А.Беляев. Собрание сочинений том 6 - Беляев Александр Романович - Страница 30

— Холодно, — ответил Джим.

— А что, Пелькин, бросил ли бы ты свой Север ради знойной Флориды? — спросил Игнат.

— Конечно, нет, — ответил лопарь.

— Вот, видишь, Джим. Андрей Иванович говорит, что лучшие места на земном шаре начинаются только за Полярным кругом. — Все рассмеялись.

— Мы согреем тебя, — утешил Асаткин. — Вот и избушка. Это всего только сторожка…

— От кого же здесь приходится сторожить? — с удивлением спросил Джим.

— От белых медведей главным образом. Несмотря на огни, эти любопытные животные нередко посещают нас. Недосмотри — заберутся в наши холодильники.

— Да, по части хранения продуктов на Севере куда лучше, чем во Флориде. Мясо не портится, — сказал Игнат.

Все вошли в небольшую избушку. Стены пахли свежей лиственницей. Электрическое освещение уже проведено, но электропечь еще не установлена. В углу на кирпичах стоит небольшая железная печь. Возле нее груда щепы и обрезков.

Пелькин быстро растопил печь, поставил чайник. Меркулов принес из аэросаней чемоданы с хлебом, консервами, оленьей колбасой. Друзья решили не идти в столовую, а обедать здесь же, чтобы поговорить и «вспомнить старину».

Меркулов и Асаткин были «кочевыми строителями». Они исколесили весь СССР от края до края. Их пути с Игнатом то расходились, то вновь скрещивались. Это была встреча после нескольких лет разлуки.

Джим с интересом прислушивался к жизни «людей без оседлости». Он хорошо знал «бродячую Америку». Но там люди слонялись из края в край в поисках работы. Их преследовали как бродяг, арестовывали, сажали в тюрьму. Эти бездомные считались почти вне закона. Родина для них была не родиной, а страной, населенной враждебными племенами в полицейской форме. Безработные чувствовали себя почти так же, как первые пионеры-англичане среди девственной природы и враждебно настроенного индейского населения.

А эти Асаткин и Меркулов! Они не бездомны. Они только живут в большом-большом доме, где одна «комната» называется Средняя Азия, другая Дальний Восток, третья… да всех комнат и не перечесть.

Человеческий голос радиочасов сообщал время каждые четверть часа. Друзья не заметили, как пришла полночь. Пелькин, Асаткин и Меркулов начали прощаться.

— Не забудьте выключить радиочасы, иначе этот глашатай ночью будет беспокоить вас. Поставьте вот эту стрелку на шесть утра. Не рано? И в шесть вы будете разбужены, — сказал, уходя, Пелькин. — Спокойной ночи.

Они ушли. Игнат устало потягивался, а Джим сидел у печки и всё подкладывал дрова. Печь накалилась.

— Неужели тебе еще холодно? — спросил Игнат, раздеваясь.

— К утру выдует, — ответил Джим. — Дом недавно сложен.

Наконец они выключили радиочасы, погасили свет и улеглись. Игнат тотчас захрапел. Джиму не спалось. То ли мешали рулады, которые выводил носом Игнат, то ли вспоминалась родина. Там сейчас день. Сияет яркое, горячее солнце. И на улицах так же тепло, даже еще теплее, чем в этой избушке… А здесь за стенами, пахнущими смолой, завывает ветер, поднимая снежные вихри. Кругом на тысячу километров ледяная пустыня. Волки, медведи… Вспомнилась Анна Фокина. Увидит ли он ее завтра? Джиму стало грустно. Жаль, гавайская гитара в чемодане. Поиграл бы на ней, совсем тихонько, чтобы не разбудить Игната. Впрочем, его, пожалуй, и пушечными выстрелами не разбудишь… Нет, он, Джим, не останется здесь. Уедет в Узбекистан, в Закавказье. Там больше солнца, больше похоже на родину.

Под полом, у печки, послышался треск. Сырое подсыхает. Снова треск и чьи-то тяжелые вздохи. Игнат вздыхает? Нет, он храпит ровно, ритмически. Сильный треск, шипенье, как в водопроводном кране, когда нет воды, свист, чмоканье… И вдруг Джим почувствовал, что кровать под ним шатается. Или он видит сон? Джим ущипнул себя за щеку. Нет, он не спит. Треск не прекращается. Джим начинает беспокоиться. Он спускает ноги на пол и чувствует во тьме, что половица, на которую он ступил, стоит ребром. В образовавшуюся щель несет ледяным холодом. Надо скорее зажечь огонь. Джим идет по полу, спотыкается, падает. Ноги леденеют. Где этот проклятый выключатель? Джим зажег свет. В тот же момент раздался грохот. Доски пола приподнимались, поворачивались, из-под них начала выступать вода. Джим разбудил Игната. Тот спросонья не мог понять, в чем дело.

