А.Беляев. Собрание сочинений том 6 - Беляев Александр Романович - Страница 43

Быстро движутся транспортеры, но еще быстрее движутся руки Джима и его товарищей. Ведь от этой быстроты зависит приближение того дня, когда за Полярным кругом появятся тропики, когда жизнь в Челюскине станет еще интереснее, радостнее, приятнее. Здесь будут отдыхать и веселиться тысячи рабочих и с ними он, Джим. Вон на том берегу у озера он ляжет под цветущими деревьями, будет греться на солнце и думать: «Я тоже принимал участие в работе. Я делал «небо» для меня и моих товарищей».

Они будут набираться здесь сил и с новой энергией примутся побеждать природу, климат, строить сердце Челюскина — температурную станцию. И из Челюскина через льды и снега — по тундре и тайте — потечет живительный ток. И оживут мертвые пустыни, завертятся колеса электропоездов, задвигаются рычаги машин, вспыхнут яркие искусственные солнца среди вечной тьмы. Благодетельное тепло наполнит дома, заводские помещения, оранжереи. Новые люди придут сюда, на край света, и с улыбкой радостного изумления скажут: «А здесь совсем не плохо!» Они могут не знать о Джиме, это не важно. Но какое чувство самоудовлетворения будет испытывать Джим от мысли, что и он внес во все это свою трудовую лепту.

А оживленные богатства Севера растекутся щедрыми потоками по всей стране, и такими же щедрыми потоками другие — более южные области страны — пришлют сюда то, чего не хватает под небом Арктики.

Все эти мысли постепенно выяснялись, цеплялись друг за друга, крепли, расширялись в голове Джима. Работа становилась все интереснее, живее, осмысленнее. Все веселее улыбалось лицо Джима, все быстрее двигались руки. Он неохотно бросал работу, когда сигнал оповещал об окончании рабочего дня. Только теперь он понял, что труд сам по себе может быть радостью.

Ашихин с другими монтерами вел проводку электрических линий дальше, углубляясь в бесконечную вереницу пещер.

В северо-западной части неба полыхало северное сияние. Сначала появились бледные пятна, светящиеся, как легкие облака, освещенные луной. Потом по небу начали шнырять с какой-то невидимой границы над горизонтом голубовато-зеленоватые лучи. Лучи гасли, загорались вновь, перекрещивались, растягивались широкими полотнищами, свисали бахромой, края бахромы наливались розоватым светом. И вдруг весь небосклон вспыхнул и заиграл нежными цветами радуги.

Игнат не раз любовался и не мог налюбоваться этим зрелищем. Полярная ночь стала светлее. Отсветы падали на снег. Игнат остановился и глядел на световую симфонию. На светящемся фоне он заметил черные движущиеся точки. Одна, две, три, четыре, пять, шесть… Птицы? Они не залетят на такую огромную высоту. Да и нет здесь сейчас никаких перелетных птиц. Неведомые птицы увеличивались в размерах с необычайной быстротой. Да ведь это снижаются из стратосферных высот наши стратопланы! Полторы тысячи километров в час! Они летят почти со скоростью вращения земли вокруг своей оси. Вот загремели взрывы ракетных двигателей: стратопланы летели быстрее звука. У стратопланов начали отрастать крылья. Чем быстрее полет, тем меньше была площадь крыла. Перед посадкой же скорость полета уменьшалась, крылья постепенно раздвигались до полной величины.

Стратопланы начали делать круги над стратодромом, тормозя скорость полета. В хвостовой части у выходных дюз уже не видно было дыма: взрывы давно прекратились, но громовые раскаты все еще нарастали — звук последних взрывов реактивных двигателей только догонял стратопланы. Они наконец успели снизиться и сесть, а небо и земля все еще грохотали.

На горизонте показались новые черные точки.

Только недавно стратопланы овладели стратосферной трассой, люди еще не успели привыкнуть к ним так, как к аэропланам.

— Летят! — услышал Игнат голоса рабочих, проходивших по улице.

— Новая партия строителей.

— Наверно, из Ленинграда. Несколько часов — и на месте. Это тебе не старый сибирский экспресс! — послышался смех.

