Меченый - Горъ Василий - Страница 48
- Предыдущая
- 48/65
- Следующая
– Покажи руки! Да не ему, а мне! – приказал писарь. И, увидев, что я растопыриваю пальцы, ухмыльнулся: – Да не так, дуреха! Ладонями кверху!
– З-зачем? – растерянно спросила я.
– За надом… – буркнул он, оглядел мои руки и задумчиво посмотрел на десятника: – Мозолей нет. Ни одной…
– Как зовут жену барона д’Атерна? – неожиданно рявкнули над ухом.
Я рванулась к Крому и осталась на месте только потому, что подкравшийся ко мне мытарь успел схватить меня за руку.
Трепыхаться было глупо, поэтому я опустила голову и ответила:
– Баронесса Эмилия, ваша милость!
– А их наследника?
– Барон Теобальд…
– Знаю я твоего отца. Он коренаст, широкоплеч и с пузом. Ростом где-то с тебя. У него окладистая борода и сломанный нос. А еще от него постоянно пахнет пивом…
Как выглядит мэтр Давер, я помнила прекрасно. Поэтому посмотрела на мытаря, как на юродивого:
– Папа худощав, выше меня на две головы… А пуза у него нет! Плечи… плечи нормальные – у барона Корделла шире раза в два. Бородку он стрижет. Коротко. Нос – целый… И пахнет от папы не пивом, а мятой!
– Правильно, – отпустив мою руку, кивнул мытарь. Потом углядел в моих глазах немой вопрос и отрицательно мотнул головой: – Нет, я его не видел. Я ж тут стою не каждый день.
Я расстроенно вздохнула:
– Жаль.
– Йорги! Давай быстрее: скоро ворота закрывать, а людей, вон, тьма… – рявкнул десятник, невесть когда успевший избавиться от арбалета.
Писарь посмотрел на темнеющее небо, кивнул и пододвинул к себе чистый лист пергамента:
– Имя?
– Дайна, дочь лекаря Давера Бочонка из Атерна. Приехала в Аверон, чтобы найти своего отца.
– Как зовут Бездушного?
– Кром Меченый.
– Деньги на пошлину есть?
– Есть… – буркнул Кром.
– Платите и можете проходить.
Въехав в город, я невольно придержала кобылку и изумленно уставилась на обугленные развалины, тянущиеся по правой стороне улицы на добрую половину перестрела: бушевавший здесь пожар уничтожил не меньше трех десятков домов с подворьями!
Дома по левую сторону выглядели ненамного лучше: их стены почернели от жара, окна скалились на мир черными ртами, полными острых зубов – осколков полопавшихся от жара стекол, – а прихотливые фигурки Вседержителя, по последней моде поставленные на коньках крыш, казались укутанными в темно-серые саваны.
Сама улица тоже смотрелась не ахти – проезжая часть, некогда мощенная камнем, сейчас напоминала болото, из которого местами торчали грязные булыжники.
– Жуть, – потрясенно выдохнула я и повернулась к Крому: – Надеюсь, что пожар случился днем… Иначе тут должны были погибнуть лю…
Договорить я не смогла: лицо Меченого перекосило такой жуткой гримасой боли, что у меня по спине потекли капельки холодного пота.
Потом десница Бездушного скользнула по Пути, на мгновение задержалась на куске, еще не покрытом зарубками, и потерла щеку. Вернее, не саму щеку, а шрам от ожога!
Сердце на миг замерло и… заколотилось в два раза быстрее: он не представлял, а ПОМНИЛ!
– Могли… – через вечность хрипло выдохнул Кром. Потом сгорбился и медленно побрел по улице, переставляя ноги, как старый дед.
Я вспомнила про ожог на его спине и сглотнула подступивший к горлу комок: судя по всему, когда-то и он выбирался из такого вот дома…
«Он? Один? А его родные? – эта мысль заставила меня побледнеть от ужаса и уставиться на пепелище. – Так, может, Ларка – это его жена? Или сестра?»
Тем временем кобылка, успевшая привыкнуть следовать за Кромом, тронулась с места и довольно быстро догнала ушедшего в себя мужчину. Ткнулась в плечо, не дождалась реакции и обиженно всхрапнула.
«Оставь его в покое! Не видишь, ему плохо!!!» – мысленно воскликнула я и слегка натянула повод.
Через пару минут, когда мы добрались до места, где Стрела раздваивалась и превращалась в улицу Трех Сосен и Тележную, Кром остановился, расправил сгорбленные плечи и посмотрел на меня. Взглядом, в котором не было и тени от только что пережитой боли:
– Куда дальше?
