Весьма опасная игра - Лайл Гэвин - Страница 24

• Предыдущая
• 24/55
• Следующая

Я не счел нужным упоминать, что Оскар собирался сделать кое-что для Вейко, или излагать собственные выводы, основанные на том, как Вейко отрицал, что часть работы уже была проделана.

Если кто и подстроил Адлеру аварию, им был не Вейко.

– Вероятно, он не был кристально честным парнем?

Я пожал плечами.

– Вопрос лишен практического смысла. Он был вольным пилотом и придерживался своих собственных правил. Вы никогда не опускаетесь сквозь облака, не зная, что там за местность. Вы должны приземлиться поскорее, если сообщили, что после захода солнца ляжет туман. Вам нужно дозаправиться сразу после посадки, чтобы избавиться от конденсации паров в баках. Вот этих правил он придерживался. А перевоз корзины шнапса или пролет запретной зоны – это все правила бумажные.

Никонен мягко спросил:

– Вы мне рассказываете про Адлера или про себя?

Я опять пожал плечами.

Никонен задумчиво потер нос, затем продолжил:

– Еще одно, мистер Кери. Два гидроплана разбились по каким-то причинам. Теперь в Лапландии остался лишь один, который принадлежит вам. И мне хотелось бы, чтобы вы были очень осторожны и сообщали мне о просьбах выполнить какую-либо необычную работу. Вы поняли?

Я понял очень даже хорошо. Я был наживкой, а на наживку ничего не поймаешь, если держать ее в банке.

Кивнув, я вышел.

Время шло к половине шестого, я выпил у "Майнио" уже три чашки кофе, а Вейко не было.

Я думал было позвонить ему, но потом не стал этого делать. В Ивайло редко говорили по телефону, и на станции знали мой голос.

Конечно, репутация моя была не блестящей, но все же пока лучше, чем у Вейко. По этой же причине я не стал брать такси.

Вейко жил в миле отсюда, на восточной дороге в Акьнарви. Место было глухое, правда тут везде как только Ивайло пропадало из виду, все становилось глухим и унылым. Отойдите на двадцать ярдов от дороги, и вы окажетесь в девственном лесу, который никто не потревожил со времен отступления последних ледников.

Никто меня как будто не сопровождал, и я надеялся, что никто не заметил, куда я направился.

Я был на полпути, когда навстречу мне помчался вдруг огромный грузовик, помчался слишком быстро для такой узкой песчаной дороги, волоча за собой облако пыли, как гору плотного тумана. Я спрятался среди деревьев, пока он не пролетел мимо.

Это был алый "Facel Vega" с Клодом за рулем. Я не заметил, был ли кто еще в машине, но ручаться бы не стал. Если в кабине был Вейко, мне предстояло оказаться простофилей, которого не хотят видеть и водят за нос.

Но тут уж я действительно решил его найти. Теперь мне было не так важно, полетим мы с ним куда или нет, хоть дело все равно есть дело.

Но очень уж хотелось мне узнать, почему это он жаждал куда-то улететь. Так что я продолжал шагать по дороге.

Его большой дом, большой по крайней мере для Лапландии, построенный в стиле Беквудского модерна, скорее напоминал швейцарское шале. Широкая, тяжелая крыша спускалась почти до окон первого этажа. Так что на втором этаже окна были только спереди и сзади.

Дом сложен из огромных бревен, срубленный в лапу на манер лесной хижины, но с удлиненными концами. Бревна не были покрашены, только пропитаны олифой и покрыты лаком, чтобы придать им янтарный тон виски.

Оконные рамы, выполненные из металла, разделены на маленькие сектора, и все окно казалось защищенным крупной решеткой.

Входная дверь была сама старина, возможно даже из центральной Европы. Тяжелое изделие из дубового бруса со множеством литых деталей из железа и больших кованных гвоздей. Проще пробить дыру в стене, чем пробиться через эту дверь.

Все это выглядело достаточно причудливо, если не знать Вейко и доводов, заставивших его выбрать именно такую резиденцию. Если кто-нибудь станет бушевать около двери и кричать: "– Откройте или вышибем ее к чертовой матери!", он может оставаться там и разбивать обувку и кулаки, пока Вейко будет совать в печь очередную порцию документов. Чтобы пробиться через окно, его придется выставлять целиком.

