Меченый - Горъ Василий - Страница 57

• Предыдущая
• 57/65
• Следующая

Грохнула дверь, и я, открыв глаза, увидела над собой встревоженное лицо Бездушного:

– Что случилось, ваша милость?

Я всхлипнула, потом вдруг поняла, что темно-синее пятно над его головой – это балдахин, а я, соответственно, лежу в своей кровати в «Королевском Льве», и покраснела:

– Сон приснился… Жуткий…

Кром облегченно выдохнул:

– Слава Двуликому…

Я вытерла заплаканное лицо рукавом нижней рубашки, потом подтянула одеяло к подбородку и неожиданно для себя хлопнула рукой по кровати:

– Сядь рядом, пожалуйста.

– Я весь мокрый… Тренировался…

– Ничего, – опустив взгляд, прошептала я, а когда кровать ощутимо прогнулась, заставила себя посмотреть в его глаза: – Кром! Я хотела сказать тебе спасибо…

– За что, ваша милость?

– За все, что ты для меня сделал.

Бездушный набрал в грудь воздуха и… улыбнулся! Правда, уже через мгновение его улыбка стала грустной:

– Пожалуйста…

Несколько долгих-предолгих мгновений я смотрела ему в глаза и ждала возвращения той, первой.

Не дождалась. Но поняла, что сон был глупым. Что я не смогу уехать, не попрощавшись. И… что без этого мужчины, со взглядом, в котором живет Бездна, мне будет ужасно одиноко.

Ощущение близкой потери оказалось таким острым, что я, решившись, прикоснулась к руке Бездушного:

– Кро-о-ом?

– Да, ваша милость?

– Я не знаю, как сложится мое будущее, но в доме моего деда в Саммери ты всегда найдешь и стол, и кров.

Меченый угрюмо вздохнул, провел пальцами по зарубкам и опустил взгляд:

– Спасибо, ваша милость. Только я… скоро закончу свой Путь… И мне… – он смял пальцами уголок одеяла, аккуратно смахнул им слезинку с моей щеки и продолжил. Совершенно невпопад: – Я буду помнить вас до последнего вздоха…

Последнее предложение слово в слово повторяло одно из так называемых «пустопорожних обещаний», которые согласно «Рассуждениям о красноречии» Бертрана Виттиара не несут в себе никакой смысловой нагрузки и являются лишь средством для охмурения восторженных девиц. Однако в устах Бездушного оно прозвучало иначе: он говорил не разумом, а Душой. Той самой, которую, по уверениям брата Димитрия, должен был забрать Двуликий.

Во время завтрака я смотрела на Крома и пыталась представить, что его нет. Нет ни в комнате, ни в здании, ни в Вейнаре.

Получалось. Только вот чем четче я это представляла, тем сильнее давило под левой грудью.

В какой-то момент боль стала настолько сильной, что я закусила губу и почувствовала во рту вкус собственной крови.

Меченый, дожевывавший кусок вареной репы, вздрогнул, как от удара, и встревоженно посмотрел на меня:

– Вас что-то беспокоит?

Просить слугу Бога-Отступника остановиться в шаге от конца выбранного им Пути было сумасшествием. Поэтому я опустила взгляд… и солгала:

– Живот тянет немного.

Кром тут же оказался на ногах и вцепился за Посох Тьмы:

– Я – за лекарем! Вы только потерпите, ладно?

От его искреннего участия мне стало совсем плохо. И я, поймав его за налокотник, виновато пробормотала:

– Лекаря не надо… Я сказала не…

В это время рядом с нашей дверью кто-то остановился. И она затряслась от ударов.

– Стража! Открывай!!!

Кром тут же преобразился – из полного сочувствия мужчины он мгновенно превратился во вместилище Темной половины Двуликого. И, сорвав с пояса чекан, перетек к… окну!

– Бездушный! Ты там что, оглох, что ли? Открывай, сказали!!!

– Вроде бы действительно стража, – выдохнул он, потом повернулся ко мне, показал взглядом на спальню и рыкнул: – Кожу… Под дверь… Потом открою…

Я вскочила, чуть не перевернув табурет, юркнула за дверь, рванула ее на себя и уставилась в предусмотрительно оставленную щель.