– Направо… До Ясеневой. По ней – до площади Эрвела Буйного и налево, на Щитовую.
– Ясно, – кивнул Меченый и снова замолчал.
Недавний мятеж коснулся и жителей Белой слободы. Причем, кажется, намного сильнее, чем Ремесленной и Черной: куски красивых кованых заборов, отделяющих друг от друга владения вернейших вассалов рода Латирданов, оказались вывернуты из земли. Обычно аккуратно постриженные кусты и деревья выглядели так, как будто по ним пронесся ураган. Ажурные беседки в некоторых парках лежали в развалинах, статуи и фонтаны превратились в груды обломков, а сами дома, скорее всего, подверглись нашествию бунтующей черни: в высоченной стене, окружающей особняк барона д’Ожа, зияли здоровенные проломы, а около дома Энейров валялись обломки самой настоящей штурмовой лестницы. Про следы от арбалетных болтов и темные пятна на земле я вообще не говорю – их вокруг было столько, что рябило в глазах.
А вот наш дом смотрелся более-менее ничего: на массивных воротах недоставало одного герба, калитка висела на одной петле, зато сама стена была целая и невредимая.
Я еще раз оглядела ту часть дома, которая выглядывала из-за забора, осадила кобылку и тяжело вздохнула.
– Что-то не так? – встревоженно спросил Кром.
Говорить о том, что мне не хочется с ним расставаться, что я привыкла к тому, что он рядом, и что я просто тяну время перед неизбежным расставанием, было глупо. Поэтому я ограничилась одним-единственным словом:
– Добрались.
– Ясно… – без особой радости в голосе ответил мне Меченый и прикоснулся к Пути. В кои веки не опустив взгляд. И я вдруг поняла, что в этих прикосновениях, как и в самом Посохе Тьмы, нет ничего страшного: когда Меченый вот так дотрагивается пальцами до зарубок, его глаза темнеют не от боли, а от горечи.
«Просто этой горечи в них бывает столько, что ее можно принять за Тьму!» – угрюмо подумала я, горько усмехнулась и вспомнила одну из немногих фраз пророка Аллаяра, которую так любил повторять отец: «Не суди издалека, ибо вблизи все сущее выглядит иначе…»
Тем временем Меченый оставил в покое свой посох, неторопливо подошел к калитке и пару раз врезал по ней кулаком.
За ней раздалось покашливание, а следом – еле слышный звук шагов. Калитка скрипнула, провернулась на единственной петле, и на улицу выглянуло морщинистое лицо старого Ждана:
– Хто?!
– Это я, Мэй! – отозвалась я: – Ворота открой…
Привратник несколько раз моргнул, непонимающе потряс головой и подслеповато прищурился:
– Леди Мэйнария, вы?
– Я, я… Ворота открой – я верхом…
Ждан понуро опустил голову и… вздохнул:
– Простите, ваша милость, не могу…
– Не поняла? – возмутилась я. – Не можешь открыть ворота?
– Ну-у-у…
– Та-а-ак… Тео дома?
Старик шмыгнул носом и глухо пробормотал:
– Его милость барон Теобальд погиб… А ваш дом… как и весь лен… теперь принадлежит господину графу Ваге из рода Аттарк…
– Кому? – ошалело переспросила я. А потом сообразила, что Тео – погиб! Так же, как и отец!
– Его светлости графу Ваге по прозвищу Рука Бури… – еле слышно повторил привратник. – Из рода Аттарк…
– Хейсар… – негромко добавил Кром. – Побратим короля Неддара…
– Тео погиб? Как? – пропустив мимо ушей их объяснения, мертвым голосом спросила я.
Ждан виновато посмотрел на меня и снова опустил взгляд:
– Я не знаю…
Я видела его взгляд лишь мгновение, но этого мне хватило, чтобы понять, что он солгал. И знает!
Меченый пришел к такому же выводу, так как подскочил к старику и силой заставил его поднять голову:
– Ты врешь! Говори!!!
Сообразив, что перед ним Бездушный, старик закатил глаза и попытался уйти в блаженное забытье. Не тут-то было – Кром его легонечко встряхнул и угрожающе прошипел:
– Лучше меня не злить…
У Ждана затрясся подбородок:
– Я не злю. Просто мне кажется, что… не стоит…
- Предыдущая
- 48/65
- Следующая