— Скорей! Скорей вставай! — торопил его Джим. Избушка быстро наполнялась водой. Еще один выстрел. Стена покоробилась, между бревнами образовалась щель. В эту щель со свистом начал входить морозный воздух. Вода поднималась, замерзала, лед с треском ломался, из щели выпирали потоки воды и тотчас замерзали. На глазах удивленных Джима и Игната избушка превращалась в ледник.

Они начали быстро одеваться. Лед уже на полметра наполнил избушку. Он выдавил дверь, которая с треском распахнулась, и теперь в избушке стало так же холодно, как и на дворе.

Едва два друга выбежали на улицу, как произошло новое извержение. На их глазах вся избушка наполнилась льдом доверху. Лед выдавил окна, вышел наружу. С грохотом оружейных выстрелов он разрывал дерево, камень, все, куда попадала вода и где она замерзала.

Изумленные Джим и Игнат стояли и смотрели на это необычайное зрелище. Лед набил избушку до потолка, выпирал из окон и двери, спускался до земли. Наконец все затихло. Свет соседнего фонаря освещал полуразрушенную сторожку.

— Ноги не замочили? Идите скорее в мою сторожку греться и сушиться. Не то без ног останетесь. Разотрите ноги снегом, снимите сапоги! — командовал неведомо откуда появившийся сторож — чукча или якут. Джим, да и сам Игнат еще не могли различить его. Сторож заставил разуть ноги и натереть снегом. Только когда ноги стали красными, как лапы гуся, сторож отвел Джима и Игната в свою избушку, стоявшую по соседству.

— Что случилось? — спросил Джим.

Игнат уже понял и объяснил ему:

— Это все «шутки» вечной мерзлоты. Ты не знаешь, что такое вечная мерзлота? Слой мерзлой почвы, не оттаивающий летом. Местами здесь даже в тридцатиградусную летнюю жару солнце нагревает почву только на полтора метра. А ниже лежит слой промерзшей почвы и льда. Он не оттаивает никогда. Хотя, конечно, мерзлота на самом деле не вечна. Возможно, что ко-гда-то в этих широтах был более теплый климат и мерзлоты не было. Так же возможно, что климат со временем потеплеет и мерзлота исчезнет. Но теперь с ней немало приходится возиться. Она мешает земледелию, хотя небольшая мерзлота и не препятствует произрастанию некоторых растений. Но особенно много хлопот мерзлота доставляет строителям. Фундаменты, стены зданий трескаются, иногда все здание разрушается. Большинство, например, железнодорожных зданий, лежащих на трассе Великого сибирского пути, построено в полосе вечной мерзлоты. И ремонт этих зданий, разрушаемых мерзлотой, обходится, если не ошибаюсь, миллионов в пять в год.

— Но почему же это происходит?

— Очень просто, — ответил Игнат. — Нашу избушку или сторожку построили на мерзлой почве. Неприятное свойство мерзлоты — ее водонепроницаемость. Отсюда и проистекают все каверзы, которые причиняет мерзлота строителям. Грунтовые воды зажаты в сравнительно тонком слое грунта. Сверху — смерзающаяся зимой почва, а снизу — слой мерзлоты. Этот слой летом дает плывуны и оползни. Зимой — еще хуже. По мере того, как зимние морозы все больше, все ниже промораживают верхний слой почвы, грунтовые воды, находящиеся между этим верхним слоем и нижним, мерзлотным, сжимаются сильнее. Происходит огромный напор — до двух тысяч килограммов на квадратный сантиметр. Вода прорывает верхний мерзлый слой в наиболее тонком или слабом месте. А слабое место — наиболее отепленное. Ты накалил печь, почва под полом прогрелась, грунтовые воды прорвались, наполнили дом доверху, и дом превратился в сплошной кусок льда. Мне рассказывали о таком анекдотическом случае на Якутско-Амурской магистрали, когда отеплителем оказалась поставленная осенью вверх дном бочка. Наступили морозы, почва вокруг бочки начала промерзать довольно сильно. А под бочкой сохранился еще сравнительно теплый воздух, и там промерзание шло медленнее. Получилась разность давления. Грунтовые воды прорвались и наполнили бочку снизу. Иногда эти воды образуют огромные бугры пучения, высотою до десяти метров и шириною метров в пятьдесят. Мерзлота — наш враг, с которым мы ведем упорную борьбу.