Спустился вечер; только крыша еще освещалась солнцем, но в доме ни проблеска электрического света. Я напрямую пересек то, что могло числиться лужайкой перед входом, если бы кто-нибудь удосужился выкосить ее этим летом. Подойдя к двери, я нажал звонок. Затем отступил назад, чтобы меня было видно из окон, и Вейко убедился в приемлемости посетителя. Немного погодя нажал кнопку снова.

Спустя еще немного я отошел и заорал:

– Эй, кто вызывал первоклассного вольного пилота?

Деревья всей округи подхватили крик, изменили его на свой манер, передавая все дальше, и звук, удаляясь, постепенно затихал в лесу, который, как обычно, откликался глухим эхом. Все это вызывало щемящее чувство одиночества. Я обошел дом. Окна были закрыты и плотно завешены шторами. Задняя дверь была почти столь же несокрушимой конструкцией, что и передняя, и тоже крепко заперта. Голубой "сааб" Вейко стоял на дорожке. Я вернулся к парадному входу и нажал звонок в последний раз перед тем, как снова прошествовать обратно в город, чтобы столкнуться с ним в "Майнио" носом к носу через какие-нибудь полчаса. И просто чтобы еще раз убедиться в неприступности сей крепости, я толкнул дверь.

Она со стуком открылась нараспашку.

Я вошел внутрь крадучись и на цыпочках, инстинктивно затаив дыхание, прислушиваясь, стараясь уловить чужое, не столь тщательно сдерживаемое. Это было полной бессмыслицей после колокольного звона дверного звонка и трубных призывов до хрипоты в течение пяти минут.

В коридоре, между обшитыми панелями стенами, царил глубокий полумрак. Я прошел по нему и приоткрыл дверь кабинета.

Здесь было чуточку светлей. Достаточно, чтобы увидеть, что по комнате прошелся смерч.

Все книги были сметены с полок, ящики двух огромных комодов, которые Вейко использовал как вместительные картотеки, валялись грудами на полу, все картины сорваны со стен, бумаги снегом покрывали пол.

Неправдоподобно огромный датский письменный стол темным мрачным островом громоздился в центре комнаты. Высоченное черное кожаное кресло с внушительным подголовником позади стола было развернуто ко мне спинкой. Я передвинулся от двери в сторону и облокотился на высокую керамическую печь в углу. Печь была теплая. Я сунул сигарету в рот, но не закурил, и стал обозревать этот погром.

По прошествии некоторого времени кое-что стало складываться в определенную картину. Некто обработал комнату до основания, быстро и профессионально. Меня сильно беспокоило кресло за столом. Я сунул сигарету обратно в карман рубашки, осмотрительно переставляя ноги двинулся напрямик и резко развернул его вокруг оси. Вейко мягко сполз на пол, и его лицо уткнулось в мою ступню. Я не мог прыгнуть на два фута вверх и на двенадцать футов назад, так как состояние комнаты не давало такой возможности. И все же я отпрыгнул.

Вновь я обнаружил себя возле печки с сигаретой, возвращенной в рот, и при том засунутой очень глубоко. Я опять ее не закурил, снова положив в карман, медленно вернулся к телу и перевернул его. Лицо Вейко было умиротворенным, чуть ли не дружелюбным.

Одного этого было достаточно, чтобы убедить меня, что он безусловно мертв.

На нем был тот же темный костюм, белая рубашка и серебристый галстук, но с тремя пулевыми отверстиями поперек него. Кровотечение было небольшим и уже практически прекратилось. Коричневые пятна остались на бумагах, которые он смахнул со стола, сползая с кресла. Я прощупал его карманы и, не найдя ничего интересного, отступил назад. Затем обратил внимание на то, что выскользнуло из кресла вместе с ним – револьвер.

В первый момент я подумал, что обнаружил орудие убийства, затем понял, что из этой штуки никто не стрелял многие годы. Он был почти такой же громадный и старый, как пушка времен Ватерлоо: металл стал темно-коричневым и пятнистым от ржавчины.

• Предыдущая
• 24/55
• Следующая