Над старичком-паровозом теперь смеялись, называли его «технической улитой», медленно ползущей по рельсам. Подумать только! А когда первый поезд прошел двадцать километров в час, это казалось такой безумной скоростью, что его назвали молнией.

Да, это летели рабочие. Пелькин и Колосова неплохо разработали конвейер заполярного строительства электростанции. В летнюю навигацию по северным морям на пароходах забрасывались строительные материалы и первые партии рабочих. Сначала строился город, начиная с дорог и тротуаров, затем жилые дома, город теплофицировался, освещался, проводилась канализация, водопровод. Квартиры обставлялись мебелью. Одновременно в пригородах появлялись огороды, строились оранжереи, свинарники, крольчатники. В ледяных иглу и стандартных домах легкого типа приходилось жить только этим первым поселенцам. Когда начиналось капитальное строительство электростанций, их оборудование, монтаж, прилетали новые партии рабочих и получали уже готовые квартиры. В этих фундаментально построенных домах они жили, пока станция не пускалась в эксплуатацию. Затем монтеры перелетали на новую стройку, а их квартиры занимались уже постоянными жильцами — работниками эксплуатации. Стандартные же дома, построенные для новых партий, разбирались и по частям перебрасывались на новую стройку.

Игнату хотелось пойти на огромный ледяной стратодром. Но он спешил к Ивану Ивановичу Власову посмотреть оранжереи, Пелькин и Верховский отправились с ним.

Оранжереи находились за чертой города и были защищены от вторжения медведей колючей проволокой. Они занимали площадь в десяток гектаров. И это было только начало. Оранжереи имели застекленные рамы, на зиму покрытые соломенными щитами, облитыми водой. Летом они открывались — в это время освещались и отеплялись солнцем. Весной и осенью было комбинированное освещение и отопление: солнечное и электрическое.

Иван Иванович Власов сортировал семена в своей маленькой конторке. В оранжереях было тепло и влажно. Пахло свежей зеленью и цветами. Лампы в пятьсот свечей каждая, опущенные над грядками, ярко освещали помещение. Как нитка ожерелья, они уходили далеко в глубь оранжереи. Конторка Власова была отделена от оранжереи стеклянной перегородкой. Это был кабинет агронома. На большом столе рядом с семенами, опытными горшками с рассадой, пробирками, стаканчиками, пробами земли, кувшинчиками, химическими аппаратами, микроскопами виднелись электротехнические приборы. На стене — распределительный щит. Не видно было только графика нагрузки: здесь она днем и ночью долгую зиму оставалась на одной высоте — как по линейке.

Иван Иванович был молчаливый старик маленького роста. Ему перевалило за шестьдесят, но в его рыжеватых волосах, сохранившихся пониже огромной лысины, не было ни одного седого волоса. Он имел длинный стаж работы на Севере. Изучал это дело еще молодым человеком в заполярном совхозе. Затем спустился южнее — работал на Урале, в заброшенном городке. Застал еще те времена, когда многие местные жители ели самодельными костяными вилками. Местные жители были уверены, что у них ничего не вырастет и расти не может. Городок стал большим городом на глазах Власова. И он немало потрудился, чтобы в этом бесплодном крае росли зерновые хлеба. На улицах города появились газоны и клумбы, на которых летом зацвели тюльпаны, астры, левкои. Вырастил клубнику-викторию, крыжовник, вишню и научил плодоводству местное население. Распространил по краю морозоустойчивую яблоню. На его селекционной станции удалось вырастить даже люфу и египетский папирус. Потом он работал на Игарке и, наконец, приехал сюда. Он был фанатиком своего дела, агрономом-революционером. Он был последователем жесткой мичуринской школы, не переносил неженок растительного мира и отбирал только те, которые проявляли свою жизнеспособность в самых суровых условиях. На оранжереи он смотрел как на временный компромисс.

В челюскинских оранжереях он установил цикл посадки и сбора урожая. Так как электрическое солнце светило без отказа, то садить и выращивать растения можно было в любое время года. И он круглый год бесперебойно доставлял в столовую свежие овощи и ягоды.