постели. Мои враги имели своих людей в замке, и как-то ночью в комнате, расположенной прямо под моей спальней, начался пожар. Если бы его вовремя не заметили, я сгорела бы, поскольку другого выхода из моей опочивальни не существовало.
Все эти происшествия, каждое из которых могло закончиться трагически, держали меня в состоянии постоянного напряжения.
События между тем развивались быстро — в Англию наконец прибыл Филипп Испанский. Между двором и Вудстоком все время курсировали гонцы, слуги сплетничали, и я была достаточно наслышана о пышных приемах и торжественных церемониях. У меня всегда устанавливались со слугами самые простые отношения, поэтому я узнавала обо всем в срок.
Филипп прибыл в Саутгемптон двадцатого июля. Королева ждала его в Винчестере, ибо бракосочетание должно было состояться именно там. Венчать жениха и невесту, разумеется, вызвался сам Гардинер. По традиции этот обряд полагалось совершать архиепископу Кентерберийскому, но королева не доверяла почтенному Кранмеру, поскольку этот пастырь придерживался новой веры.
Людям, подобным Кранмеру, приезд Филиппа был не по душе. Этот брачный союз не сулил протестантам ничего хорошего.
Испанца встретили с большой помпой. Королева выслала ему навстречу барку, разукрашенную коврами и золотыми гобеленами. На причале в Саутгемптоне Филиппа встретила депутация, в которую входили все знатнейшие особы королевства. Граф Арундел вручил Испанцу орден Подвязки, после чего к высокому гостю подвели великолепного скакуна. Мне рассказывали, что Филипп был одет скромно и неброско, и его черный бархатный костюм разительно контрастировал с пышными одеяниями разряженных в пух и прах лордов. Вслух многие восхищались величественным обликом жениха и красотой невесты, но втихомолку поговаривали, что королева дурна собой, да и испанский принц не слишком привлекателен: редкие белесые волосы, водянистые голубые глазки, почти лишенные ресниц, да к тому же вечно недовольная физиономия.
Я все время думала о сестре. Она влюбилась в своего жениха, еще не увидев его. Я хорошо знала Мэри и не сомневалась, что теперь ничто не выведет ее из состояния этой истерической влюбленности. Мне рассказывали, что перед приездом жениха в Лондон прибыл его первый камергер, дон Руй Гомес да Сильва, доставивший королеве свадебный подарок — драгоценные украшения на сумму в пятьдесят тысяч дукатов. Первый камергер Испанца держался с величественностью, подобающей королевским особам.
Правда, погода в эти дни стояла ужасная — дождь, ветер, холод. Люди шептались, что это дурное предзнаменование. Однако Филипп пренебрег неблагосклонностью природы, и его переезд из Саутгемптона в Винчестер свершился пышно и неторопливо, в истинно испанской манере.
Судя по всему, первая встреча жениха и невесты прошла успешно. Полагаю, для Мэри испанский принц был не столько живым человеком, сколько инструментом, который поможет вернуть Англию в лоно «истинной церкви». А как относился к своей невесте Филипп? Должно быть, он надеялся с ее помощью прибрать к рукам Англию, заполучить еще одну корону. Я изводила себя бессильной яростью. Если в результате этого брака на свет появится ребенок, всем моим надеждам на престол конец. Кроме того, мне была невыносима мысль о том, что на шею моему народу наденут ненавистное испанское ярмо. Я слышала, что в Испании инакомыслящих преследуют куда более жестоко, чем в нашей стране. Удастся ли Филиппу и его инквизиторам с попустительства Мэри поставить на колени наш гордый народ?
Бракосочетание состоялось двадцать пятого июля, в день святого Иакова, покровителя Испании.
Я внимательно прислушивалась к сплетням и слухам. Судя по доносившимся до меня сведениям, Мэри и Филипп были совершенно счастливы и лелеют единственную надежду — как можно скорей произвести на свет наследника. Лишь теперь я в полной мере осознала, как глубоко укоренилась в моей душе надежда воссесть на английский престол. Я думала и мечтала об этом с тех самых пор, как умер отец, а ведь в те годы меня отделяло от трона куда большее расстояние — у Эдуарда могли появиться дети, да и Мэри была гораздо моложе.
- Предыдущая
- 33/131
- Следующая