– На, смотри, – рявкнули из коридора.

Меченый неторопливо прошел по комнате, присел, поднял с пола кожу, внимательно ее осмотрел, а потом отодвинул в сторону засов.

Дверь грохнула о стену, и в комнату влетело несколько вооруженных до зубов воинов. Четверо здоровяков с фальшионами на изготовку оттеснили Крома к стене, еще трое, вооруженные арбалетами, взяли его на прицел, а восьмой, сжимающий в руке короткий меч, рявкнул на весь постоялый двор:

– А девка где?

– Не «девка», а ее милость!!! – взбеленилась я. И, шагнув в комнату, продемонстрировала ему родовое кольцо.

Воины, контролирующие Крома, и бровью не повели. Зато старший, оказавшийся горцем, потребовал показать ладони!

Перевернула. Потом назвалась. Перечислила всех членов своей семьи, семьи графа Рендалла, баронов д’Ож, Герренов и, наконец, догадалась упомянуть, что не далее, как вчера, была в Первом Приказе и в кабинете у графа Грасса.

Хейсар слушал, не перебивая. Видимо, пытался оценить правильность моей речи. А когда, наконец, допер, что черные так не говорят, забросил меч в ножны и церемонно склонил голову:

– Полной чаши твоему дому и плодовитости лону, ашиара[149]! Тебе нужна помощь?

Так со мной еще не здоровались. Поэтому я покраснела и… не сразу поняла, что он ждет ответа на свой вопрос.

Он понял. И повторил его еще раз:

– Помощь нужна?

– Нет, спасибо! – ответила я.

Горец удивленно приподнял бровь и взглядом показал мне на Крома:

– А с ним?

О хейсарах и их обычаях папа рассказывал довольно много. Не мне – Теобальду и Володу. Но рассказы о суровых обычаях горцев были настолько романтичными, что я не пропускала ни одну из их бесед. И запоминала чуть ли не каждое слово.

В общем, думала я недолго:

– Не нужна: этот мужчина – мой майэгард[150]. Я обязана ему честью. И жизнью…

– Майягард? – переспросил горец и ошеломленно подергал себя за ус. – А его Путь?

Смысла этого вопроса я не поняла: спаситель оставался спасителем вне зависимости от того, был у него Путь или нет. Поэтому я пожала плечами и буркнула первое, что пришло в голову:

– На все воля Бастарза…

Вопреки моим надеждам, такой ответ хейсара не удовлетворил: он недоверчиво хмыкнул, потом нехорошо усмехнулся, выхватил из ножен кинжал и протянул его мне. Рукоятью вперед:

– Слово?

– Что? – отшатнувшись, переспросила я.

– Вы готовы в этом поклясться? – поморщившись, объяснил хейсар.

Церемонией клятвы на крови я бредила года два. Поэтому тряхнула волосами, выхватила кинжал из его руки и, не задумываясь, полоснула себя по предплечью:

– Это – мой майягард! Да забудет про меня Снежный Барс, если я лгу…

Хейсар снова подергал себя за ус и… рявкнул. Только уже не на Крома, а на своих солдат:

– Все – вон! Живо!!!

Стражники повиновались.

Дождавшись, пока за ними закроется дверь, горец повернулся к Меченому и посмотрел на него с сочувствием:

– Бастарз проклял тебя, илгиз[151]: стать майягардом воина – великая честь. Женщины – великое испытание…

Потом перевел взгляд на мои предплечья и угрюмо вздохнул:

– Ты эйдине[152], гард’эйт[153]: этот путь – не для тебя…

Отказываться от данного слова было глупо. Поэтому я холодно улыбнулась:

– Этот человек сделал для меня больше, чем я смогу сделать для кого бы то ни было за всю свою жизнь…

Хейсар прижал к груди кулак и… поклонился:

– Тогда… пусть Бастарз смотрит на тебя, не отводя взгляда, ори’дарр’иара[154]! Ты – достойна уважения…

Я опять не поняла: по логике, уважения был достоин Кром, а не я. Но спрашивать горца о причинах такого отношения ко мне я не стала.

Тем временем хейсар снял с пояса кошель, вытащил из него две кожи с вытисненными на них головами снежного барса и положил их на стол:

• Предыдущая
• 57/65
• Следующая